Боем живет истребитель - К Акула

- Ребята, уже пятый час, дело к вечеру, вылеты вряд ли будут, так что можно запечатлеть себя на пленке.

Прибывший с газетчиками летчик-инспектор майор Н. Ковалев сказал:

- Становитесь, товарищи, становитесь.

Мы быстро выстроились. Гаврилов раз-другой щелкнул лейкой:

- Готово!

И тут Онуфриенко зовут к телефону. Он бежит - и возвращается злой:

- Скоморох, твоя эскадрилья дежурная - надо пару отправить на задание.

Выстраиваю эскадрилью, спрашиваю:

- Кто пойдет?

В ответ - молчание. Такого еще никогда не было.

- Ну, так есть добровольцы?

Молчание. Прошелся вдоль строя, пытаясь заглянуть каждому в глаза, но все опускали их.

Черт бы побрал эти проклятые приметы - Как они действуют на психику!

Но не могут же они быть сильнее здравого смысла! Я вспомнил, как когда-то в Адлере сел стричься, уверенный, что в воздух подниматься в этот день больше не придется. Только парикмахер Оля прошлась раз-другой машинкой - зеленая ракета.

- Ну, Оля, достригут меня, наверное, гитлеровцы,- сказал я и помчался к самолету.

Был тогда бой очень тяжелый для меня. Но все обошлось.

На земле я сказал хлопцам:

- Все эти приметы - чепуха! А они мне в ответ:

- А ты не постригся полностью.

Нет, как видно, с этой "традицией" бороться трудно. Вот и число "13". В нашем, да и в других полках я не видел самолетов с таким номером. Казалось бы, чепуха, ерунда все это, а вот на тебе - имеет силу...

- Значит, добровольцев нет? Ну ладно, кто полетит со мной?

Вперед шагнула вся эскадрилья,

- Полетит Филиппов.

Выбрал я Филиппова не случайно. На его машине - добротный новый мотор. К тому же он мой ведомый.

Мы устремились к самолетам, и я услышал голос Ковалева:

- Скоморох, возьми машину Романова.

Новенький Ла-7 недавно пригнан штурманом дивизии майором Николаем Романовым из учебного центра, где он повышал свое летное мастерство. Управление дивизии находилось рядом с полком, поэтому самолет был у нас на стоянке.

Механик старшина Данило Матвеенко, сменивший Петра Мартюшева, быстро перенес мой парашют в самолет Романова. После Нижней Дуванки я стал с уважением относиться к парашюту, всегда присутствовал при его переукладке, проверял крепление шпилек. Я сел в кабину, ознакомился с ее особенностями.

И вот мы с Филипповым в воздухе. Я выполнил несколько бочек, восходящих свечей. Машина - зверь! На том и закончилось мое переучивание. Станция наведения вывела нас в район Каполнаш-Ниека. Мы думали, рядовой вылет. А случилось необычное.

Впереди показалась десятка ФВ-190. Она стала разворачиваться для удара по позициям наших войск. Медлить нельзя. Врезаюсь в строй и первой же очередью сбиваю замыкавшую его машину. И сразу открываю огонь по другой. Среди "фоккеров" паника, они рассыпались в разные стороны, снизились до бреющего полета и стали уходить на свою территорию.

Но тут появилась новая восьмерка ФВ-190. Она попыталась с ходу отбомбиться. Только ничего у нее не вышло - мы с Филипповым неожиданно свалились на фашистов и молниеносными ударами подожгли по одному самолету. Они рухнули на землю прямо возле станции наведения, чуть было не накрыв ее.

Шестерка "фоккеров" еще пытается прорваться к цели. Откуда такое нахальство? Надо проучить. Подхожу снизу к следующей паре и с короткой дистанции сбиваю еще одного фашиста. Теперь врагу не до бомбежки - по газам и - восвояси.

Все? Конец! Ан нет - появилась еще одна группа ФВ-190. Снова восьмерка.

Мы не позволили ей даже близко подойти к месту бомбометания - стремительно атаковали, заставили куда попало сбросить свой смертоносный груз. Я поджигаю еще одну машину. Потянув за собой шлейф густого черного дыма, она уходит. Но Филиппов бросается в погоню и короткой очередью добивает ее.

- Молодцы, "ястребки", объявляю вам благодарность! - услышали мы в наушниках голос командира корпуса. Оказывается, он находился на станции наведения, наблюдал за боем.

На земле мы сразу попали в объятия Онуфриенко и всех наших товарищей летчиков: они поздравляли нас с высокой наградой - орденом Красного Знамени.

- Недаром я вас сфотографировал! - воскликнул капитан Гаврилов. - Все как надо!

- Выходит, что так, - сказал я и подумал: "Тут уж не скажешь, что не до конца подстригся, все, как говорится, чисто".

Опасная и коварная штука - самовнушение. Скольких летчиков оно подвело и погубило! Вот простой пример. Немецкая "рама" по сути самая обыкновенная, малоскоростная, неуклюжая машина. Но утвердилось мнение, что с ней трудно справиться, - и все побаивались ее, из-за чего нередко страдали.

А сила слова в воздушном бою? Ее невозможно переоценить. Помню, когда я стал водить группы, вначале давал такую команду:

- Справа - "мессеры", слева - "фоккеры". Будьте осторожны!

И мои ребята начинали терять уверенность в себе - отставать, выскакивать вперед, беспорядочно маневрировать, - на них действовала фраза "Будьте осторожны!".

Поняв эту психологическую особенность, я отказался от предостерегающих команд, взял на вооружение только зовущие к действию: "Атакуем, прикройте!" и поведение летчиков изменилось.

Итак, парой сбили пять фашистов в одном бою.

Филиппов был возбужден, много говорил. Что касается меня, то я уже научился сдерживать свои эмоции. Это тоже искусство. Как и когда оно приходит - понял при одной удивительной встрече, оставившей глубокий след в душе.

Вблизи аэродрома находилась кузница. Оттуда целый день доносились удары молота о наковальню. Как-то на досуге мы с Кирилюком решили заглянуть туда. Кузнец - пожилой мадьяр - как раз подковывал чью-то лошадь. Работал размеренно, сосредоточенно, не отвлекаясь, но и, как нам казалось, без особой увлеченности: во всяком случае, на его морщинистом лице трудно было заметить признаки удовлетворения своим трудом. Но зато как он работал! На него любо было смотреть. Четкость, точность, ни одного лишнего движения. Удар - ухналь вбит. Еще удар - ухналь вбит. Артист!

С невозмутимым видом кузнец подковал три ноги, принялся за четвертую, но, взглянув на нас, улыбнулся и предложил нам закончить начатую им работу. Подобным делом мне никогда не приходилось заниматься, однако руки, с детства знавшие всякие инструменты, сами потянулись к молотку. Поплевал я по-крестьянски на ладони, решил показать, что и сам не лыком шит. Да не тут-то было: удар - ухналь на полу, второй - ухналь согнулся, пришлось его вытаскивать щипцами.

- К любому делу привыкнуть надо, - сказал на ломаном русском языке старый мадьяр и дружески мне улыбнулся. Ему не хватало русских слов, зато я нашел их: привыкнуть, приспособиться, приноровиться. Война приучила, приспособила, приноровила меня к моему ремеслу, она, с ее жестоким и неумолимым законом выживает сильный и опытный, - заставила хорошенько изучить секреты боевого мастерства.