Течёт моя Волга… - Людмила Зыкина

— После премьеры «Ромео и Джульетты», — не без удовольствия вспоминал он, — овации длились более получаса. Девятнадцать раз выходили на поклон ваши артисты, к ногам которых сыпались сотни алых гвоздик, тюльпанов, образовавших на рампе густой и яркий цветник. Поверьте, ни королева Англии, ни премьер-министр Великобритании с супругой, ни ведущие артисты английского балета, театра, кино — а среди них были такие знаменитости, как Марго Фонтейн, Берил Грей, Гильберт Хардинг, Мойра Ширар, Лоуренс Оливье, Вивьен Ли, — никогда прежде не видели ничего подобного. Желающих посмотреть советский балет оказалось столько, что, выходя поздним вечером из театра, в темноте и тумане октябрьской ночи можно было увидеть множество закутанных в пледы человеческих фигур, устраивающихся на раскладушках, матрацах, стульях на ночь, чтобы утром встать в очередь за билетами. Ажиотаж вокруг гастролей Большого театра опровергал все традиционные представления относительно неторопливого, спокойного, вежливо-холодного характера жителей Альбиона.

Видимо, откровением для англичан явилось многообразие выразительных средств в танце, актерской игре наших артистов, богатство хореографических ресурсов, одухотворенность и непринужденность исполнительского стиля, основывающегося на реалистических принципах русского балета.

Я потом еще дважды посещала Англию, но, думаю, она так и не открыла мне нараспашку своего сердца. Кто знает, может ли чужестранец до конца разобраться в мыслях и чувствах выдержанных и все-таки скупых на лишние эмоции обитателей древнего Альбиона, понять эти непривычные серые туманы, изредка пробиваемые редкими лучами солнца, подстриженные и ухоженные газоны и лужайки, традиционные зонтики, котелки и курительные трубки? Кто знает?..

«Англичанин, — писал С. Смайлс, — неловок, молчалив, натянут и, по-видимому, несимпатичен, и все потому, что он никак не может побороть своей застенчивости, хотя и старается ее скрыть под резкими, часто грубыми манерами… Сухой, неуклюжий англичанин, конечно, с первого взгляда, кажется неприятным человеком. Он словно проглотил аршин и до того застенчив, что возбуждает застенчивость в других; но его натянутость и суровость происходят не от гордости, а от той же застенчивости…»

Может, и прав известный английский писатель прошлого века, автор биографий великих людей и книг нравственно-философского характера. В то время, возможно, англичане и были таковыми. Нынешнее поколение вряд ли отличается застенчивостью — и время, и быт, и нравы сегодня на земле Альбиона совсем другие.

Германию я посещала чаще, чем любую другую страну мира. Бывали периоды в моей жизни, когда я приезжала туда по нескольку раз в году. В моем дневнике сохранилось множество записей о пребывании там, но и по ним я не смогу сколько-нибудь точно определить количество и время встреч.

Начну сначала — с первых поездок в ГДР в 50-х годах.

Помню аэродром, расположенный довольно далеко от Берлина, широкое асфальтированное шоссе, слева и справа от которого утопали в зелени садов крытые красной черепицей небольшие уютные домики. Чем ближе мы приближались к центру города, тем чаще встречались новостройки. Берлин и еще Дрезден пострадали во время минувшей войны больше других городов Германии.

— В феврале сорок пятого, — рассказывал сидевший за рулем автомашины сотрудник посольства, — когда уже стал для всех очевиден крах Гитлера и противовоздушная оборона Германии была полностью дезорганизована, американская и английская авиация показывали «образцы» бомбометания. В течение часа сотни самолетов засыпали бомбами жилые районы Берлина, где не было ни казарм, ни заводов, ни военных объектов. Погибло за этот час тридцать тысяч гражданского населения. Еще больше — почти сорок тысяч — жертв было в Дрездене. Четырехмоторные бомбардировщики типа «Ланкастер» английского королевского военно-воздушного флота и «летающие крепости» США при поддержке штурмовиков первой эскадры американского военно-воздушного флота в течение нескольких минут превратили Дрезден в развалины. Операция из трех воздушных налетов под кодовым обозначением «Удар грома» закончилась тем, что огонь бушевал восемь дней и ночей. И теперь из года в год поздним вечером 13 февраля — а именно вечером и началось это зверство в сорок пятом — двадцать минут гудят колокола всего Дрездена в память о зловещих событиях в истории города.

— Это не борьба, а просто варварски бессмысленное убийство и разрушение, — заметила я.

— Причем подвергались этому разрушению как раз те районы, которые впоследствии должны были оказаться в советской оккупационной зоне. А бомбометание над Веймаром? Над городком, не имеющим никакого военного значения, появился американский самолет. Летчик спокойно выбрал цель и сбросил бомбу на гордость Тюрингии — драматический театр, где еще при жизни Гете и Шиллера ставились их пьесы. Об ошибке не могло быть и речи, ибо это был единственный самолет и единственная бомба, сознательно и точно сброшенная на театр. Американский варвар кинулся разрушать в Германии то, что в ней осталось самого лучшего, что являлось достоянием всего человечества, — огромной ценности памятник культуры. Да и сам город — сердце культуры нации, один из красивейших городов Европы. Обязательно побывайте в нем. Дорога до Веймара превосходная, да и расстояние всего около пятисот километров — не так уж много.

Я воспользовалась советом и в один из солнечных дней отправилась в Веймар. Дорога действительно была в идеальном состоянии, и автомашина быстро доставила меня и моих спутников на вершины холмов, составляющих целую цепь гор под названием Гарц. Окрестности Веймара оказались чрезвычайно живописными: тут и поля, перемежающиеся с густыми рощами на холмах, и горные массивы, громоздящиеся над извилистыми речками, и развалины старинных замков на фоне голубого неба. Улицы, площади, парки и скверы города, словно немые свидетели прошлого, напоминают о великих людях, творивших здесь. В Веймаре жили Гете, Шиллер, Лист, а в гостинице «Русский двор» останавливались Гердер, Роберт и Клара Шуман, Элеонора Дузе, Толстой и якобы Пушкин. Кстати, великого русского поэта в городе почитают, ему поставлен отличный памятник. Посетила я и кладбище, где покоились Гете и Шиллер. Странной архитектуры часовня: одна сторона — сухие, холодные линии, другая — круглые византийские купола. Внутри часовня выбелена известью, кругом голо и пусто. Два небольших бюста на простых постаментах. Посередине — огороженный барьером вход в подземелье. С трудом спускаюсь по узенькой лестнице. И опять — холодные голые стены, освещенные дневным светом, проникающим сквозь отверстия в потолке. Два коричневых деревянных ящика. Гете и Шиллер. Никаких украшений, никаких надписей.