Полицейские и провокаторы - Феликс Лурье

О том, что происходило в Боевой организации, провокатор знал от ее руководителя, «художника в деле террора» Гершуни, абсолютно доверявшего Азефу. Глава Боевой организации не только доверял Азефу, но и поддерживал среди членов партии его репутацию. Именно поэтому Азеф долго скрывал Гершуни от Департамента полиции и сопротивлялся его выдаче, руководила им не дружба с известным эсером, а корысть. Именно тогда Азеф начал двойную игру со своим полицейским начальством.

По вызову Департамента полиции Азеф в июле 1902 года отправился в Петербург на самостоятельную работу и прожил там около года. В Петербурге он организовал комитет партии социалистов-революционеров, доставку нелегальной литературы из Европы и кружок, в котором пропагандистом был молодой эсер студент Медико-хирургической академии Н. Крестьянинов, а слушателями — штатные сотрудники столичного Охранного отделения. Ситуация сложилась трагикомическая: Азеф не мог не создать кружка, иначе ставилась бы под сомнение его репутация в партии; охранка не желала допускать существование кружка, в котором с ее ведома рабочим внушали бы разрушительные идеи. Охранники аккуратно посещали занятия, Крестьянинов как умел растолковывал им социалистические учения и снабжал слушателей нелегальной литературой, а те, не читая, сдавали ее полицейскому начальству. Но произошло неожиданное — один из секретных агентов, рабочий Павлов, искренне привязался к Крестьянинову и все ему выложил. Он рассказал не только о слушателях кружка, но и об осведомленности охранки в делах партии социалистов-революционеров. Подозрение пало на Азефа, и ему стоило громадного труда замять эту скверную историю [541].

В жизни Азефа петербургский период остается наиболее слабо изученным, о нем почти ничего не известно. Сохранились воспоминания Крестьянинова, но лишь в той же части, которая предшествовала созданию злополучного кружка и обвинению Азефа в предательстве [542].

После убийства Сипягина Азеф вынужден был сообщить полиции факт образования в партии социалистов-революционеров Боевой организации. Не без помощи провокатора 13 мая 1903 года хозяева Азефа произвели арест главы Боевой организации Гершуни [543]. Лидеры партии предложили провокатору занять освободившееся место. До этого Азеф не входил в состав Боевой организации и не принимал участия в ее действиях. Странное решение лидеров вызывает удивление. Но не только руководство партии социалистов-рево-люционеров желало видеть Азефа во главе Боевой организации.

Растерянность, охватившая полицейское ведомство после убийства Сипягина, еще не улеглась. Сыщики метались в поисках невидимого врага, в обществе циркулировали слухи о готовящихся покушениях, и Плеве потребовал, чтобы Азеф непременно проник в высшее руководство партии. В июле 1902 года в Департаменте полиции состоялась встреча его руководителей с Азефом, о которой Лопухин сделал подробный доклад министру внутренних дел Плеве. Вплоть до Февральской революции все чиновники политической полиции заявляли, что не знали о положении, занимаемом Азефом в партии социалистов-революционеров. Эта ложь всплыла летом 1917 года, когда в архиве Департамента полиции удалось обнаружить соответствующие документы [544].

УБИЙСТВО ПЛЕВЕ

В конце 1903 года главные силы боевиков под руководством Азефа приступили к подготовке покушения на министра внутренних дел В. К. Плеве. После длительной и опасной слежки эсеры определили маршруты и точное время передвижения Плеве по городу, количество охраны и состав группы филеров, наблюдавших за толпой во время следования кареты министра. Филеры обнаруживались легко: они подобострастно вытягивались при виде высокого начальства. Когда были выявлены наиболее удобные места расстановки метальщиков-«бомбистов», изготовлены бомбы и намечена дата покушения, Азеф явился к директору Департамента полиции А. А. Лопухину и заявил ему, что слышал от знакомых эсеров о подготовке его, Лопухина, убийства [545]. Лопухин решил увеличить количество филеров вблизи здания Департамента полиции и усилить охрану собственной персоны. Все «бомбисты» 18 марта 1904 года ожидали проезда Плеве по набережной Фонтанки у здания Департамента полиции, то есть там, где охранка, желая предотвратить покушение на Лопухина, предупредила филеров об Ъсобом внимании к подозрительным лицам. Боевики почувствовали что-то неладное, нарушилась рогласованность в их действиях, взрыв произвести не удалось, и они срочно покинули столицу.

Азеф, хорошо осведомленный о приемах политического сыска, не мог исключить предположения, что в партии социалистов-революционеров действовали неизвестные ему полицейские агенты, доносившие о роли провокатора в подготовке убийства Плеве. Поэтому он предупредил о лжепокушении на Лопухина. Если бы убийство Плеве 18 марта все же состоялось, то полицейские вряд ли могли обвинить провокатора в двурушничестве — эсеры сгоряча не того убили, а охранники не сумели уберечь своего министра. Деятельность Азефа всегда требовала иметь два алиби — для полиции и для эсеров.

После неудавшегося покушения Азеф посетил в Париже своего прямого начальника Ратаева и передал ему содержание разговора с Лопухиным, «а затем неожиданно в упор предложил мне (Ратаеву.— Ф. Л.) такой вопрос: г,Скажите, Леонид Александрович, вам никогда не приходило в голову, что могут бросить бомбу с Фонтанки в окно квартиры министра?"» [546].

Плеве имел казенную квартиру на наб. Фонтанки, 16, в бельэтаже здания, принадлежавшего Министерству внутренних дел и занимаемого Департаментом полиции. Совершить убийство таким способом представляется наиболее эффективным: в окно бросить бомбу легче, чем в движущийся экипаж, боевики стремились не спастись, а удачно сделать свое дело. Азеф этой мыслью с боевиками не поделился, он не искал для них легких путей. Квартира министра внутренних дел усиленно охранялась снаружи. «Мне кажется,— писал вполне осведомленный Ратаев,— что еще не было случая, чтобы охрана спасла кого-нибудь от смерти. На глазах этой охраны, так сказать, под самым ее носом, у самых окон Департамента полиции, министра обкладывали и травили, как дикого зверя, и хотя бы одному из многочисленных охранников бросилось в глаза, что перед ними творится нечто неладное» [547].

В начале мая 1904 года группа боевиков вновь съехалась в столицу. Савинков снял квартиру на ул. Жуковского, 31. В ней поселились он («англичанин Мак-Кулох»), его «сожительница» Д. В. Бриллиант, «лакей» Е. С. Сазонов и «кухарка» П. С. Ивановская. Им предстояло подготовить и совершить новое покушение на Плеве. Для уточнения плана действия в середине июня в конспиративной квартире появился Азеф и вскоре уехал в Вильно. Все шло своим чередом, но вдруг обитатели квартиры заметили явную слежку. «Сначала это вызвало среди них переполох,— писал бывший начальник заграничной охранки Л. А. Ратаев,— но затем все успокоилось, ибо вскоре выяснилось, что наблюдение ведется не за ними (Сазонову по дружбе проболтался дворник.— Ф. Л) а за присяжным поверенным Трандафиловым, который жил с ними на одной лестнице, дверь в дверь, по черному ходу. Наблюдение за Трандафиловым велось не по иной причине, как на основании самого Азефа»[548]. Приведу извлечение из доноса Азефа Ратаеву от 24 июня 1904 года: «В Петербурге у помощника присяжного поверенного Трандафилова, живущего по улице Жуковского, №31, имеется, как передают, склад литературы, и туда ходит Беренштам (удобный случай избавиться от Беренштама), но это надо, конечно, проверить» [549]. «Расчет Азефа был, вероятно, таков,— продолжал Ратаев,— что, следя за Трандафиловым, наблюдение наткнется, не может не наткнуться, на Сазонова и Савинкова (...)» [550].

Возможно, Азеф опять хотел спугнуть боевиков, как сделал это перед 18 марта. Он всегда опасался арестованных боевиков. Случалось, и они давали откровенные показания, „тогда в Департаменте полиции могли узнать о своем секретном агенте уж очень для него нежелательное; еще хуже, если показания «от-кровенников» (выражение, употребляемое охранниками) давались в присутствии прокурорского надзора, что вдекло за собой арест всех названных на допросах лиц. Следовательно, действия и свобода провокатора становились ограниченными и просто опасными лично для .него. Поэтому Азеф без крайней необходимости боевиков не выдавал. Да и что за глава Боевой организации, в которой нет боевиков. Можно назвать иную причину появления этого доноса. Азефу показалось, что при посещении конспиративной квартиры за ним следили. Многие столичные филеры, зная его в лицо, могли зафиксировать визиты на Жуковского, 31, и доложить начальству. Тогда, если покушение пройдет успешно и полиция установит адрес, где жили бомбисты, донос срабатывал как алиби — провокатор посещал вовсе не боевиков, он о них и не подозревал, а пытался установить революционные связи Трандафилова. Но это предположение не имеет надежного обоснования. В доносах и Лопухину, и Ратаеву об алиби могла идти речь лишь в том случае, если боевиков не арестуют или если арестуют, но никто из них не даст откровенных показаний, то есть при допросах не всплывет роль Азефа в подготовке покушений. И в том, и в другом провокатор не мог быть уверенным. Поэтому оба алиби представляются сомнительными.