Для фортепиано соло. Новеллы - Андре Моруа

Шляпка наполовину скрывала ее лицо. Этьенн выждал момент, когда она поднялась с колен и повернула голову. Он увидел, что она плачет. Черты ее лица были правильные и строгие. Высокий лоб обрамляли черные волосы. Пальто, или вернее, длинный жакет подчеркивал тонкую талию. Перед тем как уйти, она даже не огляделась вокруг. Проскользнув между могилами и склепами, вышла на широкую аллею. Когда он услышал все удаляющееся поскрипывание гравия под ее шагами, он подошел взглянуть на камень, перед которым преклоняла колени молодая женщина. Он прочел: «Антуан Констан (1891–1928)». Выходит, она оплакивала не отца, не сына — мужа. Потом он подумал: «А может, любовника». Но в это не верилось.

В следующий четверг, не отдавая себе в том отчета, он, в надежде снова встретить ее, пришел точно в тот же час. Она не появилась. Он долго прождал, и его раздумья были еще печальнее, чем обычно. Он проникался жалостью к самому себе. Его жизнь стала совсем пустой. У него не было близких друзей. И он, и Люсиль держали своих родных на почтительном расстоянии, чтобы не позволить им вмешиваться в их жизнь, они вполне довольствовались друг другом.

«Как отличаются от былых наших вечеров мои одинокие вечера! — думал он. — Как грустно наскоро, без всякого аппетита ужинать, потом плюхаться в кресло, читать вечерние газеты, тщетно пытаться увлечься какой-нибудь книгой и после часами бороться с бессонницей».

Работа увлекала его, когда рядом была жена. Он читал ей какую-нибудь фразу, ждал ее оценки, всегда точной и беспристрастной. Наступала ночь, они удалялись в спальню. Как прелестна была она в ночном одеянии с распущенными волосами. Неужели он навсегда лишен того, что доставляло ему самое упоительное наслаждение?

Больше никогда, никогда не быть ласкам, потому что мысль снова жениться или хотя бы завести любовную связь с другой женщиной казалась ему кощунственной. Как мог бы он повторить другой женщине слова, которые некогда нашел для Люсиль? Как мог бы он привести незнакомку в их квартиру, которая хранит память о ней? Повсюду ее портреты. В гардеробах ее платья висят так, как она их повесила. Мадам Обан, его теща, которая живет в провинции, после похорон посоветовала ему отдать их на благотворительные цели.

— Да, конечно… Конечно… Вам они не потребуются, бедный мой друг… Они будут только наводить на вас грусть…

Эта мысль показалась ему тогда святотатством.

Мимо него прошла какая-то старушка. Она несла в жестяной банке воду, наверняка чтобы полить цветы. Облако закрыло солнце. Этьенна стало познабливать, и он, в последний раз взглянув на мраморную плиту, ушел. Но невольно, вместо того чтобы выйти прямо на широкую аллею, свернул в сторону и подошел к могиле Антуана Констана. Букетик еще свежих ирисов украшал ее. Незнакомка приходила накануне или, возможно, утром.

Прошли еще два четверга, он ее не застал. А в третий четверг она уже была там. Этьенну показалось, что она украдкой бросила взгляд на цветы, которые он разворачивал. Это были тюльпаны, красные и желтые. «Нет, это не подходит для траура, — подумал он. — Совсем нет… Но ведь ты, кажется, любила их. Ты говорила: нужно оживить твой строгий кабинет… Увы! Только одну тебя я хотел бы оживить, твои пухлые щечки, твой нежный лобик». Потом он тоже скользнул глазом в сторону дамы в черном, посмотрел, какие цветы принесла она. Оказалось, она тоже выбрала в этот день яркие, но не тюльпаны, а гвоздики.

Впоследствии он видел ее каждый четверг. Она приходила то раньше, то позже него, но неизменно придерживалась того же дня недели. «Но не может же быть, что это из-за меня», — думал он. Однако со смутным волнением ждал ее прихода. Оба они тщательно выбирали цветы и теперь не таясь рассматривали, что приносит к могильной плите другой. Между ними установилось своего рода соперничество, и это было в угоду усопшим, потому что букеты становилось все пышнее. Они одновременно принесли первые розы, но дама положила у себя красные, а Этьенн — чайные. Позже они устроили настоящий фейерверк из разноцветных гладиолусов.

Он поджидал, когда она отойдет довольно далеко, и тогда шел следом, боясь смутить ее своей назойливостью, попыткой заговорить с ней. Она, судя по всему, не хотела этого, потому что шла торопливо, не оглядываясь.

