Хрущев. Смутьян в Кремле - Юрий Емельянов

Затем Хрущев перешел к рассказу о СССР. Он опять говорил о своем скромном социальном происхождении и сказал, что побывавшие до него в США в 1959 году Микоян и Козлов также выходцы из трудовых семей. Он осудил несправедливость капиталистического строя, заметив, что «ни один человек, даже вместе со всей своей семьей, даже если бы ему было дано прожить не одну жизнь, не может заработать личным трудом миллион, а тем более миллиард долларов. Этого можно добиться только в том случае, если присваивается чужой труд. Как вы знаете, даже в Библии сказано: когда торговцы превратили храм в дом ростовщиков и менял, Христос взял бич и изгнал их». Благодаря же социализму, подчеркивал Хрущев, «мы в 36 раз увеличили производство промышленной продукции, ликвидировали неграмотность и выпускаем ныне инженеров почти в три раза больше, чем в США… Среднегодовые темпы роста промышленности в Советском Союзе в 3-5 раз выше, чем у вас. Поэтому в ближайшие 10—12 лет мы превзойдем Соединенные Штаты как по абсолютному объему промышленности, так и по производству на душу населения. А по сельскому хозяйству эта задача будет решена значительно раньше».

Рассказывая о жилищном строительстве, Хрущев заметил, что «только за последние 8 лет в Москве построено квартир больше, чем за всю ее 800-летнюю историю до революции». Он указал на то, что «слово «безработица» у нас давно забыто». Он рассказал о том, что «в Советском Союзе бесплатно не только среднее, но и высшее образование. Студенты получают государственную стипендию… Достоинства советской системы образования широко известны… Мы гордимся, что русские слова «спутник» и «лунник» понятны во всем мире без перевода». Рассказал Хрущев и о системе здравоохранения в СССР, упомянув, что «заболеваемость у нас резко сократилась, а смертность – самая низкая в мире. Каждый рабочий и служащий имеет ежегодно оплаченный государственный отпуск. Для отдыха трудящихся предоставлены лучшие санатории, курорты и дома отдыха. Лечат всех людей бесплатно – и маленькая, и самая сложная операция не требует никаких расходов от больного».

Казалось, что Хрущев решил воспользоваться возможностью того, что к его личности было приковано внимание всей Америки, и он спешил изложить все наиболее сильные аргументы в пользу социализма и Советской страны. Видимо, власть имущие в США на самом деле испугались воздействия речи Хрущева на широкую публику. Это было видно из того, как только диктор объявил о завершении выступления Хрущева, на экране тут же появилось несколько комментаторов, которые с ходу стали опровергать сказанное Хрущевым и доказывать порочность советской «тоталитарной системы».

Сразу после своего выступления по телевидению Хрущев направился в советское посольство, чтобы выступить перед его сотрудниками и другими членами советской колонии. К этому времени я уже выслушал много речей Хрущева. Нередко в ходе своих выступлений Хрущев сбивался, запутываясь в деепричастных оборотах и засоряя речь словами-паразитами. Он пытался найти выход с помощью простонародных словечек, шуток и прибауток, но они были зачастую не только неуместны, но вызывали ощущение неловкости. Но на сей раз я видел Хрущева, который вел себя совсем по-другому на трибуне. Видимо, в отличие от тех аудиторий, в которых он чувствовал себя неуютно, а поэтому нервничал, терял мысль, раздражался, здесь он ощущал искреннюю эмоциональную поддержку. Для этого были особые причины. Все сидевшие в зале в течение 12 дней внимательно следили за его поездкой по США и искренне поддерживали его, как руководителя своей Родины, который постоянно подвергался нападкам американцев.

