Коммунизм - Олег Лукошин

— На хрен она мне там сдалась?

— Ты знаешь, я тоже не вполне одобряю её участие в эксперименте. Но некоторые фантазёры-учёные решили дать вам двоим, что называется, большой-пребольшой шанс. Они полагают, что вы могли бы там выжить и даже нарожать детей, чтобы создать в этом диком мире человеческую расу. Полный бред, на мой взгляд. Но должен признать, что понаблюдать за вашими попытками стать там царями природы будет весьма забавно. Впрочем, я полагаю, шансов у вас нет никаких. Даже самых крохотных.

Крышку уже закрывали.

— Шансы есть всегда! — крикнул я этому циничному подонку. — Я ещё вернусь вышибить из тебя дурь!

Глаза стремительно застилало туманом. Погружаясь в потерянность, я успел заметить, как внутреннее пространство саркофага стремительно осветилось пронзительным в своей белизне светом. Свет пронизывал насквозь и растворял в себе. Вскоре сознание отключилось…

Ночь. Мы с Розой сидим у костра в пещере, одной из тех, что я нашёл на скальном откосе сегодня днём. Она самая высокая, все эти твари не достанут нас там. Больших трудов стоило туда забраться, но теперь мы чувствуем себя почти в безопасности. Почти, потому что не уверены в том, что к нам никто не выберется на огонёк из пещерных глубин.

У нас есть вода, фрукты и мясо — я убил сегодня какое-то животное, похожее на лань. У него вкусное мясо. Мы сможем продержаться на этом запасе как минимум неделю. Потом я буду делать вылазки в прерию и убивать там всё, что покажется съедобным. У меня лук и стрелы — я сумел сделать их, а потому сейчас не менее опасен, чем все причудливые здешние хищники. Я уверен, что смогу защитить себя и свою женщину, что сумею найти нам пропитание.

Роза беременна.

— Тва! — говорит она на ломанном русском и показывает мне два пальца.

Она считает, что у неё родится двойня. Я только рад этому: двое, трое, четверо — нам нужно как можно больше человеческих детёнышей. Чтобы они скорее выросли и стали здесь царями природы. Разорви меня на части самый огромный и уродливый ящер, которого довелось мне здесь встретить, но я чувствую, знаю: рано или поздно мы станем повелителями этой планеты. Потому что по-другому нельзя. Мы должны бороться за жизнь, куда бы нас ни забросила судьба, бороться и строить свой коммунизм, потому что только ради этого стоит жить.

Роза запахивается в шкуру и плотнее прижимается ко мне. Она хорошая. Сильная, яростная, безжалостная. Мы прекрасно ладим друг с другом. Она улыбается мне. Я наклоняюсь к ней и целую её в губы. Не знаю, можно ли назвать то, что я испытываю к ней, любовью, но чувство это твёрдое и цельное. В нём нет соплей и банальностей. Мы пытаемся выжить, а потому нужны друг другу. Мы понимаем, что вдвоём нам всё по силам.

Вскоре моя женщина засыпает, а я смотрю на языки пламени, что лениво обгладывают обуглившиеся остатки брошенной в костёр древесины. Надо подбросить ещё, костёр не должен гаснуть ни на минуту. Он отпугивает всю нечисть. Повелитель огня — хозяин этой планеты. Мы готовы на всё ради жизни: вгрызаться местным тварям в горло, пронзать их копьями и стрелами, рвать на куски руками и зубами. Мы должны выжить, потому что кому же, кроме как нам и нашим детям, суждено пожить при сокровенном коммунизме?

Почему-то мне кажется, что сейчас я гораздо ближе к нему, чем когда бы то ни было.