Проклятая война - Людмила Сурская

Он уходил неспокойный, а где-то в самом дальнем уголке сердца, чтоб досадить ему зашевелился червяк: "А вот если б такое случилось с Люлю, простил бы ты, понял, не волновало бы ничуть тебя это?" Ужас! Он даже думать об этом не желал. Глупость какая. Юлия потому и Юлия, что никогда не позволит себе этого.

Их семейная жизнь продолжалась. И то была простая правда.

Он не видел, как она, качнувшись за ним, напоролась на стол и встала. Пелена из слёз сделала её слепой. Слышала, как женщины кричали ему в след:

— Бейте там этих гадов сильнее…

— Гоните, гоните их не топчитесь на месте…

По её щекам текли беспомощные слёзы… Отказать она ему при всех не могла. Узелки при чужих и посторонних только глупцы развязывают. Но принять его измену каков бы не был её мотив, оказалась несостоятельной. Может быть потом, но не сейчас…

"Господи, что же это такое… Почему меня разрывает сейчас на двое. В одну сторону обида, в другую — страх потерять его. Моё чувство к нему несмотря на боль не угасло. Но вот его чувство ко мне из-за отдалённости и наличия любовницы не могло не утратить остроты. Как же мне жить со всем этим? Как мне быть? Кто бы мне сказал… Отчего всё понятное без него, путается и становится не понятным и совершенно неприемлимым при нём… Ах, если б он всё рассказал сам и сразу, это была бы обида, но не превратившаяся в рану, от которой мне не излечиться никогда. Как же хочется вернуться назад, в предвоенное лето, которое принесло нам обоим столько счастья и остаться там навсегда". Вошли женщины. Искоса поглядывая на меня, продолжили заниматься прерванным делом. То, что они увидели сейчас, давало повод сомневаться в правдивости слухов. Нина обняла за плечи: — "Всё будет нормально Юлия. Будь умницей!" Я киваю. Мысли ж продолжают течь рекой. Как быть умницей, если всю ночь содрогалась от мысли, что эти руки обнимали там её, а губы дарили ласки какому-то там "воробушку". Я с ужасом чувствуя, как его ладонь медленно скользит по моему бедру, старалась отползти в сторону и резко отстраниться. Он подтягивал меня ближе и начинал безумно целовать. Хотелось встать вытереться и пойти помыться. Не скажешь же ему: — "Убери руки, ты мне противен!" Да и это правда только наполовину. Я люблю его. Но ведь он всю ночь убеждал меня в том же. А что, если я просто боюсь признать правду, а она в том, что все его слова ложь и он пытается усидеть на двух стульях?… Нет, нет, я этому не могу верить. Язва тут же ковырнула: — "В то, что он натворит такое не верила тоже…" Точно. Не верила. Новый вздох и меня обожгло:- "А вдруг всё правда и он любит нас с Адой, а тот "воробушек" лишь необходимость?…" Тогда я дура и сама подталкиваю его к ней. Учитывая её шустрость, она не замедлит этим воспользоваться. Нельзя раскисать, надо думать, Юлия, — приказала я себе. — Скорее всего, после госпиталя они не общались и не виделись. Он почти каждые две недели со мной. Что же мне делать, кто б подсказал правильный ответ. Если б знать на сто процентов, что любит нас с Адусей, я б боролась… Но гарантию этих ста не даст даже бог. Не заглянешь ему в душу и там, на фронте, у меня нет помощников. Пресвятая дева, что же мне делать?… Как страшно болит душа. Физические раны затягиваются, а душевные не уверена, что заживают вообще. Я просто сойду с ума. У меня совсем нет сил.

Когда боль, заключив союз с тревогой за него, особенно изощрялись в моих терзаниях, я запиралась в комнате, залезала с ногами на диван, брала томик стихов Пушкина и начинала в сотый раз перечитывать его. Но строчки великого поэта на этот раз вместо успокоения унесли в ту же плоскость. Борьба за свет с тенью, за лучшую долю, за жизнь и любовь… Человеку свойственно бороться. Он выживает борясь. Моя жизнь не просто моя. Она сплетена с Адусиной, его… Значит, я ответственна принимая решения и за их жизни. Но ведь и он тоже… Почему я думаю, об ответственности перед другими, а он нет. Ведь именно близкие любят и ждут вопреки всякой логики. И именно они находятся под ударом при совершении неверного шага или ошибки. Каждый должен отвечать за свои шаги по земле. Нельзя выезжать на терпении близких, эгоистично пользуясь им. Два пути. Как быть: обидеться и наказать или разобраться, простить и быть счастливой? Но это непростая борьба с бедой, с собой…

Тихо передвигались вокруг женщины. Тихо делали своё нужное для фронта дело. Это не пушки и не снаряды, но посылки так ждут на фронте.

Возвращалась домой. А рядом спешили тоже женщины. Усталые, простые. Их молодость выпала на военные и выпадет на послевоенные годы. Она жалкая, голодная, нищая и для многих безмужняя, но они будут счастливы даже крохам- яркому платочку, новым туфлям, случайной любви… Это их время и их жизнь.

