Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ) - Забудский Владимир

Внутри моего вагона, как и следовало ожидать, люди в основном принадлежали лишь к одной из двух категорий. Светлый и чистый вагон с мягкими сиденьями (всего по два в ряд) со столиками перед каждым из них, широкими полками для багажа и собственным автоматизированным буфетом был заполнен прилично одетыми деловыми людьми, мало отличающимися от тех, которых можно встретить в Сиднее. Подобный человек сидел и рядом с моим местом — худощавый, интеллигентного вида брюнет лет тридцати в походном business casual костюме, с опрятной легкой небритостью на впалых щеках и любопытным взглядом за старомодными очками в дорогой оправе. Пока я водружал свой чемодан на полку, его взгляд, занятый какой-то картинкой на сетчаточники или нанокомме, бегло пробежался по мне, и вдруг заинтересованно замер. С вежливым удивлением приоткрыв рот, пассажир взмахом руки отключил звук и изображение на своем комме и воскликнул:

— Простите, пожалуйста, но ваше лицо кажется мне таким знакомым!

Мужчина говорил с сильным немецким или австрийским акцентом — даже заметнее, чем сотрудница пограничной службы в аэропорту. Должно быть, здесь эта особенность распространена. Внимательно вглядевшись в мужчину, я не смог вспомнить, чтобы где-то его видел. Это могло означать лишь одно — скорее всего, он видел меня по телевизору.

Эх, а я-то надеялся на спокойную поездку.

— Вряд ли мы знакомы, — вежливо ответил я. — Возможно, вы видели меня на спортивных соревнованиях…

— Да, я таки не ошибся! — мужчина восторженно всплеснул руками. — Вы — Димитрис Войцеховский, олимпийский чемпион по боксу! Боже мой, какая невероятная честь ехать вместе с вами…

— Ну что вы? Здесь нет совершенно ничего особенного.

— О, не скромничайте. Я никогда не забуду тот ваш бой с россиянином. Финальный бой тоже был великолепен, но полуфинал — это просто нечто… Ой, простите, что не представился. Меня зовут Айзек. Айзек Штильман.

— Очень приятно, Айзек.

— О, а уж мне как приятно!

Мой сосед, очевидно, не принадлежал к числу молчунов, так что два часа, которые маглев будет скользить к Инсбруку, вряд ли удастся потратить на сон или чтение. Что ж, пусть так. Айзек, очевидно, обитает в здешних местах и, если мне удастся отвлечь его от обсуждения моего полуфинального боя с Соболевым, подробности которого мне приходилось обсасывать с самыми разными людьми уже добрую сотню раз, то я, может быть, узнаю кое-что интересное о том, чем сейчас живет Европа.

Штильман оправдал мои надежды с лихвой. Стоило мне упомянуть, что я семь лет не бывал в родных местах и интересуюсь текущими событиями — оставалось лишь сидеть и слушать.

— «Альянс»? — переспросил попутчик, снисходительно усмехнувшись. — Сразу заметно, что ты давно не бывал там, раз произносишь это напыщенное слово совсем без иронии.

— Ты сам не оттуда, — догадался я, подметив слово «там».

— Нет, судьба миловала. Но у меня там деловые интересы, так что бывать там доводится частенько. Разница просто разительная! А ведь еще лет десять назад Ганновер и Инсбрук были просто-таки городами-близнецами. Население, в основном, германоязычное. Очень схожая экономика. Вот сейчас мы отъедем, и ты увидишь, что по Саксонии раскинуто немало фермерских кооперативов, каждый под своим маломощным озоногенератором. То же самое и в Тироле.

— Я слышал об этом. Как по мне, звучит сомнительно с точки зрения безопасности.

— На первый взгляд так. Но на деле, на удивление, никаких проблем не возникает. За двадцать два года, что прошли с конца Темных времен, пустоши вокруг крупных очагов цивилизации, изрядно очистились. Ты редко встретишь здесь какие-то банды и тому подобное. К тому же, дроны патрулируют окрестности и заранее оповещают власти о любых признаках опасности.

— Хм. Так, ты говоришь, в Тироле ситуация ухудшилась после того, как они решили остаться с Альянсом?

