Самозванка - Скотт Вестерфельд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут свет гаснет. Аэрокамера падает на пол.
В дверях диспетчерской появляется доктор Лейва.
– Они отключили электричество! Больше мы ничего не можем сделать!
Я оборачиваюсь к окну.
В ночном небе затихает рокот, растворяются вспышки огня, и борьба со стоном прекращается. Без ужасов войны солдаты Шрива не перейдут на сторону Рафии.
Даже викторианской армии не осталось, чтобы склонить эту чашу весов. Только плеяда огней кружит в небесах: отступая с поля боя, она направляется к нам. Армия Шрива возвращается домой с целью вновь захватить башню.
Мы опоздали.
– Они слышали нас? – спрашиваю я.
Доктор Лейва, глядя на хэндскрин, кивает.
– Вас показали по всем каналам. Откликнулся весь город, все кругом говорят. Но жители не могут так быстро осознать услышанное. А наше время истекло.
– Бедняжка Фрей, – тихим голосом говорит Рафи. – Ты полагала, одной речью можно все изменить?
– Я просто думала… – Я неуверенно замолкаю.
– Это была достойная речь, – уверяет она. – Мы идеальная пара.
Босс Икс хлопает меня по плечу.
– Начало положено, а теперь нам пора выбираться отсюда.
Лишь спустя мгновение я осознаю, что все смотрят на меня, ждут дальнейших указаний.
Моя голова идет кругом. Следующим шагом должна была стать победа. Но мы очень долго проникали в башню, а армия Кола слишком слаба.
Нам остается только бежать. Вот только повсюду гремит стрельба.
– Придется это делать через зал трофеев, – говорю я. – Это единственное место, которое они не смогут взорвать. Он двумя этажами ниже.
– Мы не сможем спуститься! – доносится голос Зуры от выломанного дверного проема. Лестничную площадку позади нее озаряют вспышки выстрелов.
– Нет, сможем. – Я сжимаю нож и бросаю его.
Когда спустя время он возвращается в мою ладонь, под нами зияет дыра, забитая противопожарной пеной и искрящимися проводами.
– Я первый, – раскатистым голосом произносит Босс Икс.
И с жужжащим виброкопьем бросается вниз. Я следую за ним, но, чтобы не мешать ему, хватаюсь за край пола и зависаю в воздухе.
Босс Икс ловко расправляется с дронами, его копье выписывает в воздухе изящные дуги. Я присоединяюсь к нему, но моего ножа хватает всего на одного робота, а потом он с шипением падает на пол.
Индикатор заряда светится красным.
Я лишилась оружия. К счастью, вовремя спрыгивает Зура, и в бой вступают пулеметы. Несколько минут спустя девятый этаж оказывается чист.
Остается еще один.
– Режьте здесь, – говорю я Боссу Икс.
Тот втыкает копье в пол. И к тому времени как за нашими спинами собираются все остальные, мы уже можем спускаться дальше.
В комнате темно и тихо. Как я и предполагала, охрана отца не осмелится открыть здесь огонь. Для него нет ничего ценнее его трофеев.
В основном здесь висят картины. Портреты его бывших союзников, его врагов – всех тех людей, кто больше не появляется на пропагандистских каналах Шрива. Людей, исчезнувших и существующих лишь в этой бездне воспоминаний.
Наш отец никогда не забывает своих побед.
Здесь встречаются и обычные охотничьи трофеи: чучела голов оленей, кабанов и львов. Не меньше сотни убитых животных. А также стойка с охотничьими ружьями и скайбордами.
– Эти доски заряжены? – спрашивает Зура.
– Всегда, на случай пожара. А вот ружья без патронов.
– Сойдет. – Она снимает один скайборд со стены.
Пока с верхнего этажа спускаются остальные члены команды, я осматриваюсь. Эта комната – тайная слабость нашего отца. Она специально лишена окон, чтобы ни один любопытный взгляд не мог сюда проникнуть. А вот здесь должна располагаться наружная стена, прямо за этим портретом…
Моим портретом.
Фрей.
Это точно не Рафи. У нее нет таких спутанных волос, тренировочной одежды и ножа в руке. Блестящей от пота кожи и плещущегося в глазах восторга, вызванного сражением. Настолько дикой даже я сама себя не представляла.
Отец уже повесил мой портрет в трофейном зале.
А ведь он всего несколько дней назад решил, что я погибла. Сколько нужно времени, чтобы нарисовать человека?
Или же картина была готова еще до моего отъезда в Викторию?
Тут я вижу прямо напротив себя ее – Арибеллу Палафокс.
В этом портрете художнику удалось передать всю уверенность и непоколебимость. Каждый мазок напоминает мне о том, какой грозной она была.
Но ее уже нет в живых, а я все еще здесь.
У меня над ухом раздается зычный голос:
– Однажды портрет твоего отца тоже будет тут висеть.
Я поднимаю глаза на Босса Икс. Его шерсть слиплась от запекшейся крови, один глаз помутнел от удара. Но лицо, абсолютно человеческое, преисполнено глубокой печали.
Я гадаю, есть ли среди этих лиц портрет того убийцы – его потерянного друга. Однако не могу его об этом спросить.
Я еще не готова рассказать Иксу о своем поступке.
В его руке оживает гудящее виброкопье, и он с волчьим блеском в глазах поднимает его. Мне вдруг кажется, что ему что-то известно и сейчас он спалит меня на месте.
Но он лишь говорит:
– Нам пора идти. Где резать стену?
Ожерелье
Расчищая Боссу Икс место, я снимаю со стены свой портрет.
Не хочу, чтобы его порезали на кусочки. Пусть мой отец каждый день лицезреет меня, зная, что я по-прежнему жива. Сражаюсь и ищу любой способ ему навредить.
Девушка на картине выглядит невероятно сильной и жестокой. И я хочу, чтобы именно она олицетворяла истинную меня.
Рядом со мной встает моя сестра и тоже смотрит на портрет.
– Это ты, Фрей? Как мило. Значит, он все-таки думал о тебе.
Я обвожу взглядом комнату, все эти исчезнувшие лица.
– Да, только я нахожусь здесь вместе с его врагами.
– Глупышка Фрей. Папа любит своих врагов больше, чем друзей. – Взмахом руки она показывает на картины. – Хотя бы потому, что знает, как поступать с врагами. Вешать их на стену вместе с чучелами.
У нее дрожит голос. Я заглядываю в ее глаза и вижу там нечто похожее на панику.
– Я всегда ненавидела эту комнату. – Она обхватывает себя руками. – Ты словно оказываешься в его голове – единственное, что может быть хуже, чем являться частью его семьи. А вот тебе с этим повезло больше – стать ему ненастоящей дочерью. Как бы мне хотелось отдать тебе те злосчастные двадцать шесть минут.
– Знаю.
Я была всего лишь одноразовым объектом, орудием. А ей все эти годы приходилось быть его дочерью. Я все жалела, что меня никто не видит, но оказаться на виду – гораздо
