КРОВЬ БОГОВ. Сага мертвых песков - Роберт Говард

— Наконец-то!

В лаборатории, заполненной таинственными приборами, за столом сидел тщедушный старик.

— Наконец-то! — Что для него значили ветер и холод снаружи? Он едва ли знал о том, что на Нью-Йорк обрушились одна из самых страшных бурь и такой мороз, о каком давно уже не помнили старожилы. — Наконец-то! — Он потер руки и засмеялся.

Перед высоким мрачным домом, который возвышался так угрожающе, остановилось такси. Звук старомодного дверного молотка раздался сквозь шум бури.

Мужчина у двери стряхнул снег с пальто, потопал ногами и тихо выругался. Он поднял руку, чтобы снова позвонить, но дверь отворилась. У порога стоял бесстрастный китаец.

Незнакомец подал ему визитку. Азиат взглянул на нее и, поклонившись, посторонился.

— Вас ждут, — сказал он на отличном английском.

Мужчина шагнул в плохо освещенную прихожую. Азиат взял у него шляпу и пальто. Трости у посетителя не было. В тусклом свете лампы перед китайцем предстал человек среднего роста, гибкий и худощавый. Лицо его было бронзовым от загара, черные глаза ясными; в остром взгляде сквозило что-то неотразимое.

Весь облик и черты лица указывали на незаурядный ум и высокий интеллект, сочетавшиеся с тигриной физической силой. Его движения были быстрыми, но не суетливыми. В общем, это был необычный человек.

Китаец провел его вверх по лестнице, вдоль по коридору, а затем в комнату.

— Подождите здесь, — сказал слуга и исчез.

Иностранец беспокойно обошел комнату. Ему казалось, что чьи-то невидимые глаза наблюдают за ним, и чувствовал себя, как волк в капкане. Он огляделся, подмечая каждую деталь.

Комната была небольшой. В ней имелось несколько дверей. Немного стульев, дорогой персидский ковер, диван и большой стол красного дереве составляли обстановку. Стены увешаны оружием, а стол просто завален грудой клинков, арбалетов и прочей амуницией. Такая коллекция вне музея встречалась довольно редко.

Иностранец сел к столу и стал с искренним интересом изучать оружие.

В то время как он его осматривал, через одну из дверей вошел какой-то человек. Преклонных лет, сморщенный, маленького роста и сухой, сутулый от старости, одетый в домашний халат, комнатные туфли и с красной турецкой феской на почти совсем лысой голове.

Иностранец встал.

— Значит, вы пришли? — сказал старик насмешливым тоном. — Я вас ждал.

Хозяин прошел к столу.

— Вы заинтересовались моей коллекцией? — спросил он. — Что вы о ней думаете, а?

— Одна из самых лучших, какие мне когда-либо приходилось видеть, заметил иностранец, впервые заговорив.

— Вы так полагаете? Вы правы. — Старик обвел рукой комнату. — Это только часть моей коллекции, и все же здесь вы найдете оружие всех времен и народов. Оно вам знакомо?

— Да.

— Ну что ж, хороший работник должен знать предмет своей торговли. Но, — и здесь насмешливые нотки опять появились в его голосе, — не обольщайтесь. — Он поднял короткий кинжал с широким, круто изогнутым лезвием. — Что это?

— Черей из Афганистана, сделан в Газни, — ответил иностранец, мельком взглянув на оружие.

— А это?

— Даякский паранг-паранг с Борнео.

— А это?

— Кинжал милосердия итальянской работы.

— А это?

— Бронзовый калмыцко-татарский остроконечный шлем примерно пятнадцатого века.

— А это?

— Французская средневековая кольчуга.

— А это?

— Зулусский щит из Африки.

— А это?

— Самурайский меч из Японии.

— А это?

— Шотландский палаш. Однако хватит играть в детские игры! — воскликнул гость нетерпеливо. — Здесь нет оружия, с которым я не был бы знаком. Некоторым я пользовался. Я знаю, как с ним обращаться. Я знаю историю его создания так же хорошо, как и вы.

Эта сабля была сделана Юсефом Абдуллой из Кабула. Он мог бы гордиться своей работой. Вот этот длинный охотничий нож сделан в Миссури Джеймсом Блеком. А вот эта рапира работы Андреа ди Ферара. Антонио Пицинио из Венеции сделал этот итальянский палаш. А эта боевая перчатка, принадлежавшая когда-то махарадже, изготовлена в мастерской Дели. Но я пришел сюда не для того, чтобы говорить об оружии.

— Разумеется. — Старик уселся по другую сторону стола, приглашая и гостя сесть.

Поставив локти на стол, старик оперся подбородком на руки и пристально посмотрел на посетителя.

— Да, — сказал он насмешливо, — вы знаете предмет вашей торговли. Простые средства из стали и свинца, остро отточенные или заряжаемые с дула. Но что солдат знает о высшем искусстве войны? О триумфе науки?

— Я не солдат, — возразил иностранец.

— Да, вы не солдат. Вы завоеватель, создатель империи. Не так ли, мой друг?

Иностранец не ответил, но глаза его вдруг сверкнули.

— Вы думаете, я глупец? — усмехнулся старик. — Я знаю! Война, завоевание, власть! О, все это было раньше, я допускаю. Александр, Цезарь, Тамерлан! Все они глупцы. А теперь и вы. Послушайте, — он наклонился вперед, — я знаю больше, чем вы предполагаете, мой друг. Я знаю, что вы планируете объединить племена Аравии и создать империю.

Иностранец непроизвольно наклонился вперед, теребя лацкан сюртука.

— И как вы узнали обо всем этом? — спросил он.

— Я снова спрашиваю вас: похож я на глупца? Почему корабли, груженные винтовками и амуницией, пристают в те порты Аравии, в которые никто не заходит? Почему вы пришли ко мне ночью среди бури? У меня есть свои источники, и я узнаю такие вещи, о которых никто другой и не догадывается. Империя — это ваша цель, мистер Гордон. Султан Гордон сахиб! Неплохо звучит, не правда ли?

— Вы знаете о моих планах, что ж, отлично, — холодно сказал Гордон. Но, — он подался вперед, его глаза яростно сверкнули, — плохо придется человеку, который слишком много знает о моих планах, друг мой.

Старик резко засмеялся:

— Я не выдам вас. Что мне до страны, которая отреклась от меня? Что мне до людей, которые насмеялись надо мной? Кто я такой, чтобы спорить с судьбой? Продолжайте свой путь. Будьте тем, кем хотите быть. Второй Цезарь, нет, скорее второй Чингисхан. Только, следуя по пути завоевателей, постарайтесь избежать тщеславия.

— Это мой собственный путь, — сказал Гордон.

— Да, и вы пойдете по нему. Как и все завоеватели. Пришел, увидел, победил! А где они сейчас? Вот кинжал, который некогда принадлежал Чингисхану. А где сам Чингисхан? И так уходят все завоеватели.

— Все люди умирают, — ответил Гордон. — Нет разницы, был человек рабом или императором. Но императора помнят.

— Да, люди умирают, но их творения остаются. Чингисхан за тысячу лет превратился в пыль, а я сижу здесь и держу в руках его кинжал. Через тысячу лет люди скажут: «Вот сабля, которой Гордон размахивал, сражаясь в первых рядах! А где Гордон сейчас?» — И старик цинично, с издевкой засмеялся.