Сыновья Ананси - Нил Гейман

На следующий день он отправился на север. Ближе к вечеру, на обратном пути в Вильямстаун, он остановился на вершине горы, слез с велосипеда и подкатил его к воротам шикарного дома, что стоял на отшибе и выходил окнами на бухту. Толстяк Чарли нажал кнопку спикерфона и сказал «привет», но ему никто не ответил. На подъездной дорожке стоял большой черный автомобиль. Толстяк Чарли подумал было, что дом необитаем, но тут увидел, как в одной из верхних комнат шевельнулась занавеска.

Он нажал кнопку снова.

– Здрасте, – сказал он. – Просто хотел узнать, нельзя ли у вас пополнить запас воды.

Ответа не было. Может, ему привиделось, что кто-то стоял у окна. На острове ему все время что-то казалось: сейчас он начал воображать, будто за ним следят, причем не из дома, а из придорожных кустов.

– Извините за беспокойство, – произнес он в спикерфон и снова сел на велосипед. Отсюда до Вильямстауна ехать было под гору. Он был уверен, что на пути ему встретится парочка кафе или другой дом, более гостеприимный.

Ближе к морю крутой склон переходил в пологий спуск, и Толстяк Чарли уже вовсю крутил педали, когда за его спиной возник черный автомобиль, с ревом набиравший скорость. Он слишком поздно понял, что водитель его не заметил, так что руль велосипеда оставил на крыле автомобиля длинную царапину, а Толстяк Чарли вместе со своим транспортным средством полетел вниз. Черный автомобиль даже не притормозил.

Не долетев до подножия холма примерно половину пути, Толстяк Чарли сумел наконец остановиться.

– Могло быть и хуже, – сказал он вслух.

Руль погнуло. Толстяк Чарли вытянул велосипед обратно на дорогу. Тихая вибрация басов предупредила его о приближении микроавтобуса, он проголосовал.

– Ничего, если я поставлю сзади велосипед?

– Места нет, – ответил водитель, но вытащил из-под сиденья несколько обрывков эластичной веревки и с их помощью прикрепил велосипед на крыше. Затем улыбнулся. – Вы, должно быть, тот англичанин с лаймом?

– Я не взял его с собой, он остался в отеле.

Толстяк Чарли втиснулся в автобус, где в это время ухающие басы невероятным образом перешли в дип-перпловский «Smoke on the Water». Толстяк Чарли пристроился рядом с женщиной, которая держала на коленях курицу. Позади него две белых девчонки болтали о вечеринках, на которых побывали накануне вечером, и недостатках случайных бойфрендов, которых подцепили на отдыхе.

Ехавший навстречу черный автомобиль – «мерседес» – Толстяк Чарли заметил сразу. Сбоку по корпусу шла длинная царапина. Толстяк Чарли, почувствовав себя виноватым, понадеялся, что велосипед несильно содрал краску. Окна были так черны, что казалось, автомобиль едет сам по себе…

Одна из белых девчонок похлопала Толстяка Чарли по плечу и спросила, не слышал ли он о каких-нибудь хороших вечеринках на острове, а когда он ответил, что не слышал, начала рассказывать ему о позавчерашней вечеринке в пещере, где еще был бассейн, и звуковая система, и освещение, и вообще фсе, – так что Толстяк Чарли совершенно не обратил внимания на то, что черный «мерседес» теперь следовал за микроавтобусом в Вильямстаун, и развернулся лишь тогда, когда Толстяк Чарли снял велосипед с крыши микроавтобуса («в следующий раз возьмите с собой лайм») и занес в вестибюль отеля.

Только после этого автомобиль вернулся в дом на горе.

Консьерж Бенджамин осмотрел велосипед и сказал Толстяку Чарли, что беспокоиться не о чем, до завтра все починят, и велосипед будет как новенький.

Толстяк Чарли отправился в свой номер цвета подводных глубин, где на столике, словно маленький зеленый Будда, его дожидался лайм.

– Никакого от тебя толку, – сказал он лайму.

Это было нечестно. Перед ним лежал обычный, ничем не выдающийся лайм. И потом, лайм старался, как мог.

Истории – это сети, густые, нить к нити, и вы следуете к центру каждой истории, потому что центр – это финал. А каждый человек – нить.

Взять, например, Дейзи.

Дейзи не продержалась бы так долго в полиции, если бы не благоразумная сторона ее натуры – та, что была на виду. Дейзи уважала законы, Дейзи соблюдала правила. Она понимала, что многие из этих правил произвольны – например, где можно парковаться, а где нет, или в какие часы работать магазинам – но даже от таких правил в целом была польза. Они защищали общество, они охраняли его.

Ее соседка Кэрол решила, что Дейзи сбрендила.

– Ты не можешь просто взять и уехать, сказав, что ты в отпуске. Ты же не коп из телевизора. Ты не можешь мотаться по всему миру по наводке.

– Я и не собираюсь, – возразила Дейзи. – Я просто еду отдохнуть.

Она сказала это так убедительно, что даже разумный коп, что обретался у нее в голове, умолк от неожиданности, а затем снова начал ей объяснять, что она делает не так, прежде всего указав на то, что еще немного и она отлучится со службы без разрешения – что равноценно, бормотал разумный коп, отказу от выполнения своих обязанностей – ну и дальше в том же духе.

Коп объяснял ей это на пути в аэропорт и во время полета над Атлантикой. Даже если тебе удастся избежать черной метки в личном деле, указывал коп, не говоря уже о том, что тебя вообще могут вышвырнуть из полиции, даже в этом случае, если найдешь Грэма Коутса, ты ничего не сможешь сделать. В полицейских силах Ее Величества не принято похищать за границей преступников, не говоря уже о том, чтобы их там арестовывать, а рассчитывать на то, что ей удастся уговорить Грэма Коутса вернуться в Соединенное Королевство по доброй воле, Дейзи не приходилось.

И только когда она сошла с ямайского самолетика и вдохнула воздух Сент-Эндрюса – земляной, пряный, влажный, почти сладкий – разумный коп перестал напоминать, что ее затея безумна и бессмысленна. Потому что его заглушил другой голос. «Берегитесь все злодеи, – пел этот голос. – Берегитесь! Осторожней! Негодяям будет сложно!» – а Дейзи маршировала ему в такт. Грэм Коутс убил женщину в своем олдвичском офисе и вышел сухим из воды. Он сделал это практически под носом у Дейзи.

Она покачала головой, забрала сумку с транспортера, бодро сообщила иммиграционному чиновнику, что приехала в отпуск, и вышла к стоянке такси.

– Мне нужен отель не слишком дорогой, но и не совсем уж простецкий, – сказала она таксисту.

– Я как раз знаю такой, какой тебе нужен, дорогуша, – сказал таксист. – Запрыгивай.

Паук открыл глаза и обнаружил, что он, растянутый, лежит лицом вниз. Руки привязаны к высокому шесту, вкопанному в землю как раз перед его лицом. Ногами пошевелить Паук не мог, он даже не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, но был готов биться об заклад, что ноги его запутаны тем же манером. Движение, с помощью которого он попытался подняться из грязи и оглядеться, болью отдалось в израненном теле.