История Темного Властелина (СИ) - Колесник Андрей Александрович

Зря, – догадался Ольмарк. – Лучше б сразу отрубил ей башку.

Зря, – согласно сказал Гел, прикладываясь к посудине уже не с квасом, а с пивом. – Потому что ведьма была хитра и прекрасно поняла, на что надеялась Ясмина.

«Зря, – угрюмо думал Тольяр, не в силах поднять глаз от столешницы, чувствуя, как сильно бьется сердце и, надеясь, что волнение никто не видит. – Ведь то была вовсе не старая ведьма. Ту гадину звали Астис. И она, живо разгадав, на что надеялась Ясмина, решила использовать обстоятельства. Обернуть все с пользой для себя. Равнодушно порушив человеческие жизни...»

В ярости она прокляла Ясмину и не рожденного ребенка, сказав...

Забирайте себе кольцо. Если оно вам важнее человечности, то в уплату сейчас я возьму за него именно то, что вам не нужно. Пользуйтесь до поры, но знайте, что вместо счастья оно принесет вам горе. Вместо могущества слабость. Вместо жизни – смерть. Таково моё обещание...»

... и ушла сама, оставив в испуганного Ратибора с супругой...

Если бы ушла. Она сделала вид. Затаилась, как змея в камнях, точно зная теперь, как ей использовать чужую жадность».

... в назначенный срок у Ратибора родился сын, – понизил голос Гел. – Но он не был человеком. Проклятье превратило его в ужасное чудовище. Отвратительное страшилище. Ратибор обезумел от горя, поседев за несколько часов. Ясмина, чье сердце при взгляде на родившегося мальчика стало каменным, в ту же ночь ушла из дому. Так исполнялось проклятье старой ведьмы. В ту самую ночь она получила от кольца могущество, но оставила его по уговору в колыбели. И исчезла. Вот с тех пор-то и появляются слухи, да сплетни про женщин с каменными сердцами, в чьей власти останавливать сердца человеческие. Эти женщины ученицы бессердечной Ясмины и мстят они всему живому, ибо меняют свою человечность на знания. Только лишь ненависть к живому движет ими. Потому много зла приносят они, но главное зло еще только впереди.

И что ж то за зло?

Не спрашивайте меня, господин Ольмарк. Откуда могу я знать, что придет в голову злой Ясмине, если только жива она, по сей день?

Гм, добрая сказка, – покрутил головой Ольмарк. – Пожалуй, ты заработал свою похлебку. Что скажешь, Яр?

Брехня, – с видимым равнодушием пожал плечами парень. Лицо его горело, но в скудном освещении трактира это было плохо заметно. – Обыкновенная байка, которыми кормятся бродяги.

Гел оторвался от похлебки и неодобрительно посмотрел на одноглазого. Видно было, что мужчине не нравится слово «бродяга». Тольяр отвернулся. Рассказа вызывал желание спорить и доказывать, что там полным-полно вранья. Ну не использовала Ясмина своего мужа! Любила она его. И ребенка любила. Любила бы, если б не хитрая Астис.

Тольяра жгла несправедливость этой вульгарной байки, которую вот так рассказывают в придорожных корчмах. Даже не подозревая...

Он увидел, как пьяно покачивающийся лысый выходит во двор. Его знакомое лицо вызывало сильнейшее желание хлопнуть себя по лбу, чтобы все стало на свои места.

«Где же я все-таки его видел до этого?»

Неожиданно от одной из горняцких компаний отделился чумазый с залысиной мужик и подошел к их столу, встав за спиной Гела.

Что, колдунчик, только байки теперь и можешь рассказывать? Ушла твоя сила?

Ольмарк непонимающе глянул на горняка. Гел поджал губы и тихо ответил:

Какое тебе дело до этого, Сарринг? Чего ты никак не успокоишься?

Забыл, как наслал тот ураган? – горняк был не совсем трезв и поэтому казался отчаянно решительным. У Тольяра засосало под ложечкой в предчувствии драки. – Раньше ты был куда жестче на слова и дела, – подавшись вперед, он, положил руку на плечо замершего Гела, насмешливо обещая: – Я тебе башку еще сворочу, падла.

Шел бы ты старичок, пока есть куда идти, – посоветовал Ольмарк. – Разумеешь?

Горняк впервые посмотрел на остальных сидящих за столом и заиграл скулами:

Угрожаешь?! Мне угрожаешь, ты...

