Перед тем, как он ее застрелил - Элизабет Джордж

Маджида замолчала, поскольку они подошли к торговцу цветами. Маджида выбрала букет за три фунта.

— А это не пустая трата денег? — упрекнула Несс, пока цветы упаковывали.

— Это красота, которую создал Творец. В отличие от каблучищ и колец в бровях. Ну что же ты, помогай. Бери букет.

Маджида двинулась в направлении Уорнингтон-роуд. Они миновали футбольное поле, на которое Маджида посмотрела с отвращением.

— Граффити… Парни рисуют, будто нет более важных дел. Но их не приучили трудиться и приносить пользу. А кто виноват? Их матери, вот кто. Такие же девчонки, как ты. Нарожают детей, а как их воспитывать — не имеют представления, одно на уме — каблучищи да кольца в бровях.

— Ты можешь говорить о чем-нибудь другом? Смени пластинку.

— Я сама знаю. Попрошу не указывать мне, юная леди.

Маджида шагала впереди, Несс следовала за ней. Они прошли колледж «Кенсингтон энд Челси» и свернули к Уорнингтон-Грин-истейт. Это был один из наиболее респектабельных жилых массивов в окрестностях. Внешне он ничем не отличался от прочих: те же ряды многоэтажных домов, только вокруг меньше мусора. О благосостоянии обитателей свидетельствовало также отсутствие хлама на балконах, вроде ржавых велосипедов и поломанных кресел. Маджида подвела Несс к Уоттс-хаус; в этом доме во время одного из периодов правления тори покойный супруг пакистанки купил квартиру.

— Единственный разумный поступок, который он совершил, — заявила Маджида. — Признаюсь тебе, день, когда этот человек умер, — один из счастливейших в моей жизни.

Они поднялись по лестнице на второй этаж, в коридор, крытый линолеумом, на котором кто-то маркером написал «Подависьты подависьты подависьты гад». Дверь Маджиды производила сильное впечатление: стальная, как сейф в банке, с глазком посередине.

— Что ты хранишь за этой дверью? — удивилась Несс, пока Маджида поворачивала ключ в первом замке. — Золотые дублоны, что ли?

— Душевный покой. Надеюсь, рано или поздно ты поймешь, что душевный покой дороже золота.

Маджида открыла дверь и пропустила Несс. Квартира была такой, как и ожидала Несс: сияла чистотой и пахла полиролью для мебели. Украшений мало, мебель старая. На полу — потертый персидский ковер. Из общего тона выбивалась одна деталь: на стенах висело множество карандашных рисунков с изображениями голов в различных головных уборах. На столике у дивана — фотографии в деревянных рамках. Мужчины, женщины, дети. Много детей.

Также обращало на себя внимание обилие довольно забавной керамики: кувшины, горшки для цветов, подставки, вазы, и на всех — какая-нибудь зверушка. Чаще всего — кролики и олени, но попадались и мыши, и лягушки, и белки. Несс перевела взгляд с керамики на Маджиду — облик пакистанской женщины плохо вязался с этими вещицами.

— У каждого человека, — начала Маджида, — должно быть что-то, что поднимает ему настроение. Вот ты можешь удержаться от улыбки, глядя на них? Можешь? Да, конечно, ты у нас серьезная молодая леди, тебе не до смеха. Пошли на кухню, поставим чайник. Будем пить чай.

Кухня была такой же опрятной, как и гостиная. Электрический чайник стоял на аккуратно убранной рабочей поверхности. Несс налила в него воду над раковиной без единого пятнышка ржавчины. Маджида убрала мясо в холодильник, положила овощи и фрукты в корзину, цветы поставила в вазу, которую любовно поместила на подоконнике рядом с фотографией. Затем она вынула заварочный чайник и чашки. Несс подошла взглянуть на этот снимок, который почему-то находился здесь, а не на столике.

На фото была запечатлена Маджида — совсем еще девочкой — рядом с седым мужчиной, лицо которого было изрезано глубокими морщинами. Маджиде было лет десять — двенадцать. Она стояла с очень серьезным видом. Одета она была в сине-золотые шаровары с туникой; на ней красовалось множество золотых цепей и браслетов. Мужчина был в белых одеждах.

— Это твой дедушка? — уточнила Несс, беря фотографию. — Вид у тебя не больно-то веселый. Ты что, не любила его?

— Пожалуйста, спрашивай разрешения перед тем, как взять что-либо. Это мой муж.

— Муж? Сколько же тебе лет? — Глаза у Несс расширились. — Ты меня разводишь, черт подери…

— Ванесса, свои ругательства оставляй за порогом моей квартиры, прошу тебя. Поставь снимок на место и займись делом. Положи вот это на стол. Чай будешь пить с кексом или хочешь отведать чего-нибудь поинтереснее, чем ваша английская еда?

