Сталин. Ледяной трон - Александр Бушков

В первую очередь он вообще ликвидировал пост Генерального секретаря ЦК. Отныне в партии было 10 простых секретарей ЦК, среди которых не выделялся ни один, не имелось ни «генерального», ни даже «первого». Во-вторых, вместо старого Политбюро Сталин зачитал список нового органа, Президиума ЦК КПСС, куда вошли совершенно новые люди: и некоторые партийные бонзы, и чистейшей воды управленцы, вроде Малышева (по прозвищу «Князь Танкоградский»), Коротченко, Кузнецова, Первухина, Пономаренко, Сабурова. Если не считать Сталина – двадцать четыре человека. «Чистых» партийцев из них девять. Остальные – сплошь «управленцы», а если кто-то и занимал прежде высокий пост в партии, то непременно параллельно ведал какой-то отраслью промышленности, транспорта, науки…

Но, главное, Сталин объявил во всеуслышание, что намерен уйти с поста секретаря ЦК. Он остается Председателем Совета Министров и членом Президиума ЦК, но с партийного поста уходит…

Все, дальше ехать некуда! Сталин остается на вершине власти, он только уходит из руководства партией, но что такое партия без Сталина во главе?! Да попросту кучка бессильных шаманов при властном вожде, и не более того. В торжественные дни шаманам этим позволяют покрасоваться в пышных нарядах из попугайских перьев и провести красочную церемонию возложения даров к истукану Великого Батуалы, но остальные триста шестьдесят дней в году они смирнехонько сидят в своих хижинах и плетут циновки. А заправляет всем вождь…

Впоследствии, всячески извращая истинное положение дел, партийцы пустили сказочку, будто Сталин предлагал освободить его от всех постов, будто он «собрался на покой». Но это они брешут, как сивые мерины. Пленум ЦК попросту не имел такого права – решать дела Совета Министров. Если бы Сталин намеревался уйти и из Совмина, он в Совмин бы такое предложение и внес – чего никогда не было.

Сохранилось свидетельство Константина Симонова, на том Пленуме присутствовавшего, – воспоминания человека, так и не понявшего, чему он был свидетелем, но подробнейшим образом описавшего происходящее: «На лице Маленкова я увидел ужасное выражение – не то чтоб испуга, нет, не испуга, а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других, или яснее, во всяком случае, многих других осознавшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую еще не осознали другие… Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе».

«Смертельную опасность» Симонов понимает по-своему: якобы коварный Сталин, подобно Ивану Грозному, разыграл притворно «уход от дел», чтобы уничтожить тех, кто по дурости за его предложение проголосует…

Он так ничего и не понял! Иван Грозный был обладателем одного поста – царского. У него просто-напросто не было других. А Сталин не отказывался ни от трона, ни от императорской короны, он всего-навсего избавлялся от одной из своих многочисленных функций, уже чисто парадной, нисколько ему не помогавшей вести реальные дела. Он-то как раз не то что сохранял власть – а, пожалуй, даже приумножал. А вот партия всякую реальную власть теряла окончательно и бесповоротно. Отсюда и смертельный ужас на лице Маленкова, раньше других осознавшего, что происходит и к чему приведет…

Партийные бонзы, вчера еще всевластные (ну, почти всевластные) на глазах превращались в дерьмо. Если хотите, это был переворот. Антипартийный путч. На вершине власти оставался Красный Монарх, а вокруг него смыкались люди реального дела, проверенные управленцы. Хрущев потом будет, притворяясь дурачком, комментировать список нового Президиума: «Некоторые люди в списке были малоизвестны в партии, и Сталин, без сомнения, не имел представления о том, кто они такие».

Товарищ Хрущев снова дурковал, по cвоему обыкновению. Это Сталин-то не знает, кого собирается поставить под свое начало, чтобы вместе с ним управляли страной?! Это Сталин-то способен, как попугай, огласить список, продиктованный ему некими интриганами?!

В общем, партия теряла власть.

И вот тут-то Сталин совершил самую страшную ошибку в своей жизни. Ошибку, стоившую ему самой жизни. Он поддался на уговоры и остался секретарем ЦК. Как-никак, императору было уже семьдесят три года, он был уже не прежний. Возможно, он переоценил пределы своей власти – и недооценил партийных соратников. Не просчитал заранее, как они будут себя вести в момент смертельной опасности.

Сталин остался секретарем ЦК, но партийная верхушка уже прекрасно видела, что у него на уме… И не было никаких гарантий, что Сталин совсем скоро не вернется к своей идее, не уйдет из секретарей.

После этого Пленума Сталин был обречен…

Мотив, таким образом, лежит на поверхности – как грязный кирпич на белоснежной скатерти. Уже не оставалось никаких третьих вариантов: живой Сталин – это смертельная угроза для партийного всевластия. Партийная верхушка при сохранении прежнего положения – это смертельная угроза для Сталина.

Его могло спасти одно – настоять на своем, все же уйти из секретарей ЦК. И немедленно придавить осиротевшую партийную верхушку. Акела промахнулся. Постаревший Сталин остановил занесенную для удара руку на полпути.

И подписал себе смертный приговор.

К тому времени он был полностью в руках партийной верхушки. Охраной ведал тот же Игнатьев, прожженный партаппаратчик, плоть от плоти «руководящей и направляющей». Именно он и раскрутил известное «дело врачей». Именно он раздул дело «еврейских националистов – американских шпионов», членов Еврейского антифашистского комитета. Он, а не Сталин, рулил всеми политическими репрессиями 1951–1952 гг.

Судя по происходящему, Сталина начали умело, тихонечко, на мягких лапках ступая, обкладывать. Сначала от него удалили многолетнего верного помощника Поскребышева – не просто «секретаря», а личность влиятельную, в генеральском чине. Подсунули Сталину умело состряпанный компромат – и Поскребышев слетел…

Потом взялись за многолетнего начальника охраны Сталина, генерала Власика. Благо тот сам дал предостаточно поводов, подставлялся по полной: вовсю крутил со случайными бабами, выдавая им сведения из разряда гостайн (малозначительных, но по меркам того времени…), хапал казенные денежки, казенное добро со сталинских дач. Зажрался, заворовался, выражаясь канцелярским слогом, морально разложился, но Сталину он был предан, как цепной пес. При нем охрана не то что на сутки, а, пожалуй что, и на час не промедлила бы, начнись со Сталиным какие-то непонятки…