Если полететь высоко-высоко… - Мария Романушко

Мы не любим жару, поэтому из дома выходим рано-рано, когда мир обласкан ещё нежарким, мягким солнышком… Когда на пляже ещё ни души. Когда всё чисто, душисто и краски мира ещё не подёрнулись маревом жары.

Любимый пляж. С тёплым песочком и выглаженной голубой галькой. В прошлом году я раскладывала тут, на пляже, свою повесть, придавливая каждый листик галькой.

– Ты и тут работаешь! – удивлялся сынок. – Ты что, не можешь не работать?

– А ты можешь не строить свои замки и каналы?

– Не могу! Ведь это – моё дело! Чем же я тогда буду тут заниматься? Валяться жареной сосиской на одеяле?

Мы смеёмся. Мы – одного поля ягоды. Мы понимаем друг друга. Без работы, без творчества мы не можем и дня.

Также, как в прошлом году, и в позапрошлом, таскаем на пляж большой рюкзак игрушек – совки, лопаты, ведёрки и разный строительный материал. И тут же, как осы на сладкое, к нам слетаются дети со всего пляжа… Игрушек хватает на всех!

И – начинается строительство очередной системы каналов, замков и мостов… Ты – как всегда – прораб. Умеешь организовать толпу детей так, что всем находится дело, и у каждого – свой участок работы. Но и сам ты трудишься с таким азартом и удовольствием, что на тебя любо посмотреть. Организаторские способности видны уже в восемь лет. Инженерный талант тоже на лицо. Ты ни минуты не скучаешь и ни минуты не сидишь без дела. Тебя даже трудно вытащить искупаться!

– Я же работаю! – говоришь ты. – Я ещё не закончил строить мост…

Но когда затащу тебя в море, то уже не вытащить на берег… Ты всему, что ты делаешь, отдаёшься со всей страстью. Ты – очень страстная натура!

А я, как всегда, прихватила с собой рукописи, которые надо отрецензировать. Ну, как же без этого?

В своём матросском костюмчике ты чудно смотришься на набережной, на Алчаке. На нашей любимой Ферейке… На плече – сачок, ловля насекомых продолжается! В будущем ты себя мыслишь энтомологом. В настоящем – тоже.

А ещё… тебе нравится ещё одна профессия.

– Когда вырасту, у меня будет две профессии. Буду изучать насекомых, а ещё буду продавцом кваса! Я буду продавать квас сразу из двух бочек: из одной продавать, а из другой – сам пить!

Цикл фотографий «Антон в Судаке» – это сплошь шедевры. (Прошу прощения за нескромность). Долматовский потом скажет мне, уже не в первый раз:

– Ты могла бы работать профессиональным фотографом. Такой талант пропадает!

– Евгений Аронович, разве он пропадает?? Но я могу фотографировать только Антона!

– Я говорю о другом. Я тебе добра желаю. Давай я тебя всё же устрою в какой-нибудь журнал. У тебя решилась бы проблема заработка. Фотографы хорошо зарабатывают.

– Но мы и так нормально живём: на книжки-игрушки-фрукты Антону хватает. Даже на море ездим. Чего же ещё желать?

– Что ж ты, так и будешь всю жизнь заниматься подёнщиной, писать эти рецензии?

– Конечно, утомительная работа. Но не столько писать, сколько перечитывать горы макулатуры… Но всё равно это лучше, чем писать на заказ, или фотографировать на заказ.

– Но почему тебя это так пугает? Да, писатель и художник должен уметь откликаться на социальный заказ! В этом нет ничего постыдного и унизительного.

– Но для меня это невозможно. Я могу откликаться только на то, что у меня внутри.

– Послушай, сколько лет мы уже с тобой знакомы… да, двенадцать лет, ты права, а я так и не понял тебя. Столько людей ко мне приходят с просьбой помочь им, и я звоню, устраиваю их, просто наседают с этими просьбами, иногда даже не знаю, куда от них деться. А тут я сам предлагаю тебе, а ты – отказываешься.

– Спасибо, Евгений Аронович, я очень люблю вас, но пусть лучше всё останется, как есть. Я буду приносить вам то, что я написала, а вы будете меня критиковать.

Он был такой хороший, так искренне хотел мне помочь. Но что я могла с собой поделать? «Я – такое дерево, Господи, прости…»

Не забыть: письма Людмилы Фёдоровны нам в Судак. И в каждом – стихотворение. Особенно меня растрогало вот это, посвящённое Антону.

