Будущее есть. Горизонты мечты - Анна Горелышева

— Ну что же, расскажи, что помнишь, — хитро улыбается Зевс.

Телемах начинает читать, в районе второй песни его прерывает Афина и задает заранее приготовленный срезовый вопрос:

— А в каких еще известных стихотворных произведениях рассказывается о сражении за населенный пункт?

Телемах, ясно осознавая, что несет чистую рениксу, тем не менее, отчаянно декламирует первое, что приходит в голову:

— «Стояли со взрослыми рядом мальчишки у стен Ленинграда. Им было всего лишь двенадцать, но были они ленинградцы!»

Афина смотрит на него в упор, постукивая пальцами по столу, ждет. Остальные члены комиссии в некотором замешательстве.

Телемах собирается с мыслями и продолжает:

— «Было дело под Полтавой, дело славное, друзья, мы тогда рубили шведов под знаменами Петра…»

— Гм… — неопределенно произносит Афина. — Это уже ближе, но я не совсем то имела в виду…

— Может, «Бородино»?! — осеняет Телемаха.

— Правильно, — удовлетворенно говорит Афина. — Наконец-то! А теперь докажи, дружок, что в обоих произведениях авторы описывают один и тот же патриотизм, который движет бойцами.

Телемах начинает лихорадочно соображать и просыпается в холодном поту. На улице уже солнышко, шум деревьев и моря. Остается только встать и бежать на зарядку.

Телемах выскочил из дома, свистнул Арго. Собака, зевая, выползла из будки и потрусила рядом. Они проскочили мимо одиноко торчавшего на окраине недостроенного небоскреба торгового центра, задуманного в качестве высотной доминанты острова с моря. Сколько Телемах себя помнил, этот несчастный небоскреб все не могли достроить. То грунт под ним просядет, то грунтовые воды затопят подземные помещения, то кремнопласт признают несоответствующим экологическим нормам, то еще какие-то заморочки. Местные, понятно, ругали небоскреб на все лады, ворча «превращают Итаку черт знает во что! В, прошу прощения, Манхеттен!»

Они побежали вдоль моря через каштановую рощу. Телемах перескочил с разгону через быстрый холодный ручеек с каменистым дном, очень неудачно приземлился на что-то острое, поранил ногу. Оказалось, обломок микросхемы. Телемах с досады зашвырнул его подальше в заросли орешника и, хромая, побежал дальше. Арго суетился вокруг, стараясь чем-нибудь помочь. На стадионе за рощей тренировались космонавты. Они, как обычно, перекинулись с Телемахом парой фраз. Телемах поинтересовался, что там с Троей, потому что не успел еще сегодня послушать новости. Космонавты сказали, что все, как всегда — продолжают бомбить, ночью закоротили Троянскую термоядерную электростанцию графитовыми бомбами. «Ох, доиграется Агамемнон, — подумал Телемах. — Наглый, как танк!» Он помахал космонавтам и рванул дальше. Все-таки, он уже выдохся, а пробежал всего-то стадий пятьдесят… А на эстафете придется выкладываться, никуда не денешься.

Он заметил в стороне от тропинки под одиноким кедром куртинку каких-то светло-желтых мелких цветочков, смахивающих на свербигу, свернул, сорвал веточку, чтобы дома идентифицировать по справочнику.

— А-а, — неожиданно послышался сзади ехидный голосок, — цветочки собираем?

Разумеется, это была Реогения, ну кто же еще?

— Привет, — натянуто улыбнувшись, сказал Телемах. — Ты что здесь в такую рань?

— Ролики обкатываю, — с готовностью сообщила Реогения. — Предки подарили. У меня вчера д. р. был. Прикольные, да?

— Крайне, — сухо сказал Телемах. — Поздравляю.

— Дай цветочек посмотреть, — сказала Реогения. — Фу, какая гадость. Ненавижу крестоцветные. А зачем это тебе?

— Просто так. Идентифицировать.

— А зачем? — спросила Реогения, вертя в пальцах несчастный цветок.

— Ну, не знаю. Если это свербига, то из нее салат можно делать…

Реогения сначала выпучилась на Телемаха, как на последнего придурка, потом сказала:

— А-а, тебя, бедненького, во «Времени» напугали, что Троянская война перерастет в мировую? Ты уже собрался жить в блокадном Ленинграде?

Ох, была бы Реогения мальчишкой, с каким бы удовольствием Телемах надавал ей по шее, не посмотрел бы, кто ее папочка!

— Да, я тебе уже говорила, что у тебя клевый прикид? — продолжала Реогения.

Это она про шортики цвета «металлик» а-ля Максим Каммерер, футболочку с вылинявшей олимпийской символикой, честно выигранную в прошлом году, и полное отсутствие всякой обуви. Издевается, конечно, аскарида. Телемах промолчал, сдержался. Арго мирно пасся в траве неподалеку, ловил кузнечиков. Делал вид, что не замечает, как Реогения смеется над его хозяином. Пес считал, что плохих людей не бывает.