— Кекс сгодится.

Несс не была настроена пробовать что-либо экзотическое. Она поставила фотографию и перевела недоверчивый взгляд на Маджиду.

— Так сколько же тебе там лет? И зачем ты пошла за старика?

— Когда я выходила замуж в первый раз, мне было двенадцать. Ракину — пятьдесят восемь.

— Двенадцать лет? И замуж за старика? Навсегда? Ты о чем думала вообще? И ты с ним… И вы с ним… Ну, в смысле…

Маджида ополоснула кипятком заварочный чайник, достала из шкафа коричневый пакет с листовым чаем, налила молока в белый кувшинчик. И только после этого ответила:

— Боже, как ты грубо выражаешься. Не может быть, чтобы тебя учили разговаривать с людьми в таком тоне, тем более со старшими. Впрочем, я понимаю, что вы, англичане, не настолько презираете обычаи других народов, как может показаться. Ракин был двоюродным братом моего отца. Он приехал в Пакистан из Англии после смерти первой жены, потому что хотел снова жениться. К тому времени у него уже было четверо взрослых детей, и он мог бы провести остаток жизни в их обществе. Но не таков был мой Ракин. Он пришел к нам домой и устроил смотрины. У меня пять сестер, я младшая, и все были уверены, что он выберет одну из сестер. Но нет, он положил глаз на меня. Нас познакомили, и мы поженились. Больше мне нечего добавить.

— Черт! — вырвалось у Несс, но она поспешила добавить: — Прости, прости. Само собой вылетело, честно.

Маджида поджала губы, пряча улыбку.

— Мы справили свадьбу у нас в деревне, потом он привез меня в Англию. Меня, маленькую девочку, которая ни слова не знала по-английски, ничего не умела, даже готовить. Но Ракин был благородным человеком, а благородный человек всегда терпеливый учитель. Я научилась готовить. И еще много чему. А за два дня до тринадцатилетия у меня родился первый ребенок.

— Да брось ты… — с изумлением откликнулась Несс.

— Да-да.

Чайник щелкнул, и Маджида заварила чай. Она положила перед Несс кекс и масло, а для себя достала лепешку и чатни[25] — и то и другое домашнего приготовления. Накрыв на стол, Маджида села и продолжила:

— Мой Ракин умер в шестьдесят один год. Внезапный сердечный приступ. Я осталась в шестнадцать лет с ребенком на руках и с четырьмя пасынками, кто чуть младше тридцати лет, кто старше. Конечно, я хотела бы жить с кем-то из них, но они мне отказали. Женщина-подросток с малышом на руках — лишняя обуза. Мне просто подыскали нового мужа. Я вышла замуж во второй раз, и брак оказался несчастливым. Продолжался он целых двадцать семь лет, пока наконец мой супруг не сподобился умереть от болезни печени. У меня нет его фотографий.

— А дети от него были?

— Конечно, целых пять. Сейчас они уже взрослые, нарожали мне внуков. — Маджида улыбнулась. — Мои дети недовольны, что я живу не с ними. Увы, они унаследовали от отца традиционные взгляды.

— А остальная семья?

— Какая?

— Ну, отец там, мама… Сестры.

— Они все остались в Пакистане. Сестры вышли замуж, у них большие семьи.

— Ты видишься с ними?

Маджида отломила кусочек лепешки и намазала на него немного чатни.

— Однажды встречались. Я приезжала на похороны отца. Ты совсем не ешь кекс, Ванесса. Не пренебрегай моим угощением, иначе мы больше не будем пить чай вместе.

Не то чтобы Ванессе не нравились чай и кекс, просто она так заслушалась Маджиду, что забыла про еду. Пакистанка неодобрительно смотрела на девочку. Манеры Несс оставляли желать лучшего, но Маджида ничего не говорила, пока Несс не начала с шумом отхлебывать чай.

— Так не делают, — заметила Маджида — Ты что, не знаешь, как надо пить горячие напитки? Куда смотрела твоя мама? Кто занимается твоим воспитанием? Они тоже так швыркают? Люди часто пьют с шумом. Это вульгарно. Посмотри на меня и послушай… Разве мои губы издают какие-то звуки? Нет. Ты ничего не слышишь. А почему? Потому что я научилась. Край чашки не надо сосать…

Маджида замолчала, поскольку Несс так резко хлопнула чашку о стол, что расплескала чай; это было еще большей невоспитанностью.

— В чем дело, глупышка? Ты хочешь разбить мой фарфор?

Дело было в слове «сосать». Несс никак не ожидала его услышать, равно как и того, что слово это вызовет в ее голове целую серию ассоциаций и образов, о которых девушка предпочитала забыть.

— Можно мне уйти? — помрачнев, выдавила Несс.