Осторожно, – предупредил плут. – Одно грубое слово и я отправлю тебя туда, откуда ты появился. На этой земле.

Гел, неожиданно резко развернулся и, встав, притянул опешившего горняка поближе. Шепнул с угрозой:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А я, если не уймешься сию минуту, использую те крохи сил, что у меня остались на ураган, в котором тебя и твою халупу сметет в пропасть!

Врал, ясное дело. Не было больше сил ни у одного мага. Но ведь простой горный рабочий этого знать не мог. Потому и подался назад, бормоча что-то невразумительное. Его выпившие дружки взирали на происходящее без особого любопытства. Обычное дело – мужик захотел выпустить немного пару, но в последний момент передумал.

Так ты маг? – спросил Ольмарк, когда задира вернулся за свой столик, опасливо поглядывая на них.

Извините, – попросил Гел. – В прошлом я здесь немало дров наломал. Совсем не сладко им приходилось. Теперь расплачиваюсь.

Тебе повезло, что были мы и, что твой друг был недостаточно пьян. Иначе просто озверел бы от угроз.

Он бы не бросился, – убежденно махнул рукой Гел. – Может я и пал, но они ведь не поднялись. Так и остались злобным забитым сбродом. Потому хоть и злобствуют, но втихую. Бояться по привычке.

Это пока нет вожака. И ненависть не стала сильнее страха.

А плевать.

Ну-ну. Яр ты куда?

До ветру схожу, – объяснил, подхватывая с лавки меч Тольяр. Он заметил, как несколько человек из-за разных столов встали и одновременно пошли на выход. Те самые, что поглядывали на лысого, пока он был в заведении. Их было слишком много чтобы то, что сейчас назревало, выглядело справедливым соотношением сил.

Раскинувшийся возле самой дамбы поселок выглядел абсолютно непримечательным на фоне сотен таких же поселков. Те же беленные (у тех, кто побогаче) или деревянные (у большинства), мазанные во множестве здесь доступной глиной стены с растущими во дворах вербами, яблонями и грушами. Те же крутобокие крыши. Даже старенький весь укрытый выросшей до колен буквицей и бледно-лиловыми цветами вербены погост ничем не отличался. Качественно.

У воды возились со снастью перемазанные илом и тиной рыбаки в подкаченных до колен штанах. Где-то на пастбище мычали, лениво отмахиваясь хвостами от зло гудящих оводов и слепней коровы.

Все как везде. Кроме одного – на улице в дневную пору почти не было людей. Летом такого быть просто не могло. Нигде не стучали молотки, не звенели цепи, не ругались косари. Ставни домов были закрыты наглухо. Рыбаки у воды казались подавленными и отчаянно тихими. Причиной тому были, время от времени прохаживающиеся с хозяйским видом молодцы. Вооруженные. В центре поселка перед домом совета стояли нагруженные разной утварью и добром две повозки, охраняемые пятком разбойников. Откуп.

Алое Взгорье притихло, точно кошка в высокой траве, завидев злую собаку. Авось пронесет.

Слыхал, что к Дубарю гость знатный пожаловал? – жуя травинку, спросил у своего товарища сидящий под раскидистой вербой Хмырь.

Кто таков? – лениво зевнул, нагоняя сон Соловей. – От купцов, небось? Договариваться?

Соловей был в ватаге Дубаря с самого начала и считался старожилом. Знал многое из хитрого промысла лихих людей и был образцом для подражания многих пришедших позже. Его слово значило многое. И прозвище у него было замечательное. Гордое.

Говорят от самого Грейбриса, – спешно выложил Хмырь. – Очень знатный человек. Сам. Один приехал. А конь у него...

Бандит мечтательно закрыл глаза. Он, увидев скакуна посланца, теперь страстно желал заполучить такого замечательного жеребца.

Золотом мер пятнадцать стоит. Как три таких вот Взгорья! И главное грива у него, как тот огонь. Едва ли не пышет. А глаз, какой! Эх, конь! Всем коням конь!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

За спиной хрустнула веточка. Должно быть, пошевелившийся с другой стороны вербы Соловей задел локтем.

А посланец сам человек тоже не бедный. Я не видал, как он зашел, но Плуг говорит, что спина прямая, взгляд господский. Платье на нем золотом вышитое. Богатый. Вот ты Соловей можешь себе позволить кафтан золотом вышитый? Э?