Капитан Трафальгар - Андре Лори

Результаты этого непрошенного подарка не заставили себя долго ждать. Я со своего возвышенного местоположения видел все как на ладони. Снаряд попал прямо в шлюпку, пробил ее и тут же пустил ко дну со всем, что в ней было.

— Славно! — воскликнул Белюш, — как видно, я еще не совсем разучился!.. Для первого выстрела это совсем недурно!.. Я рассчитывал попасть только со второго раза! — И все это он произнес своим обычным ленивым, протяжным голосом, который явственно донесся до меня.

А там, вдали, на серебристой поверхности освещенного луною моря, на том месте, где я всего несколько минут тому назад видел и показал Белюшу шлюпку с бунтовщиками, теперь не было ровно ничего.

Я спустился вниз, в сущности, далеко не довольный этой казнью, которую считал совершенно излишней, так как теперь бунтовщики уже не могли вредить нам, и потому, сойдя вниз, не мог не высказать этого Белюшу.

— Ба! — отвечал он довольно развязно. — Я беру всю эту ответственность всецело на себя. Неужели вы думаете, что эти парни, будь они на нашем месте, пощадили бы нас или церемонились бы с нами? Как бы не так!.. А теперь, с вашего позволения, капитан, — продолжал он слегка насмешливым тоном, — я спущусь вниз да поднесу себе стаканчик вина: я его заслужил, право, заслужил. Ведь сегодня тридцать пять дней, как у меня не было во рту ни капли вина; эти разбойники не давали мне ничего, кроме воды… А воду Белюш не очень-то любит!..

И он направился своим обычным, раскачивающимся шагом в кают-компанию. А я, удостоверившись, что отец, укутанный одеялами, под влиянием свежего морского воздуха заснул спокойным сном, пошел сменить Розетту и Клерсину у руля. Обе они уже начинали уставать.

Вдруг Белюш выбежал на палубу с Флоримоном на руках.

— Мы горим! — крикнул он. — В трюме и между деками, везде полно дыма!.. Как видно, негодяи, покидая судно, подожгли его!..

ГЛАВА XXI. Пожар на «Эврике»

Тушить пожар, конечно, нечего было и думать: нас было слишком мало, чтобы даже попробовать сделать что-нибудь, тем более, что все уже было полно дыма. Я успел в этом убедиться, добежав до матросского помещения и снова предоставив руль на попечение Розетты.

По всей вероятности, бунтовщики, покидая «Эврику», подожгли смоляной склад в носовых камерах трюма, так как вместе с дымом распространялся и сильный смолистый запах, вследствие чего матросское помещение и пространство между деками были уже почти недоступны. Я в этом тотчас же признал дело рук Вик-Любена: такая мысль могла зародиться только в его голове. Сжечь всех нас живьем в открытом море, — да, это было мщение, достойное его черной души!..

И вспомнив, что в настоящий момент негодяй получил уже свое возмездие, я перестал негодовать на Белюша, который таким образом являлся орудием возмездия в руках Вечного Правосудия. Первой моей заботой было по крайней мере предотвратить возможность взрыва — и я со всех ног кинулся в капитанскую каюту, уже полную дыма. Один за другим я схватывал бочонки и кидал их через открытый иллюминатор в море. Небольшое количество пороха рассыпалось по неосторожности на полу, но я стал собирать его руками, выбрасывая за окно.

На это потребовалось довольно много времени, а когда все это было сделано, я хотел спасти для Розетты ящик с драгоценными камнями, оставшийся на дне тайника, или же хоть захватить несколько пригоршней золота, которым был наполнен доверху большой сундук. Но было уже поздно. Дым сгущался с минуты на минуту; мне нечем уже было дышать. В тот момент, когда я, как обезумевший, выбежал на палубу, я едва было не задохнулся.

Что же касается останков Жана Корбиака, то их уже не было видно: черный дым окончательно заволакивал все.

В помещении между деками, где я хотел пробежать, пол был уже совершенно накален, и я вынужден был бежать со всех ног. Из среднего люка вырывались громадные клубы едкого, удушливого дыма.

Внизу уже слышался вой пламени и треск самого остова корабля. Теперь уже десятки насосов с сотней дюжин рабочих рук ничего не могли бы поделать против пожара, свирепствовавшего с невероятной яростью, а у нас не было даже и ведер… Да и что могли поделать пять человек, считая в том числе Розетту и Клерсину, так как отец мой и маленький Флоримон не могли идти в счет?!

На палубе я застал всех довольно спокойными: Розетта по-прежнему стояла у руля, добросовестно исполняя обязанность рулевого; Клерсина сидела подле моего отца с Флоримоном на руках. Белюш ходил по палубе, как бы отыскивая что-то, чего он не находил. Ветер между тем начинал заметно свежеть, луна спряталась за горизонтом.

— Все кончено! — заявил я, вернувшись на палубу. — Не позднее, чем через четверть часа, пламя проберется сюда… Киль уже представляет собой сплошную раскаленную печь…

Я обратился к отцу за советом, но Розетта услышала мои слова.

— Что из того! — проговорила эта бесстрашная девушка, — не все ли нам равно, будет ли это через четверть или через полчаса?! По крайней мере мы умрем все вместе и в тот же день, как и дорогой мой отец, умрем свободные и под открытым небом!..

Но две слезы, выступившие на ее ресницах, казалось, противоречили ее словам. Сердце мое надрывалось при этих словах, которыми она, несмотря на все свое мужество и стоицизм, не могла не почтить свою молодую жизнь, расставаясь с ней так преждевременно, в полном рассвете своей молодости, красоты и надежд на счастливое будущее!

— Умирать! Кто говорит о смерти?! Нет, слава Богу, мы еще не думаем умирать! Скорее мы кинемся на буйки, если это будет необходимо! — воскликнул я.

— Нет буйков! — точно эхо отозвался Белюш, останавливаясь около нас — Эти негодяи утащили их!

— В таком случае надобно, не мешкая ни минуты, смастерить плот! Живо за дело все!..

— Плот?.. А из чего?..

— Из этого, — вскричал я, кидаясь к обломкам грот-марса-рея, сломанного еще три дня тому назад и теперь лежавшего в виде кучи на носовой палубе. — Досок и канатов у нас тоже вволю! Живей, живей за дело!

Клерсина также принялась помогать нам. Усердно работая топорами, мы в несколько минут разобрали лестницу, части которой также пошли на сооружение плота, — и вскоре последний был совершенно готов. Он представлял собой род бесформенного подноса, имевшего в ширину четыре-пять сажен и почти столько же в длину. Общими силами нам удалось спустить его на воду, надежно причалив к корме судна. Поднос этот держался на воде в достаточно горизонтальном положении, как мы и надеялись, но его страшно качало волнами, несмотря на громадную быстроту хода «Эврики». Что же должно было статься с нашим плотом, когда он будет всецело предоставлен самому себе, мелькнула у меня мысль, но делать нечего, у нас не было иного выбора, и волей-неволей надо было мириться и с этим. Приходилось или кинуться в волны на этом жалком обломке, или же сгореть живыми через каких-нибудь десять минут, посреди океана, без малейшей возможности какой-либо помощи или спасения!..