— «Они решили»? — Штильман, хитро улыбаясь, покачал головой. — Я бы это так не назвал. Референдум под дулами автоматов — это лицемерие. Да и среди кого он проводился? На каждого тирольца приходилось по одному беженцу или отступившему солдату Альянса с востока. Все эти озлобленные нищие поляки, румыны и болгары, готовые рвать глотку за Вацека и им подобных за пару популистских обещаний и кусок черствого хлеба. Всей этой братии позволяли голосовать, без разбору. Коренных тирольцев просто запугали. Поверь, все было бы иначе, если бы им действительно позволили выразить свое мнение. Говорю как человек, у которого немало знакомых в Инсбруке.

В описании «озлобленных нищих румын» я узнал людей, рядом с которыми прожил пятнадцать лучших лет своей жизни, и сразу помрачнел. В чем-то Айзек, может, и прав. И все-же слушать такое не очень приятно.

— Под «коренными» ты имеешь в виду тех беженцев, что пришли на двадцать лет раньше?

— Ну, знаешь ли, это просто фигура речи, — кажется, почувствовав возникшее напряжение, попутчик безобидно пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся. — Ты прав, все мы беженцы, в каком-то смысле. Я и сам родился где-то в Польше, — в городке, которого давно нет на карте, — перед тем как моя матушка осела в Ганновере в Темные времена. И все же, я полагаю, следует отличать людей, которые обжились на определенном месте и по праву называют его своим домом, от тех, кто только что приехал и сидит на чемоданах, не так ли?

Я неопределенно покачал головой, позволив спутнику говорить дальше. Маглев, тем временам, стартовал. Герметичные заслонки на окнах закрылись, так как ультрафиолет способен был повредить глазам пассажиров. Любителям пейзажей осталось лишь смотреть на экраны на стенах, которые транслировали изображение с наружных камер.

— … в Ганновере все было иначе. Мы с самого начала настороженно относились к этой идее с Альянсом. Нам нравилась идея независимого города — свободной экономической зоны, как Сент-Этьен. Но потом нас запугали «угрозой с востока». Внушили, что объединение с восточными общинами поможет обезопаситься от нацистов. Тебе ведь это знакомо, правда?

— Да, более чем.

— Ну вот. Правда ведь никому тогда и в голову не могло прийти, что эти безумцы у власти сами развяжут войну вместо того, что предотвратить ее? Но когда это произошло — у нас сразу открылись глаза. А дальше еще и этот беспредел с «национализацией» корпоративного имущества! Еще одна война — на этот раз на западном фронте. Настоящее безумие.

— Ганновер, кажется, отделался легким испугом, если не считать той заварушки у завода «Аэроспейс».

— Наше счастье, что бургомистр Штайн заняла адекватную позицию во время кризиса. Если бы она позволила гастролерам из Альянса диктовать ганноверцам политический курс — наш город мог бы сейчас лежать в руинах. А так мы в Содружестве, живем и здравствуем пуще прежнего. Тирольцам повезло меньше. Теперь им осталось лишь горько вспоминать былые дни, когда они бывают у нас.

— Ситуация в Альянсе действительно так плоха?

— Скоро сам все увидишь. Я, как бизнесмен, прежде всего смотрю на экономику. А там у них ситуация плачевная. Никак не вылезут из послевоенной разрухи. Стагнация. Безработица. Ниже падать, кажется, уже некуда.

— Конфликт Альянса с корпорациями закончился в 78-ом, кажется. Пять лет прошло.

— До тех пор, пока у власти там будут находиться люди вроде Вацека и Бут, которые навсегда стали персонами нон-грата в Содружестве и в Консорциуме, Альянсу никто не даст ресурсов, необходимых для восстановления: технологических, финансовых, гуманитарных… ну, если, конечно, они окончательно не прогнутся под евразийцев.

При слове «евразийцы» я еще сильнее нахмурился.

— Для этого есть предпосылки? — недоверчиво переспросил я.

— О, больше, чем ты можешь себе представить, Димитрис. Когда будешь выходить с вокзала в Инсбруке, обрати внимание на массивное трехэтажное здание по левую сторону, над которым развевается флаг Союза. Это их посольство. Поговаривают, что Вацек теперь встречается с евразийским послом каждую неделю.

— Евразийский Союз натравил на Альянс Ильина. И после этого они поддерживают с ними нормальные отношения?