Мир вашему дому! - Олег Верещагин

— Борь, — окликнут его Игорь, — а почему ты начал стрелять в призраков? Испугался, что мы "провалимся"?

— Ты же знаешь, что нет, — без обиды ответив Борька. — Казаки с детьми и бабами не воюют. Как увидел… короче, ты понял.

— Понял, — подтвердил Игорь дружелюбно. А Борька задумчиво продолжал:

— На стольких планетах жили, а потом пропали куда-то — и все… Я ещё подумал, а если и мы когда-нибудь… вот так?

— Мои мысли, — вздохнул Игорь. — Вообще-то знаешь — примеров великих империй, погибших от каких-то причин, полно в истории всех планет… Да вот, — оживился он вдруг, — года четыре назад у нас был бал. У нас — это в Верном. Мне тогда всего одиннадцать было… Приехал один наш родственник, офицер пластунов, молодой совсем. Приехал с дамой, а прямо там что-то поссорились — тихо, но капитально, она уехала, а он остался… но я не об этом. Мы с ним заговорили. Вообще я для него, конечно, сопляк был, но ему, кажется, так плохо стало, что лишь бы с кем поговорить. Он два года жил на Тайге, с тамошними охотниками. И ему там один священник такую теорию выстроил — а он мне пересказал, ну а уж я запомнил… Так вот. Нет вечных государств. Рано или поздно каждое натыкается на более сильного и беспощадного врага — ну, как это было с Третьим Рейхом или США, если нашу историю вспомнить. Или они просто видоизменяются до не узнаваемости, как это случилось с Римской Империей или СССР. Но, сказал тот священник, есть вечные идеи. Добро, мужество, верность, честность, справедливость, любознательность… Носители меняются — идеи нет.

— Подожди, — Борька помотал головой, — мне это все равно не нравится. Значит, мы все можем измениться, предать те самые идеи, о которых ты говорил?!

— Да понимаешь, — Игорь повозился в кресле, — я и сам не очень в этом разобрался… Но исторический же опыт показывает… Знаешь, может быть, эти самые идеи и подводят. Добро становится высокомерием, мужество — беспощадностью, верность — слепотой, справедливость — безразличием, честность — бездушием, любознательность — бесцеремонностью… Не сразу, конечно. Процесс растягивается на века.

— Понять бы, когда он начинается, — Борька допил сок, — и в зародыше придавить.

— А это и не кончалось, — вдруг печально оказал Игорь. — Вот на Земле, в России — думаешь, там нет бездушных, ленивых, подлых? Есть. Очень-очень мало, но есть — и сейчас им легче, чем было лет… ну, два века назад. Тогда их давили. А сейчас махнули рукой — мол, сами вымрут от общего настроя жизни. А они не вымирают. Живут и даже где-то процветают… Может, с них наша гибель и начнется.

— А я? А ты? — напружиненно спросил Борька. — Мы не в счет? Нас же большинство, подавляющее большинство? Нет, Игорь, — Борька решительно покачал головой. — У меня будут дети, и у тебя. И мы их воспитаем, как воспитывали нас. Тогда, может быть, мы станем исключением из правила. Иначе получается, что моему пра-пра зря выхлестнуло осколками глаза на Первой Галактической, когда ему еще и восемнадцати не было. И дядя Роман зря своей кровью захлебнулся, когда ему легкие разорвало на «Разящем». И твои отец и мама… Разве ТАКОЕ бывает зря, Игорь?

Игорь отчетливо вспомнил свой сон. И твердо сказал:

— Нет. Не бывает, Борь. Ты прав, — потом протянул Борьке пакет с остатками сока. — Ты вернул мне веру в человечество и можешь за это допить мой сок.

— Давай, — охотно согласился Борька и присосался к пакету. Игорь развалился удобнее и задумчиво рассматривал пейзаж за остеклением. Потом небрежно поинтересовался:

— Ты спал с Катькой?

Борька поперхнулся. Откашлялся и допил сок со смущенным видом. Кашлянул опять, уже просто так.

— Угу. Да, то есть, — и встревожился: — А что?

— Да ничего, — Игорь вздохнул, потом засмеялся и признался: — Я тебе завидую.

— Из-за этого? — спросил Борька и очень серьезно возразил: — Неправильно, Игорь. Это, конечно, здорово, правильно, ну, про что ты, то есть… — он сбился и признался: — ОЧЕНЬ здорово, если честно. Но все равно. Суть не в этом. Суть, Игорёк, в том, что я ее люблю, а она — меня. В этом, а не в физическом контакте… И давай про это не будем больше, не очень удобно. Ты мне друг, но…

— Понял, извини, — Игорь поднял ладонь. — Что-то я заболтался. Или, как Степка скажет, затрепался.

— Ты что с ним делать будешь? — поинтересовался Борька. — С собой возьмешь?

— Не могу я, — вздохнул Игорь. — Вот хочу его на латифундию к генерал-губернатору сосватать. Там ему легче будет адаптироваться, полузамкнутый военизированный социум… Документы я приготовлю, настоящие, причём.

— Он, по-моему, уже адаптировался, — заметил Борька. — Дирижаблями увлекся…

— Так пусть учится и водит! — предложил Игорь с легким раздражением. — Вон, Ревякин помог бы. Нет, он ко мне прилип.

— Не надо так, — покачал головой Борька. — Ты его из небытия в прямом смысле слова вытащил, чего же ты хочешь…

— Ладно, потом решим… — Игорь помолчал и неожиданно сказал: — Мне тут не нравится. Так красиво казалось, а сейчас… — он призадумался и признался: — А сейчас страшно.

— Тебе? — поразился Борька, даже ноги скинул с пульта.

— Ну, не страшно, — поправился Игорь. — Не по себе… Ты когда на горы смотрел — ты ничего странного не видел?

— Замок, что ли? — хмыкнул Борька. — Мне Зиг рассказывал… Буйное германское воображение.

— А это тоже? — кивнул наружу Игорь

Перед ними был канал. Над облицованными сверкающими плитами берегами склонялись водопадами пышные деревья. По каналу медленно плыла длинная узкая лодка, по бортам которой, покачиваясь на резных стойках, горели ажурные фонари. Через секунду все это растаяло.

— Не залететь бы нам туда, — буркнул Борька, — а то будет у нашей экспедиции очень оригинальный конец… Ну, я, пожалуй, спать пойду. Да и ты бы ложился.

— Лягу, — пообещал Игорь, но остался сидеть задумчиво. Борька ушел; Игорь сидел довольно долго, потом медленно, словно бы нехотя, включил связь и вышел на Довженко-Змая.

— Что случилось? — с легким недовольством спросил генерал-губернатор. — У меня встреча с директорами компаний, извини.

— Один вопрос. — Игорь наклонился к экрану. — Это правда, что у тебя во дворце есть стабильный хронопрокол?

Глаза генерал-губернатора нехорошо сузились, став поожими на лезвия ножей, лицо окаменело. Потом он выдохнул и прикрыл лицо ладонью. На пальце сверкнул тяжелый гербовый перстень.

— Извини, — с трудом сказал он и убрал руку. — Мне показала этот… это место девушка, которую я любил. Я туда не хожу и не люблю вспоминать.

— Ты не пробовал… — начал Игорь, но Довженко-Змай перебил его:

— Один раз. Еще с ней. Бравировал. ОНИ меня видели, а я их начал даже слышать. Буквально несколько секунд — как вспышка, — генерал-губернатор снова закрыл лицо рукой и глуховато сказал: — Не смей больше спрашивать, иначе я тебя убью.

— Ты ведь ходишь туда, — упрямо сказал Игорь. И с трудом выдержал взгляд, Страшный — таким и впрямь убивают… — Я хочу узнать, Сергей. Мне очень нужно, правда.

— Спрашивай, — отрезал генерал-губернатор. — И проваливай.

— ЭТО… ну, проколы. Они связаны с яшгайанами?

Довженко-Змай моргнул, его глаза стали искренне удивленными:

— Нет, конечно… С чего? Если хочешь, возьми монографию, она недавно вышла. Войко… э… Драганов написал. "Систематика и темы сумерлианских проколов в хронопространство Рейнджеров." Это к яшгайанам имеет отношение не более, чем восход и закат… У тебя все?

И, не дожидаясь ответа, отключился.

Игорь медленно протянул руку и тоже отключил связь. Он еще долго сидел в кресле, то вглядываясь в темноту, то обшаривая окрестности ментальным "щупом".

Его не оставляло ощущение, что впереди ждет большая опасность.

Оказалось, что заночевали они не так уж далеко от сухого места, и лесоход весь день шел по роскошным лесам, оставлявшим впечатление большого заброшенного парка, кишащего живностью. Гнетущее ощущение, навеянное затопленным городом, постепенно покидало всех.

Кроме Игоря. Для него наоборот — росло напряжение. Немного отпустило только вечером, когда поужинали, убрали за собой, погасили костер и взобрались обратно — на машинный верх.

Катька спустилась вниз — слышно было, как она включила связь и заглушила ее, очевидно, усевшись в не ушниках отрабатывать сеанс. Остальные разлеглись на крыше лесохода. Молчали, задумчиво смотрели в небо и слушали звуки ночной жизни, по временам вздыхая. Звезды светили особенно ярко, плыл между них огонек орбитального терминала, а левее — огни рейсового…

— Стратолет до Озерного, — лениво сказал Женька. Борька развернулся, сел и решил:

— Пойду вниз…

Но спуститься не успел — послышался шум, стук, и наружу, как пробка из бутылки, вылетела Катька. Борька отшатнулся и сел, едва успев опереться руками: