Весь Кен Фоллетт в одном томе - Кен Фоллетт

Это хорошо. Годвина и привлекло сюда малое число посетителей.

— От нее умерли сотни жителей Кингсбриджа. Я боюсь, эпидемия просто сметет аббатство, поэтому и привел монахов сюда. Судя по всему, только здесь можно быть уверенными, что выживем.

— Добро пожаловать, разумеется, что бы ни послужило причиной вашего приезда.

— Само собой, — сухо ответил глава монастырской братии.

Он злился из-за того, что пришлось оправдываться. Савл задумался:

— Даже не знаю, где всех разместить…

— Я решу этот вопрос. — К Годвину вернулись начальственные повадки. — Пока готовят ужин, покажи мне обитель.

Спешился сам и прошел в ворота. Белой Голове пришлось следовать за ним. Обитель вылизана, никаких излишеств, все свидетельствовало о том, насколько серьезно Савл воспринимал монашеский обет нестяжания. Но сегодня аббата больше интересовал вопрос, как надежно она защищена от непрошеных гостей. По счастью, благодаря внимательному отношению главы здешней братии к порядку, в обители имелось всего три входа: в церкви, на кухне и на конюшне — мощные двери на крепких засовах. В небольшом дормитории помещалось девять-десять человек, не больше. Настоятель отдельной комнаты не имел. Еще около тридцати человек можно было разместить лишь в церкви.

Годвин сначала решил расположиться в дормитории, однако здесь оказалось негде спрятать соборную утварь, а он не хотел с ней расставаться. Но в церкви, по счастью, обнаружил небольшую запиравшуюся боковую капеллу, которую и взял себе. Остальные кингсбриджские монахи рассыпали солому на утоптанном земляном полу нефа и устроились как могли. Съестные припасы и вино отправили на кухню и в подвал, а утварь Филемон принес в капеллу-комнату Годвину. Помощник уже побеседовал с местными монахами.

— У Савла здесь свои порядки, — доложил он. — Он требует безусловного послушания Богу и правилу святого Бенедикта, но сам себя на пьедестал не ставит. Спит вместе со всеми, ест то же, что и остальные, вообще не имеет никаких привилегий. Излишне говорить, что его за это любят. Но есть один монах, которого все время наказывают, — брат Джонкил.

— Я его помню. — В бытность Джонкила послушником в Кингсбридже он вечно получал выговоры за опоздания, лень и жадность. Не имея собственной воли, Джонкил, вероятно, пришел в монастырь, чтобы хоть кто-то его ограничивал, чего сам он сделать не мог. — Этот вряд ли окажется нам полезен.

— Есть малая вероятность, что нарушитель порядка может внести раздор, — заметил Филемон. — Но у него нет авторитета. За ним никто не пойдет.

— Ну хоть какие-нибудь жалобы на Савла? — со слабой надеждой спросил Годвин.

— Ничего не слышал.

— Хм-м.

Савл честен, как всегда. Беглец расстроился, но не очень удивился. На вечерне бросались в глаза торжественный настрой и дисциплинированность монахов обители. Много лет подряд настоятель Кингсбриджа отправлял сюда трудных братьев: бунтарей, душевнобольных, сомневающихся в церковном учении, интересующихся ересями. Белая Голова никогда не жаловался, никогда не посылал строптивцев обратно. Похоже, ему удавалось превращать таких людей в образцовых иноков.

После службы Годвин велел почти всем братьям Кингсбриджа, кроме Филемона и двух сильных молодых монахов, идти в трапезную на ужин. Когда они остались одни, поставил Филемона у дверей в аркаду, а братьям приказал сдвинуть резной деревянный алтарь и вырыть под ним яму. Когда все было готово и настоятель вынес из своей капеллы уже упакованную утварь, появился Савл. Филемон остановил его:

— Лорд аббат желает побыть один.

Послышался голос Савла:

— Тогда он может сказать мне об этом сам.

— Он попросил меня передать вам.

Белая Голова повысил голос:

— Я не намерен терпеть, чтобы меня выставляли из собственной церкви — по крайней мере вы.

— Поднимете на меня руку, на меня, помощника настоятеля Кингсбриджа?

— Если не уступите мне дорогу, брошу вас в фонтан.

Годвин, конечно, предпочел бы, чтобы Савл ничего не знал, но делать нечего.

— Пусти его, Филемон. — крикнул он.

Помощник сделал шаг в сторону, и глава здешней братии вошел в храм. Увидев свертки и без разрешения заглянув в один из них, он вытащил серебряный потир с позолотой и воскликнул:

— Боже мой! Что все это значит?

Беглецу очень хотелось запретить ему задавать вопросы аббату. Белая Голова ведь исповедует послушание, по крайней мере в принципе. Но какие-либо сомнения крайне нежелательны, и поэтому аббат ответил:

— Я привез соборную утварь.

Савл с отвращением передернулся.

— Такие веши уместны в большом соборе, но совершенно излишни в скромной лесной обители.

— Тебе не придется на них смотреть. Я хочу их спрятать. Хорошо, если ты будешь знать где, хотя я и собирался избавить тебя от этого бремени.

Глава обители подозрительно взглянул на лорда настоятеля:

— А зачем вообще было их привозить?

— Из соображений безопасности.

Савла это не очень убедило.

— Странно, что епископ позволил.

Епископа, разумеется, никто не спрашивал, но Годвин не стал этого уточнять.

— В настоящий момент ситуация в Кингсбридже угрожающая. Мы не были уверены, что ценности в безопасности, даже в аббатстве.

— Но уж куда в большей безопасности, чем здесь. У нас вокруг разбойники, ты же знаешь. Слава Богу, вы не встретили их по дороге.

— Господь сохранил нас.

— И утварь, надеюсь.

Речь Савла граничила с непослушанием, но беглец не стал выговаривать ему, опасаясь, что резкость наведет