О, повелитель богомолов!Пока ещё ты очень молод.Люби, учись и познавай наш мир,но избегай слюнтяев и задир!…

А ещё – вот это – в ответ на моё письмо ей:

.  Вот и письмо,.  солёное от брызг.  любимого летающего гуда..  Как хорошо,.         что рядом – шторм, не бриз..  У самых ног твоих,.  моё смешное чудо!.  Любимая,.  ведь шутка – не стихи..  Конечно, так же,.             как стихи – не шутка..  Ах, Машенька,.  скорее отдохни.  и приходи скорей.        с твоим большим малюткой.

Милая, милая Мама Кошка! Больше всех в жизни я скучала теперь по ней…

А когда мы вернулись из Судака, на вокзале нас встречала моя мама. И первое, что она сказала после «здравствуйте, мои хорошие!» – была волшебная фраза:

– Вышла твоя повесть в «Литературной учёбе»!

Люди, она-таки вышла!…

Наши пробежки осенние продолжаются – по тёмным дворам, в сторону бухты и обратно. Листья, запахи осени, чага на берёзе…

И ещё раз туда, и ещё раз обратно…

Под моросящим дождём…

Мне заплатили за опубликованную повесть кучу денег. Антон удивлялся: он никогда не видел таких больших денег. Я – тоже. Почти тысячу рублей! «Чудеса!…» – шептал мой сынок, пересчитывая длинные сторублёвки.

Мы тут же вернули долги. Накупили новых книг, пластинок, новый проигрыватель, одёжек Антоше. И решили сделать ремонт. Захотелось обновления.

Всё делали сами, вдвоём: клеили обои (и выбирали их, и тащили домой в четыре руки), вместе красили окна и двери: я вверху, Антоша внизу. Оклеили обоями кухню – она ведь у нас как комната: и мой рабочий кабинет, и гостиная, и столовая – всё в одном флаконе. Выкрасили ванную в оранжевый цвет! На стене ванной я нарисовала разбегающуюся галактику, а на двери – огромную стрекозу. Так весело стало! Конечно, и раньше было весело, но теперь – ещё веселее!

Только одна накладка произошла. В прихожей на толстых верёвках повесила большую полку, как раз над дверьми в комнату и на кухню, и нагрузила эту полку книгами и игрушками. Полюбовались… Здорово! Какие мы, однако, умельцы! Вспомнила, как меня моя подружка Неструева называла: «папа Рома и мама Нушка». Приходится быть в двух лицах. А что делать? И провисела наша шикарная полка ровно один день, а на следующий вечер как грохнется! Хорошо, что никто под ней в этот момент не стоял… «Папа Рома» слегка оплошал.

Оформила Антону домашнее обучение. Учитывая его предъязвенное состояние, врождённый порок сердца и астматический компонент. Хотя сейчас, после моря, сынок себя чувствует прекрасно! Но я не хочу, чтобы он пошёл в школу, и опять бы всё стало ужасно!

– У меня аллергия на эту дурацкую школу! – говорит Антон. – Не школа, а шкость!

Всю неделю он занимается сам, школьные задания делает за считанные минуты, а в субботу ходим после уроков в класс к нашей учительнице, и Антон отчитывается. За неделю. Никаких проблем. Ребёнок счастлив, что не нужно отсиживать в школе скучные уроки. Учительница довольна, что ей не нужно ломать голову над тем, чем занять скучающего вундеркинда, а мама Нуш счастлива, что сынок после возвращения из Крыма ни разу не болел.

Мы ехали в полупустом автобусе, и ты громко, на весь автобус рассказывал мне о том, как устроена наша вселенная… Прошло время, когда я тебе рассказывала об этом. Теперь ты рассказываешь мне. Ты знаешь гораздо больше меня! У тебя фантастическая память… Ты помнишь скорости вращения планет, помнишь их массы, помнишь десятки, сотни подробностей о каких-то дальних спутниках, кометах… Мой мозг всего этого уже не вмещает. Я даже и не пытаюсь запомнить. Но слушать тебя всегда страшно интересно!

Какой-то молодой мужчина лет тридцати всю дорогу оглядывался на тебя и прислушивался к нашему разговору. Когда мы все вышли на конечной остановке, у метро «Речной вокзал», этот мужчина подошёл к нам и сказал:

– У вашего ребёнка колоссальные способности! Вы знаете об этом?

– Знаю.

– А где он учится?

– В обычной районной школе.

– Ну, это не серьёзно! Вам нужно отдать его в физико-математическую школу.

И он стал нахваливать школу-интернат для особо одарённых детей. Он там, оказывается, работает, преподаёт математику.

– Интернат – это не для моего ребёнка, – сказала я.