Плохим мальчикам нравятся хорошие девочки - Ирина Муравская

рассчитываешь? На то, что однажды наступит тот день, когда он поймёт, что лучше тебя ему не найти? А почему нет, верно? Всегда рядом, всегда доступна, ещё и знаешь его как никто. Удобно же. Только вот быть "удобной" не означает быть любимой. На этом счастье не построишь.

"Правда глаза колет" ― в данном случае крылатое выражение актуально как никогда. Никому не понравится, когда ему тыкают в те больные точки, которые он знает и без посторонних. Но раз уж Яна первой завела откровенные беседы, почему я не могу их продолжить?

– Не тебе судить о чужом счастье, ― если бы взглядом можно было сжечь, вместо меня на голом бетоне уже лежала бы кучка пепла. ― У нас всё было прекрасно. Пока не появилась ты.

– Увы. Если бы у вас всё было прекрасно ― я бы не появилась.

– Это ненадолго, ― в защитном жесте скрещивая руки на груди, отворачиваются от меня, переключаясь на оживление в центре импровизированного ринга, ограждённого металлическими барьерами наподобие тех, что бывают на концертах. ― Как ты могла заметить, блондиночка: я всё ещё здесь. А вот все другие… Сама догадываешься, где они.

– Вероятно, ловят удачу в другом месте.

– Именно. Так, может, и тебе пора туда же? Чтобы время зря не терять.

О, ну всё. Дальше можно не пытаться, иначе культурная беседа перерастёт в заурядный переход на личности. Главное, что мне нужно было понять ― я и так поняла. Добровольно она не отойдёт в сторону. А вот какие последствия это за собой влечёт… Что ж, скоро узнаем.

– Не налезла? ― несколько томительных минут спустя с облегчением замечаю возвращающего к нам Сорокина. Верхом себя решили не обременять, выставляя все достоинства на всеобщее обозрение. Только вот я не хочу, чтобы это было "всеобщим". Хочу, чтобы это было только моим!

– А? Да не, налезла. Но не нужно. Будет лишь мешать, ― стоящей с видом незаслуженно оскорблённой Яне отдают на сохранение одежду, включая так и не надетую борцовку. Мне ― ключи, крестик на цепочке и телефон. Всё распределил. И смотрит поочерёдно: на неё, на меня, снова на неё. Чует подвох и озадаченно выгибает бровь. ― Всё норм?

– Лучше не бывает, ― раздражённо огрызаются. Усмехаюсь, ловя его взгляд, и лишь неопределённо пожимаю плечами. А что мне ещё сказать?

– Бабы, вас на пять минут нельзя оставить или как? ― притягивают меня к себе и прижимают спиной к обнажённой груди. ― Что не поделили?

"Тебя" ― можно было бы попытаться отшутиться, только вот шутка вышла бы на редкость хлипкая. Потому что не шутка ни черта, а, увы, печальная реальность.

– Не задавай вопросов, ответов на которые не хочешь знать, ― вместо этого туманно отзываюсь, переплетая свои пальцы с его, мирно покоящимися на моём животе.

– Вот вообще нихрена понятней не стало.

– Так и задумано, ― пресекая расспросы, прижимаюсь к нему покрепче, утопая в мужском запахе. Странное смешанное чувство: покоя и тревоги одновременно. Почему так? Зачем нужно это состояние неопределённости? Почему нельзя проще?

– Малая, есть претензия, ― блуждая носом по моей макушке, понижают голос, хотя вокруг такой гвалд, перемешанный с техно-музыкой, что нас и так сложно услышать. ― Нельзя было вырядиться поскромнее? Знала же, куда идёшь.

Поскромнее, это как? В балахон, как Яна?

– Не подумала, ― честно признаюсь, хотя и не скажу, что сильно уж "вырядилась". Правда кофту реально можно было и другую выбрать: моя, вязанная тонким узором, сидит настолько свободно, что постоянно приходится поправлять сползающий вырез. Плюс низ задирается.

– Не подумала она, ― лишь вздыхают, одаривая меня терпким дыханием, ласкающим кожу.

Да, сентиментальные жесты ― это не про Витю. Но они ему и без необходимости. Он берёт другим: сиюминутными порывами, стоящими намного дороже любых "вонючих веников" и тем чувством защищённости, что дарит одно его присутствие.

Тихо млею в его объятиях, пока на ринге наводится шухер. Фоновая музыка затихает, шоу начинается, а "ведущий", он же вероятно и рефери, зазывает всех, веля стекаться поближе. Давка в и без того ограниченном пространстве не заставляет себя ждать, но мы стоим удачно: сбоку. Обзор не первых рядов, зато никто не стремится оттоптать пятки.

Краем глаза слежу за Яной, которая словно потеряла к нам всякий интерес. Стоит, поигрывает телефоном и думает о чём-то своём. Я же должна, наверное, злиться на неё? Ненавидеть? Презирать?

А вот нет. Не получается. Всё, что ощущаю по отношению к ней ― это сочувствие. Такое, чисто женское. Ведь ситуация действительно ужасная. Не хотела бы я оказаться на её месте.

Пылкая речь, которая, вероятно, должна разжигать побольше азарта в зрителях, заканчивается. Следом называются нелепые клички первой пары и на ринг выходят двое парней. В целом, почти одинаковых по комплекции, однако один из них заметно грузнее. Его ноги словно врастают в пол, а шаги медленные и тяжёлые. Второй же наоборот: прыткий и вёрткий. И так же прытко он начинает по сигналу.

Жмурюсь, когда прилетает первый удар. Ох, это прозвучало больно. После такого хруста, по идее, всё должно автоматически закончиться, но нет. Приоткрываю один глаз, убеждаясь, что борьба продолжается и лишь накручивает обороты по агрессивности.

Один мазнул по касательной. Другой вовремя уклонился. Дальше везёт уже меньше и через пару минут сыпятся первые выбитые зубы. Кулаки летают со скоростью сверхновой, разрезая сгустившийся воздух. Того, что "юркий" подсечкой роняют, приложив затылком об постеленные маты, окрасившиеся брызгами крови. Если бы не защитный настил, разбитая черепушка сто процентов стала бы финишем. Причём для одного летальным, а так…

– Чего все верещат? ― прочищая ухо от излишнего шума, брезгливо кривлюсь. Толпа орёт просто по-страшному, стремительно скатываясь из человека разумного в пещерного дикаря, открывшего для себя матерный словарь. ― Тот его апперкотом так приложил, что без шансов. Осталось только хуком по печени… ― меня накрывает тень. Это Витя изогнулся, чтобы приофигевши округлить глаза. ― Да я просто с папой пару раз бокс смотрела, ― застенчиво туплю взор. ― Этот в синих штанах же боксёр. Их повадки сразу узнаются.

Самое смешное, что я угадываю. Хуком всё и заканчивается. Ужасно грязным и неспортивным, конечно, но это ведь подпольный мордобой, а не профессиональный чемпионат. За честностью и техникой исполнения никто не следит. Здесь на неё всем, по меньшей мере, наплевать.

Проигравшего без чувств затаскивают на носилки и выносят. Мерзость. Абсолютно не несущее никакой смысловой ценности побоище. И становится ещё хуже, окатывая ледяным душем подступающей паники, едва рядом с нами появляется Костя, предупреждая, что Витин выход через одного.

Только тогда меня неохотно