Июнь-декабрь сорок первого - Давид Ортенберг

Оборонялась здесь 3-я танковая дивизия полковника Андреева, тоже знакомая мне по Халхин-Голу. Но танков у нее нет. Воюют танкисты "по-пешему". Коровников очень хвалил их: "...не уступают пехотинцам".

Два дня назад, после многократных попыток форсировать Волхов, противнику удалось наконец переправиться частью сил на правый берег и захватить западную окраину села Малая Глуховка. Но двумя сильными контратаками танкисты восстановили положение, уничтожив свыше трехсот гитлеровцев, остальных отбросили за реку.

Радуясь успехам танкистов, я в то же время подумал: "Сейчас они без танков. Но будут же танки! А сколько времени потребуется, чтобы подготовить новые танковые экипажи, равноценные этим, закаленным в боях на Халхин-Голе и пополнившим свой боевой опыт в первые месяцы Отечественной войны? Не расточительно ли заменять танкистами пехоту?"

По-дружески выложил все это Ивану Терентьевичу.

- Ты ведь сам танкист, лучше меня понимаешь!..

Помолчав, он ответил со вздохом:

- Некем больше дыру заткнуть...

В окопах вместе с танкистами, превратившимися в стрелков, расположились артиллерийские наблюдатели. Вот они заметили, что к монастырю гитлеровцы тащат свои пушки. Сразу же сообщили об этом на огневые позиции батареи. Оттуда грянул залп.

Мне понравилось, как здесь ведется подсчет потерь врага от огня артиллерии. Командир батареи, молодой бравый лейтенант, доложил командующему артиллерией армейской группы полковнику Ольховику о двух уничтоженных им немецких батареях. Полковник потребовал доказательств: донесения артиллерийских наблюдателей должны быть подтверждены общевойсковыми командирами. Лейтенант имел такое подтверждение только в отношении одной вражеской батареи.

- Так вот, - заключил полковник, - одну батарею будем считать уничтоженной, а другую - только подавленной...

Немецкая артиллерия в свою очередь обстреливает боевые порядки наших войск. Иногда довольно интенсивно. Мы попали как раз на такой "концерт". Все поспешили в укрытия. Укрылись и мы в одном из блиндажей на обратном скате небольшого холмика. Нетрудно было заметить, что люди здесь привыкли к обстрелам: каждый занимался своим делом. Наиболее дотошные деловито подсчитывали - сколько выпустят гитлеровцы снарядов и какого калибра. Калибр определялся по звуку при полете снаряда и при разрыве.

- Дежурный комендант летит, проверяет, хорошо ли окопались, - подает кто-то голос из дальнего темного угла.

В это время над нашими головами, туго вспарывая застывший в осеннем мареве воздух, пролетел снаряд крупного калибра и разорвался на огородах, за линией окопов. Тут же следует новая шутка:

- Фриц помогает картошку копать...

Оборону под Новгородом держат мужественные бойцы, сила их духа непоколебима. Это было главным впечатлением от той поездки. И оно легло в основу моей корреспонденции, напечатанной в "Красной звезде" 26 сентября. Все ее содержание и даже заголовок - "Под Новгородом" - ясно давали понять, что дальше этого города немцы не продвинулись.

Но еще убедительнее свидетельствовала о том фотография Кнорринга, заверстанная над корреспонденцией. Правда, она могла бы быть лучше. Неудачна поза Коровникова с указующим перстом. "Смазаны" детали фронтового пейзажа. Что поделаешь - снимал Кнорринг в спешке.

Самое главное - на снимке был Новгород. Под фото подпись: "Под Новгородом. Командир Коровников ведет наблюдение за неприятельскими позициями. Вдали виден Юрьевский монастырь. Снимок сделан 24 сентября 1941 года".

Пройдет еще месяц - и мы снова опубликуем снимок с изображением Новгорода, на этот раз более удачный, выполненный другим нашим фотокорреспондентом М. Бернштейном. И напечатаем еще одну статью генерал-лейтенанта Н. Ф. Ватутина - "Бои под Новгородом". Самыми важными, на мой взгляд, были в ней такие строки:

"За три месяца, минувших после падения Новгорода, немцам не удалось захватить в этом районе и вершка советской земли. Три месяца враг топчется на месте, изматывая свои силы, терпя большой урон".

К этому можно теперь добавить: рубеж, на котором закрепилась армия Коровникова, враг не сумел преодолеть и в дальнейшем. Она сама успешно контратаковала новгородскую группировку противника, разгромила здесь так называемую "Голубую дивизию" испанских фашистов, в 1944 году перешла в решительное наступление и освободила Новгород.

А с воинским званием Ивана Терентьевича Коровникова дело было так. Возвратившись из-под Новгорода в Москву, я доложил Мехлису, что есть такой боевой командующий армейской группой, который все еще ходит в звании комбрига. Вскоре после того мне представилась возможность поздравить Коровникова с присвоением ему генеральского звания.

* * *

Илья Эренбург в своих мемуарах "Люди, годы, жизнь", вспоминая дни нашей совместной дружной работы, между прочим, отметил, что редактор "Красной звезды" "сам ничего не писал". Это верно, если иметь в виду только корреспонденции и очерки. Корреспонденция "Под Новгородом" была единственной, опубликованной мною в "Красной звезде" за годы войны. Что я писал, и притом нередко, - это передовые статьи.

Так было на Халхин-Голе, в "Героической красноармейской". Так было в военную зиму 1939-1940 годов в "Героическом походе". То же самое повторилось и с первых дней Великой Отечественной войны в "Красной звезде". На этот счет есть свидетельство двух других писателей - Алексея Суркова и Александра Прокофьева, с которыми мне посчастливилось работать в "Героическом походе". Вот их дружеская эпиграмма:

Двух песнопевцев знали мы,

И оба чумовые.

Один Давид писал псалмы,

Второй - передовые.

Один пузат был, как горшок,

Другой - слегка поуже.

Псалмы читались хорошо,

Передовые - хуже.

Не скажу, что писание передовых всегда доставляло мне творческое наслаждение. Чаще это делалось по необходимости и было сопряжено с эмоциями иного порядка. Сплошь да рядом тема передовой возникала внезапно, за час-два до выхода газеты. Вдруг уже за полночь поступает в редакцию какое-то важное сообщение, на которое непременно надо откликнуться передовой. Хочешь не хочешь, а садись и пиши. Иной раз есть возможность поручить это кому-то из сотрудников, но может случиться, что такой возможности и не окажется.

Вспоминаю историю, в которую я попал на пятый день войны, 26 июня. Приношу сверстанные полосы "Красной звезды" Мехлису. Лев Захарович просмотрел их, заменил два-три заголовка и взялся за передовую. Прочитал ее и решительно перечеркнул.

- Что это за передовая? - обрушился он на меня. - Почему такой спокойный тон? Так и в мирное время писать не годится... Ставьте другую!

Мехлис привык, что в "Правде" всегда имелись в запасе пять-шесть уже сверстанных и вычитанных передовых статей. Когда он браковал одну, ему тут же давали другую. Замена всегда была. Рассказывали, впрочем, что и в "Правде" однажды возникло критическое положение. Прочитал Мехлис передовую - не понравилась, бросил ее под стол, в корзинку. Предложили другую - тоже отправил в корзинку. Так же было и с третьей, и с четвертой, и с пятой.