Однажды майским днем, когда он миновал ряд богатых некрополей и направился к могиле Люсиль, он услышал шум голосов и увидел знакомого ему сторожа, который держал за руку старушку, которую Этьенн много раз замечал с банкой воды в руках. Она пыталась вырваться. Сторож, похоже, призывал в свидетели молодую женщину в черном и, увидев Этьенна, сказал:

— Вот еще и этот господин пострадал.

Этьенн с букетом в руке подошел к ним:

— Что случилось?

— А то и случилось, — сказал сторож, — что я застал эту женщину, когда она воровала цветы… Да, мадам… Она взяла их, и среди прочих и ваши, и ваши тоже, мсье… Вот уже несколько недель я слежу за ней, но на сей раз поймал с поличным…

Молодая женщина выглядела крайне взволнованной.

— Оставьте ее, — сказала она. — Лично для меня это не важно. Цветы уже увядшие, я как раз иду заменить их.

— Увядшие? — сказал сторож. — Вовсе нет… Она умеет выбрать из каждого букета те, которые еще могут полежать… Вот, ее могила — сто седьмая на восьмом участке, взгляните, как она устраивается… Там у нее в вазочке букетик ландышей, они не стоили ей дорого, уверяю вас. Они набраны отовсюду.

— Ну и что тут страшного? — сказала молодая женщина. — Она ведь берет их не для продажи.

— Почему вы так делаете? — спросил Этьенн старушку.

Он внимательно оглядел ее, она не казалась вульгарной.

Старушка потупилась.

— Почему вы так делаете? — повторил он. — У вас нет денег, чтобы купить цветы? Да?

Старушка подняла голову:

— Конечно, это… А как быть?.. Что бы сделали вы, мадам, если б у вас здесь была могила вашего сына… а ваш муж настолько скуп, что отказывает вам даже в одном стебельке ландыша, даже в букетике фиалок?.. Ну что бы вы сделали?

— Я бы сделала то же, что и вы, — решительно сказала молодая женщина.

— Да, все верно, — согласился сторож, — но служба… служба…

Приподняв свое кепи, он отпустил старушку и призвал Этьенна в защитники.

— А что делать, мсье… что? Вы ведь наверняка служили в армии?.. Приказ есть приказ… Я не такой суровый, как некоторые, но служба есть служба…

— Но раз жалобы нет… — сказал Этьенн. — Мадам и я, мы приходим сюда каждый четверг и меняем наши цветы. Если среди тех, что принесены на прошлой неделе, можно еще найти хорошие цветки, тем лучше!

— Ладно… ладно… — сказал сторож. — Если вы довольны, то и все довольны…

Потом он повернулся к провинившейся старушке:

— Можете идти, я вас не держу.

Этьенн дал старушке немного денег, и дама в черном сочла нужным добавить еще сколько-то. Потом Этьенн, как повелось по четвергам, пошел предаваться раздумьям к могиле Люсиль. Но этот инцидент так взволновал его, что он не мог собраться с мыслями. Привычные образы, которые он пытался вызвать, бежали от него. Когда дама в черном уходила, он без всякой боязни догнал ее.

— Я благодарна вам, — сказала она. — Какое счастье, что вы подошли. Мужчина более авторитетен в подобных случаях.

— Бедная женщина! Мы с вами лучше, чем кто-либо, понимаем ее потребность сделать хоть какую-то малость для того, кого любишь.

— Да, — сказала она, — мы делаем это для них, и мы делаем это для себя.

— Чтобы хранить их в себе живыми.

Она посмотрела на него удивленно и благодарно.

— Вы чувствуете точно так же, как я… Впрочем, я уже давно заметила с какой… нежностью бывают выбраны ваши цветы… Вы очень любили свою жену, мсье Карлю?

— Вы даже знаете мое имя…

— Как-то, когда вас не было там, я подошла взглянуть… И увидела, что она умерла в двадцать семь лет… Это ужасно…

— Ужасно! Она была просто несравненная… Красивая, нежная, умная…

— Все как у меня… Я потеряла лучшего на свете мужа… Право, я не знала ни одной женщины, которую любили с такой деликатностью и опекали с такой добротой… Пожалуй, чрезмерной… Антуан делал для меня все, и его смерть оставила меня в полной растерянности.

— Каким молодым он умер! Да, тоже признаюсь вам, что, побуждаемый любопытством… симпатией, я как-то прочел надпись на плите… Там я увидел даты: тысяча восемьсот девяносто первый — тысяча девятьсот двадцать восьмой… Что с ним случилось?

— Автомобильная авария… Его привезли домой вечером, без сознания… А он уехал утром такой счастливый… его только что повысили по службе.

— Он был чиновник?

— Нет… Большая химическая фабрика. В тридцать семь лет он стал третьим лицом в деле. Может, очень скоро стал бы большим руководителем.

— У вас есть дети?

— У меня нет даже этого утешения.