Реогения осталась недовольна тем, что Телемах не ответил. Она небрежным жестом швырнула в канаву несчастную свербигу и заявила:

— Не, Телемах, паста эти твои цветочки. Вот ты знаешь, как травка выглядит?

— Какая травка? — наивно спросил Телемах.

— Вот ведь тундра дремучая! — ухмыльнулась Реогения. — Нет, ты безнадежен. Клинический случай.

— А! — осенило Телемаха. — Эта, которая ТГК? Так бы и сказала! Которая с такими тонкими резными пятилопастными листьями?

Он покрутил растопыренной пятерней.

— Ого! — Реогения посмотрела на Телемаха в некотором обалдении. — Да ты прямо ас! Может, еще покажешь, где растет?

Телемах изобразил хитрую ухмылку и заявил:

— Места надо знать!

Реогения отстала. Наверное, прониклась уважением.

— А ты новость слышал? — спросила она.

— Ага! Наши собаки троянскую ТЯЭС коротнули…

— Да нет, я не про то, — с досадой отмахнулась Реогения. — «Аргонавты» новый прострельный хит выбросили — «Два зеленых солнца», слышал?

— Не-а, — ответил Телемах.

Зеленых звезд не бывает, это дошколенку ясно. Нет такого спектрального класса.

— Хочешь послушать? — Реогения похлопала ладонью по плееру, прицепленному к поясу. — Классная вещь, не пожалеешь!

— Хорошо, давай, — Телемах нацепил наушники и, когда Реогения отвернулась, переключил плеер на радио и отыскал на шкале диапазона частоту «Радиогалактики».

Там сейчас как раз транслировали игру «Эрудит». Какого-то чайника-эрудита посадили в лужу срезовым вопросом: «Кто из космонавтов первым вышел в открытый космос?» Чайник сопел, мучился и, судя по всему, решал, сказать ему, что это был Гагарин, или уж не позориться? Ведущая начала изо всех сил чайника вытягивать, задавая наводящие вопросы. Она уже и название корабля сказала («Восход-2»), и позывные экипажа («Алмаз»), но чайник или упорно молчал, или нес откровенную дезу. Когда ведущая сообщила, что космонавт этот, ко всему прочему, был еще и художником, Телемах не выдержал и прошипел: «Да Леонов же, массаракш, Леонов!»

— Что? — удивленно спросила Реогения.

Телемах вспомнил, что от него ждут реакции на «прострельный хит».

— А-а, да, — сказал он, выключив плеер и вернув его Реогении. — Круто. Убойно. Уль-лет.

— Пошли купаться, — предложила Реогения.

— Извини, у меня еще двадцать стадий по плану, — бодро заявил Телемах. — Арго, пошли.

— А-а, ты тренируешься… В последний день, да?

«Тебе-то не бежать», — подумал Телемах. Как говорит их педоном, «легче ржать, чем бежать».

— Ну-ну, — сказала Реогения. — Дерзай. Может, выиграешь олимпиаду — золотую статую в Олимпии поставят.

— Салют, — сказал Телемах и рванул вдоль моря, не дожидаясь продолжения. Гидра, честное слово!

Море сегодня было беспокойным, серо-синим с крупной рябью. Арго купаться не пошел, предпочел шастать по берегу, обнюхивая водоросли. Телемах заплыл далеко, из глубины появились дельфины. Они поговорили с Телемахом о рыбе, о теории океанического биогеоценоза Званцева, довезли Телемаха до берега, высадили и, пожелав успеха в эстафете, длинными серыми тенями исчезли под водой.

К завтраку Телемах почти не опоздал, чем приятно удивил маму.

— Доброе утро, — сказала она. — Неужели ты наконец-то научился рассчитывать свое время?

— Доброе утро, — отозвался Телемах. — Я включу новости?

— Да, конечно. И садись завтракать.

Телемах нашел пульт, включил «Самсунг», сыпанул в миску «Келлогс Фростерс» и залил принесенным Эвриклеей парным молоком.

С экрана энергичный журналюга вещал о том, что ночью на Трою было сброшено еще несколько графитовых бомб, и Троянская ТЯЭС выведена из строя, на что троянцы ответили демонстрацией протеста. Показали демонстрацию: мирные жители размахивали портретами Агамемнона, перечеркнутыми свастикой, лозунгами типа «Блицкриг затягивается?», «Бьем гада у стен Ленинграда» и «Ленинградцы умеют сражаться», красными флагами и голубями на палочках.

— Какая наглость, — сказала Пенелопа. — Можно подумать, мы ведем несправедливую захватническую войну! Всем известно, что Афина на нашей стороне.

Телемах не был воспитан в таком патриотическом духе, поэтому он сказал: