На грани - Анна Александровна Кабатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я благодарен полицейским, ведь они привезли меня очень даже вовремя: час спустя здесь был обед, а затем многим из нас позволили выйти на прогулку. Также я благодарен полицейским, за то, что они поймали меня и, пусть принудительно, но вынудили лечиться. Да, я был вдали от дома и абсолютно не знал никого из людей вокруг, но, пожалуй, я должен поблагодарить фатум за это испытание, выпавшее на моём нелёгком пути.
Невероятно, насколько прав оказался доктор касательно первой ночи, что её я провёл здесь. Ты один, вдали от дома и семьи, находишься в замкнутом пространстве и не знаешь, доживёшь ли до следующего утра. Эта обстановка вызвала у меня паническую атаку, в разгар которой из ниоткуда вновь появился Чарли.
– Исчезни, ты лишь иллюзия, – крикнул я ему.
– Ты сам меня создал, сам только что захотел меня увидеть, – невероятно спокойным тоном ответил он. – Я – твоя защита. Каждый раз, когда мир захочет тебя обидеть или тебе будет очень плохо – я буду возвращаться вновь и вновь, пока ты, Том, не научишься защищаться.
– Исчезни, – криком повторил я ему.
– Страшно оставаться наедине со своими мыслями, наедине с самим собой, не так ли?
Спасибо, что в тот момент вошли двое санитаров, которые накачали меня успокоительным, и пару минут спустя я уснул.
Через две недели я уже неплохо освоился и знал большую часть братьев по несчастью. К тому времени уже активно продолжалось моё лечение. Не знаю, помогало ли оно, ведь пока я находился в безопасности, моё второе «Я» было не страшно.
Это поразительно: люди бегут по утрам на работу, сидят там до потери сознания, затем возвращаются домой, вновь работают, ложатся спать, а утром нехотя подымают руку, чтобы отключить прозвеневший в пятый раз будильник, и снова всё по кругу. О какой семье здесь вообще может идти речь? То ли дело мы: подъём и отбой в одно и то же время, завтрак, обед, ужин, а, порой, кормят и в промежутках, притом между приёмами пищи ты можешь делать всё, что угодно: выйти на прогулку, прочитать одну из книг огромной библиотеки, сыграть с кем-то в карты или шахматы и так далее. Конечно же, только если ты не занят процедурами своего курса лечения. А ещё иногда приходится помогать на кухне или убирать территорию. На эти задания допускают лишь наиболее адекватных, и я был одним из них. Не вижу ничего в этом плохого: труд облагораживает человека. Так кто из нас ещё псих, а, поглощённые буднями людишки?
Я довольно быстро и довольно неплохо освоился здесь, хотя одного места всё же побаивался. Коридор на третьем этаже соединял палаты наиболее опасных или безнадёжных больных. Итого их было семеро – одна палата почему-то простаивала без дела. Все двери были закрыты несколькими дверными замками. Поговаривали, что некоторых из них держат здесь насильно, накачивая психотропными веществами и провоцируя явления, которые потом списывают на болезнь. Так поступают лишь с теми, кто добровольно попал сюда: ради новых ощущений или желая убежать от реальности. Поначалу это является частью прикрытия, чтобы государство ничего не заподозрило, а потом «курс» просто не останавливают, продолжая делать это ради денег их «клиентов». Остальные же больные в тех палатах – жертвы своих болезней, как и каждый из нас, вот только эти проявления уж слишком опасны если не для окружающих, то точно для самого больного.
Даже здесь, в этом жутком, на первый взгляд, месте, я не был один. Даже здесь Вселенная наградила меня другом. Однажды, когда на мою долю выпала задача, состоявшая в уборке третьего этажа ещё с несколькими ребятами, я не смог удержаться и смотрел внутрь каждой из палат. Кто-то неподвижно лежал, кто-то создал напротив окна баррикаду из кровати, чтобы защищаться от монстров, кто-то непрестанно смотрел в окно. Почему-то именно эта особа вызвала у меня наибольший интерес. Эта осанка, эта поза и даже движения, время от времени невольно проявлявшиеся, показались мне невероятно знакомыми. Я подозвал напарника и спросил:
– Ты его видишь?
– Да, а ты? – задал он мне ответный вопрос.
– Да, вижу. Кто он?
– Имени его я не знаю, но Дикки говорил, что он один из тех, кого держат здесь не по своей воле. Бедняга, пожалуй, совсем спятил. В прошлый раз, когда мы здесь были пару недель назад, он делал всё то же самое.
– А с ними можно говорить? – поинтересовался я.
– Не знаю, но, кажется, нет. Нужно спросить у доктора.
– И на том спасибо, Кевин.
Кевин был одним из заключённых. Он уже давно здесь, знал почти каждого. А попал он сюда из-за навязчивых голосов, которые иногда слышит по ночам. Однажды этот голос вынудил его убить сразу троих невиновных, за что его поймали. Он часто раскаивался и невероятно стыдился этого, а каждую субботу ходил молиться своему Богу, прося у него прощение за грехи. Что же касается того, человека в палате, то лопни мои глаза, но я так и знал – это был Пит. Я знал, я верил, что он не плод моей фантазии, и что всё то, что с нами случалось когда-либо – самая настоящая, что есть на свете, правда и реальность. Но потом наша работа была окончена, задача – выполнена, а, значит, пришло время возвращаться по своим палатам или же в «места отдыха».
Мне пришлось нелегко: доктора ещё целых два дня не было на месте, поэтому свою нетерпеливость в предвещании чего-то великого я должен был побороть в одиночестве. Но кто мог уверить меня, что и это всё, что моя жизнь, вплоть до сегодняшнего дня, – не иллюзия? Вдруг, эти мои похождения и намерения – лишь один большой сон? Тогда, как могу я открыть глаза, узреть реальность? Меня всё чаще беспокоили подобные мысли. Лечение брало своё – та реальность, где нет места моим фантазиям, – что в ней хорошего? Мои паршивые отношения с друзьями и близкими, отсутствие работы, напряженность – это вводило в депрессию.
Впрочем, как можем мы, люди, судить о реальности? Каждый думает, что способен видеть мир таким, какой он есть, в его настоящем подобии. Но можем ли мы? Настроены ли наши сенсорные органы? Нет. Взять хотя бы самое простое дерево. Любой предмет может быть либо маленькой вещью очень близко, либо большой, но очень далеко. Что, если каждый из