Они летели туда, где шли напряжённые бои. Самолёт Ли -2 поднявшись с московского аэродрома взял курс на Сталинград. Летели на небольшой высоте, избегая возможности встретиться с немецкими истребителями. Война начинала учить хитрости. В салоне висела непростая тишина. Жуков дремал. Рутковский смотрел в окно. Под брюхом самолёта проплывала берущая землю в оборот осень. Её лоскутный наряд рвал глаза. Унылые пустотой поля и растерзанные дороги выворачивали душу. Дальше, за Волгу, отступать нельзя. Он и не будет отступать. Для него нет туда дороги. Живой ли, мёртвый ли он останется здесь. В глазах опять встала Юлия, хрупкая, беззащитная, в один миг превратившаяся в непробиваемую скалу. О такой Юлии он подозревал и раньше, понимая, что выжить и выстоять тогда, в 37, и добраться беженкой до Новосибирска могла только такая, но видеть ему не довелось, при возвращении из "Крестов" к нему метнулась мягкая, нежная женщина. И вот перед ним камень. Такую Юлию он не знал и боялся. Беря во внимание те "крестовские" прожитые годы без него, от неё сейчас можно ожидать любого решения и поворота. Вся надежда на Адусю. Она должна помочь. Жаль, что не успел поговорить… Самолёт начал резко снижаться. В животе всё напряглось. "Кажется, садимся". Осмотрелся. Выжженная солнцем степь. Показалось, что снова оказался в пограничном посёлке Забайкалья. Кругом пустынно и голо, никаких рощ, лесов. Под ногами и на зубах песок. Один тяжёлый ветер ровняет пожухлые травы и с остервенением гоняет по небу рваные облака. Если судить по забайкальским степям, то осень здесь начнётся внезапно. Там, как правило, это происходило с появлением сильных ветров. Воспоминание о знойном степном лете выветривалось в мгновение ока. И уже не верилось, что несколько дней назад изнывали от жары, мечтая о той минуте, когда, наконец, задует хоть слабый ветерок. А когда такой момент настаёт, мечтаешь лишь об одном, чтоб он неугомонный заткнулся и дал передышку. Получается, на живого человека не угодишь. После посадки, сразу же отправились к ожидающим их машинам и на наблюдательный пункт командующего Сталинградским фронтом. Там шёл напряжённый бой. Он шёл уже третий день. Вражеские позиции занимали высотки, советские части находились на виду у фашистов и те поливали их снарядами и минами. Среди залёгшей пехоты дымились подбитые краснозвёздные танки. Их просто расстреливали прямым попаданием. Немцы силами танкового корпуса и двумя мотострелковыми дивизиями, обращёнными на север и ещё танковой и пехотной дивизиями — фронтом на юг, держали коридор. Которым они вклинились, упираясь в Волгу. Ширина этого коридора не превышала десяти километров. Но вся соль заключалась в том, что он проходил по возвышенностям, а советские войска торчали в низине. Фашистское командование во всю искало слабину в обороне русских. Над позициями, не давая покоя, висела вражеская авиация. Бомбила не только войска, но и город, причём очень сильно. Над Сталинградом стоял сплошной дым. За день бомбёжки исчезали целые районы. Рутковский понимал, цель у врага одна — разрушить город до основания. А он истерзанный, не сдавался, стоял на смерть, собираясь уйти в бессмертие, но не быть полонённым. Против наших войск была переброшена 6-ая полевая армия, известная по сражениям на полях Западной Европы. Её командующий генерал-полковник Фридрих Паулюс-не новичок в нацистском генералитете. Рутковский понимал, на берегу великой реки развернётся невиданная в истории битва. Оценив объективно сложившуюся обстановку понял, что для успешного решения задачи не хватает средств и сил. Опять на лицо желание не соответствует возможностям войск. К вечеру поняли все, что наступление и на этот раз не даст результатов. Войска захлёбывались потерями, но прорвать оборону не могли. Жуков, отправляясь на командный пункт фронта, пригласил поехать и его. Удивило, что управление и штаб Юго — Восточного фронта перебрались на восточный берег Волги. В той обстановке это выглядело очень странно. Войска ведут бои на одной стороне, а штаб на противоположной. Рутковский всегда считал, что командующий должен быть там, где сражаются его войска. Легче управлять и люди будут драться увереннее. Кое-как вырытые землянки служили плохой защитой от снарядов и дождя. Через наспех сделанное перекрытие сочились мутные струи. Посмотрел: место крайне неудачное. Открытое, к тому же хорошо просматривалось с воздуха. Ознакомившись со всех сторон с обстановкой Жуков приказал Рутковскому принять командование Сталинградским фронтом. Знал, что к этому идёт, и попросил Жукова предоставить ему возможность самому командовать войсками. Глаза того полыхнули гневом. Рот перекривился. Он резко прошёлся по комнате из угла в угол, остановился у стола, снял и тут же положил на место трубку телефона. Костя готов был принять на себя его взрыв. Но тот взял себя в руки и сказал:- Командуй!