Как опытный оратор, Хрущев улавливал настроения слушателей и чутко на них реагировал. Он поговорил о делах в СССР и остановился на школьной реформе. «Конечно, все говорят, что они за реформу, – говорил Хрущев, – но всякая мамаша при этом замечает: "Пусть сначала моя Наташенька, или Танечка, закончит школу, а потом уже начнется реформа!"» При этом жены сотрудников посольства смущенно засмеялись. «Необходимость в политехнизации образования, – говорил Хрущев, – в том, что сейчас очень многие выпускники школ и вузов не представляют себе реально, чем они будут заниматься после окончания учебы. Товарищ Елютин! – обратился он к сидевшему рядом министру высшего образования, – сколько у нас выпускников работает не по профессии?» Елютин назвал цифру, но тут же добавил: «Особенно это касается девушек!» Хрущев решил, что второй раз атаковать женский пол было бы слишком, и он оборвал министра: «Ладно! Не выгораживай нашего брата!»

Завершив рассказ о положении в стране и поговорив о своей поездке по США и своих переговорах с Дуайтом Эйзенхауэром, Н.С. Хрущев неожиданно стал вспоминать о событии первых послевоенных лет, когда он был руководителем Советской Украины. Тогда в соседнюю Польшу была направлена делегация советских колхозниц во главе с прославленной Мариной Демченко, стахановкой-свекловодом 1930-х годов. В состав делегации входила и звеньевая колхоза имени Шевченко Переяслав-Хмельницкого района Киевской области Е.С. Хобта. После возвращения из поездки члены делегации встретились с Хрущевым. Во время беседы М. Демченко пожаловалась на Е. Хобту, сказав, что та допустила крупную политическую ошибку во время одной встречи с польскими крестьянками. Когда те стали расспрашивать про положение верующих на Украине, то Хобта ответила, что перед отъездом она вместе с Мариной Демченко пошла в одну из киевских церквей и они обе помолились за успех их поездки. Демченко была возмущена. Ничего подобного не было. Ни Демченко, ни Хобта не были верующими. Да и следовало ли было подлаживаться под настроения религиозных женщин? В ответ Е.С. Хобта энергично защищалась: «Я так бачу, Никита Сергеевич, – отвечала она. – Ведь люди они – тэмные! Они ж всего не розумиют».

Хрущев не ограничился рассказом об этом давнем случае. Как это было обычно для него, из этой истории он извлекал далеко идущие выводы. Он говорил, что он поддержал Хобту, так как увидел, что в ее словах звучала гордость советских людей перед иностранцами, еще не доросшими до того, чтобы знать правду. Хрущев стал говорить о том, что мы должны вести себя с американцами подобно тому, как вела себя Хобта в Польше, исходя из того, что они – «люди тэмные». При этом он стал вспоминать строки Некрасова о «святой лжи», которая порой бывает необходима.

Разумеется, Хрущев имел основание полагать, что в своем общении с американцами советские дипломаты вряд ли могли быть слишком искренними и откровенными. Он справедливо исходил из того, что в ходе любой беседы с американцами работники посольства сознательно дозировали правду порциями дезинформации. Точно так же вели себя и их американские коллеги. В то же время чисто профессиональные приемы дипломатов в ходе их бесед на политические темы вряд ли стоило бы распространять на разговоры советских людей с иностранцами о повседневной жизни в СССР. Даже на основе своего небольшого опыта общения с американцами я быстро убедился в том, что представления о СССР многих из них крайне убоги и искажены. Поэтому зачастую для того, чтобы посеять в их умах сомнения в достаточности и достоверности их знаний о нашей стране, можно было сообщить им несколько азбучных истин об истории и географии СССР, социальном устройстве, экономике и культуре нашей страны, не прибегая ни к гиперболам, ни к обману. Даже эти неоспоримые факты выслушивались с сомнением, а поэтому любая неточность (не говоря уж об откровенной лжи), которую легко можно было опровергнуть, могла лишь породить еще большее недоверие к советским людям. Тем более мне никто бы не поверил, если бы я стал утверждать, будто я, практикант при советском посольстве, являюсь христианином и регулярно хожу в церковь.