Выживальщик - Сергей Тишуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мелодия сменилась, став чуть быстрее и зажигательней. Часть девушек осталась в воде, продолжая следовать ритму хореографии, отдаленно напоминающего что-то из синхронного плавания. Другая, не прекращая танцевальные па, выбралась на берег. К ним присоединились мужские фигуры, так же бесстыдно обнажённые и, разбившись на пары, они закружили по поляне, отдаваясь танцу с такой страстью, будто именно он являлся смыслом их жизни.
— Те, что с ногами — наяды, — отложив инструмент, пояснил Михалыч, разливая по рюмкам остатки, — Русалки, как сами понимаете, не могут.
Шрам так заворожённо следил за происходящим действием, что забыл о поднесённом к губам кусочке лакомства. Вязкий, густой нектар, свисал с кубика янтарной каплей. Периодически масса её становилась критической и падала. Липкая клякса появлялась на штанине, сохраняя форму полусферы.
Чудище, заметив, что говорит с пустотой, толкнул слегка в бок, приведя сержанта в чувство. Тот вернул кубик в миску, облизал липкие пальцы и спросил:
— Наяды же греческое слово.
Михалыч не торопясь, будто смакуя, выпил свою порцию, крякнул и закинул в рот горсть малины. Затем, окинув разворачивающееся на поляне действие, ответил на вопрос Шрама, сидящего к нему ближе:
— Так что с того? Так уж повелось и прилипло к нашим девам. Вот Зинуле свет Матвеевне, нравится оно. Говорит, что за русскими именами тянется мрачный шлейф страхов и всевозможных суеверий. А так коротко и красиво. Наяды — духи и хранительницы ручьёв, рек и озёр. Ведь то, что нейтрально звучит, не вызывает отвращения. Тебе ли, Денис, это не знать? Понимаешь ведь, насколько благозвучнее называть себя «чистильщик», супротив жуткого «ликвидатор»?
Сержант промолчал, но поморщился, будто, проглотил горькую пилюлю. Только сверкнул глазами, словно изготовившийся к прыжку зверь. Махнул стопку залпом и уткнулся носом в пропахшую потом манжету куртки.
Глава 31
Третья рюмка пошла хорошо. Не просто хорошо — замечательно. Возможно дело в старой закваске и «акцизка» легла на благодатную почву, только это вряд ли. Малюта пить умел. Не любил, как многим казалось, а делал это профессионально. Много лет приноравливался, испытывая разные дозы и сочетания спиртных напитков, проверяя их действие на своём организме. Не ради души. Так объясняют тягу к выпивке алкоголики. Исключительно ради службы. Любое пойло, крепче сорока градусов, способствует не только развязыванию языка, но и процессу сближения людей. Поэтому мало человека напоить. Ему нужно составить компанию и не филонить, выливая свою порцию на пол, а пить с ним на равных, демонстрируя открытость и чистоту своих помыслов. Это обязательно вызовет доверие собутыльника и подтолкнёт к таким откровениям, на которые трезвый никогда не решится.
Да и потом, что именно считать старой закваской? Не тот же «тархун», что выставила на стол баба Зина? Его и с пивом сравнить нельзя. Так… Столовое вино или полусухое.
Григорию Лукьяновичу пришлось поднапрячься, силясь припомнить забытый вкус марочных напитков, которые последний раз пробовал ещё в Москве. Причём это было до того, как он поступил в академию ФСБ. Вспомнить не удавалось. Вернее, он помнил, что отец, да и мама частенько, садясь за обеденный стол, открывали бутылочку какого-нибудь вина и даже пытались научить своего бестолкового Гришу, анализировать оттенки аромата и вкуса. Втолковать, что букет — это не охапка сорванных цветов, а благоухание правильно подобранного виноградного купажа.
Только достигшего совершеннолетия оболтуса не интересовали подобные тонкости. Он, вообще, называл лучшие российские бренды, которым удалось сохранить производство, кислятиной и компотом.
Может его плохо воспитывали? Или рано пришло понимание, что пить во дворе пиво и дешёвое плодово-выгодное практичнее в плане укрепления дружбы и взаимопонимания? Во всяком случае он уже тогда уяснил основной принцип любой попойки: неважно что ты пьёшь — главное с кем.
Это полностью меняло смысл возлияния. Если тебе хорошо с собутыльниками, то настойка боярышника или Каберне Совиньон не испортят впечатления.
Конечно, если бы судьба, в виде кураторов и распределительной комиссии, избрала местом его работы высшее общество или жиденькую прослойку интеллигентствующих либералов, то он бы прислушивался к советам родителей и вызубрил, что полусладкое и острый соус несовместимы, а запивать, истекающий кетчупом ход-дог, французским вином — это верх безвкусия.
Но судьба сжалилась и определила его для «полевых операций». А там про вино знали только любители читать художественную литературу прошлого века и ещё более древнюю классику. Так было тридцать лет назад. С тех пор безусловно многое изменилось. Только в крупных городах. Остальные, либо, не спешили возвращаться к прежней культуре, либо, осмысленно её отвергали, считая виновной во всех бедах.
Так или иначе, но Малюта связывал своё состояние с правильной народной традицией разливать поллитровку на троих. Сетовать на «тархун» и остаточные следы ведьминой магии считал недостойным. Это нивелировало его многолетний опыт в системе службы безопасности.
Всё складывалось просто прекрасно. Никакой эйфории или возбуждения не наблюдалось. Хотя на первый взгляд именно это странно, учитывая притягательность разливающейся над поляной мелодии и соблазнительность, крутящихся в танцевальных па обнажённых девушек. Но только на первый взгляд. Григорий Лукьянович чётко понимал кто он, где и кто его окружает. Так случается, когда долго сдерживаешь себя, оправдывая поступки необходимостью соблюдать какие-то правила или не давать шанс противнику воздействовать на принятие решений. И вдруг все барьеры исчезают. Нет надобности лицемерить и юлить. Можно просто сидеть в первом ряду и смотреть. Не беспокоясь о том, что кто-то о нём что-то крамольное подумает.
Лёгкость. Да, наверное, именно так можно обрисовать его состояние. И полное нежелание анализировать увиденное. Зачем? Объяснять или менять сложившееся положение вещей он не собирался. Просто сидел и наслаждался моментом.
Даже некоторая нервозность напарника не беспокоила. Тем более, что Шрама точно не удивляло происходящее. Он либо видел мистерии шабашей ранее, либо ожидал чего-то подобного. А раздражался, потому что рассчитывал на что-то большее и полагал себя обманутым.
А может чип в башке пытается вернуть прежний контроль.
К разговору Дениса с Михалычем он не прислушивался. Не желал вникать в то, что нарушит его сиюминутное наслаждение. Возможно, это и есть нирвана, которую дурачки пытаются достичь подавлением своих плотских желаний.
А Шрам, уязвлённый ехидством лесовика по поводу его службы, пытался вызнать что за мрачный шлейф тянется за столь прелестными созданиями и почему люди их боятся.
— Вот ты волка за смерть какой-нибудь косули осуждаешь? — почесав затылок спросил Михалыч.
— Нет, конечно. Он убивает ради жизни. Своей и стаи.
