Опасайтесь бешеного пса - Валерий Воскобойников

— Вы партийный билет не перебросите? Вас там мой дед встретит.

— Партийный билет?

— Да, коммунистической партии Советского Союза. Дед просит переслать, ему партийный стаж нужно подтвердить. — И парень протянул заклеенный почтовый конверт.

Зачем какому-то деду понадобилось эмигрировать в Нью-Йорк, чтобы подтверждать партийный стаж в КПСС, думать было уже некогда. И хотя Барханов знал, что в таких ситуациях ничего нельзя брать от незнакомых людей — а ну как в конверте вместо партбилета деда зашифрованный «советского завода план» или еще хуже — пластиковая мина, конверт он принял, ощущая себя свободным и счастливым.

С ним в руке он и пошел к стойке таможенника.

— Дед будет стоять с табличкой «партийный билет», — крикнул вдогонку парень. — Вы нас очень выручили!

Конечно, это могла быть хитроумная метка, по которой его бы сразу вычислили в аэропорту Нью-Йорка. Поэтому, прося извинения у деда и у его партийного стажа, Барханов при первом же посещении самолетного туалета разорвал партбилет в клочки и выбросил. Тем более что этим самолетом лететь в Нью-Йорк он не собирался.

В Хельсинки его самолет делал посадку — добирал пассажиров. В багаж он ничего не сдавал. Поэтому Валентин, проверяя, чтобы не было слежки, перерегистрировал билет на другой рейс, в туалете снял куртку и надел длинное пальто, купленное тут же в зоне свободной торговли. Куртку он засунул в мусор, а потом долго сидел, прикрывшись газетой и наблюдая за людьми, которые могли бы показаться опасными. Наконец объявили о посадке самолета из Амстердама, и он увидел Любу. Отдельно друг от друга — на всякий случай — они отправились к стойке вылета на Нью-Йорк.

Скорей всего, за ними не следили, тетя Паня была человеком верным и еще долго должна была водить за нос всех звонящих, однако, как известно, береженого…

Океан внизу был не виден, тем более что ему досталось кресло вдали от иллюминатора, и кроме облаков, больше ничего под бортом самолета не проплывало. Оставалось смотреть на пассажиров и в который раз удивляться тому, как дорога ему Люба.

Время от времени или он, или она проходили друг мимо друга, направляясь как бы в туалет. И тогда другой подчеркнуто не спеша поднимался, шел в том же направлении. Около дверей в туалеты они стояли рядом, словно нечаянные знакомые, а потом расходились.

Что поделаешь, приходилось спасаться и увозить с собой на»другой континент самое дорогое, что у него было, — Любу.

Только наивные парни, никогда не вылезавшие дальше убогого Пулкова, могли подумать, что в грандиозном столпотворении, бурлившем в Нью-Йоркском аэропорту, можно было их деду и Валентину Барханову обнаружить друг друга. Потоки спешащих людей направлялись во все стороны, самолеты садились и взлетали каждую минуту. Это был центр мира, пуп земли, Вавилон.

Но Барханов и Люба быстро сориентировались и часа через два уже улетали в другой город на берегу Тихого океана, в Мексике.

Еще в аэропорту Кеннеди Люба сказала растерянно:

— Здесь так тепло, а мы — в пальто.

Барханов купил ей в ближайшем магазине легкий плащ нежно-салатного цвета, а себе — голубую куртку на молнии. Не хватало еще выделяться своей несуразной одеждой.

Теперь они сидели рядом — слежки, судя по всему, не было. Там, куда они летели, вряд ли кому придет в голову их искать. Пассажиры были детьми разных народов мира, и, похоже, никто из них не понимал по-русски.

— Говорят, там отличные пляжи, — сказал Барханов, слегка дотронувшись до Любиной бледной руки с голубыми прожилками. — Заодно и загоришь.

Девочке, конечно, здорово досталось за эти последние дни.

А с пляжами у него было связано одно хорошее воспоминание.

Глава 60. Воспоминание о пляжах

Люба тогда проработала всего несколько месяцев, и было видно, как она старается стать хорошей хирургической сестрой. Но для этого одного старания мало — нужен опыт, чтобы сформировалась интуиция, переходящая в автоматизм. Сестра, особенно простоявшая несколько лет рядом с одним и тем же хирургом, ловит каждое его движение и предвосхищает следующее. Хирург еще только собирается произнести вслух название инструмента, а сестра уже подает нужное. Это не только экономит секунды, которые складываются в минуты, но часто спасает жизнь оперируемого. Хорошая сестра и хирург во время операции становятся единым организмом с общими мыслями и движениями.

Люба очень старалась стать такой, и когда попадала не в такт, Барханов на нее не кричал, как некоторые, срывая немыслимое напряжение на своих сестрах. К тому же Барханов когда-то воспитал себя так, чтобы оперировать без напряга. У актеров, например, есть специальные педагоги, учившие расслаблять зажатые мышцы. Тот, кто напрягается, никогда не достигнет наивысшего результата. У хирургов такие учителя стали появляться недавно, а прежде каждый справлялся с собой сам или вообще не справлялся, потому и орал матом на несчастных сестер во время операции, благо больной ничего не слышит.

В отделении общей хирургии Института скорой помощи, где работал Валентин Барханов, плановые операции, к которым врачи и сам больной подолгу готовились, почти отсутствовали. Каждый день машины доставляли сюда пациентов с такими травмами, которые требовали от хирурга фантастических способностей. Что там ежедневные бытовые ранения от ударов вилками и ножами, пули, застрявшие в мякоти бедра, грязноватая кисть руки, отпиленная циркулярной пилой, доставленная вместе с больным в прозрачном полиэтиленовом мешке, или пенис, отрезанный ревнивой женой, — все это Барханов пришивал без устали, и пришитое почти всегда оживало. Особенно отбирали силы и время полостные операции, когда приходилось, раздвинув ребра, зашивать отключенное сердце, ушивать желудки, штопать кишечники.

Люба была с ним рядом, и по выражению ее лица он чувствовал, как она переживает каждое движение его рук. Это ему, естественно, нравилось. Но не больше.

Поток операций прерывался, и все расходились по своим местам. Он — в крохотный убого обставленный кабинет, чтобы за обшарпанным письменным столом полистать новые медицинские журналы, сестры — прибрать, попить чаю и прокипятить инструменты, чтобы через полчаса склониться над новым больным.

Иногда он задерживался в операционной, перебрасывался шутками с анестезиологом и всегда замечал, как быстро, четко и аккуратно готовит инструменты Люба.

Однажды летом сотрудников больницы отправили в отпуск, чтобы за месяц перекрасить полы, стены и потолки, а также истребить всяческие стафилококки и стрептококки. Погода была жаркая, неблагоприятная для хирургии, но зато располагающая к поездкам на природу. И приятели сманили его на Щучье озеро, в лес между Комарове и Зеленогорском. Они приехали на «жигулях», поставили на песчаном мысу среди рослых прямых сосен большую оранжевую палатку, сложили туда припасы, разложили вокруг надувные матрасы и, наплававшись, расположились загорать.

Он дремал и сквозь сон временами слышал чьи-то смех и разговоры.

— Смотри, смотри, — вдруг сказал один из приятелей другому, — туда смотри! Очень хороша!

Барханов слегка приподнялся, чтобы посмотреть, кем они там так восторгаются, и увидел медсестру Любу. Она только что вышла из воды и, стоя к ним в пол-оборота, улыбаясь, махала рукой плывущей в озере девушке, как потом он узнал, родственнице.

— Это моя медсестра, — констатировал он слегка хвастливо.

— Да?! — завистливо откликнулся приятель. — Ради такой стоит жить!

Приятель давно уж забыл о том дне и о купании. А Барханову его слова словно глаза открыли. На озере к Любе он не подошел, пришлось бы знакомить ее с приятелями и неизвестно, чем это знакомство кончилось бы. Зато в первый же день после отпуска он позвал ее на концерт заезжей рок-звезды. Современной музыкой он не интересовался, да и некогда ему было об этом думать, но раз уж его одарил билетами благодарный пациент, не воспользоваться ими было грешно.

После концерта они долго гуляли по городу, и Барханову было легко с ней разговаривать обо всем разу, она подхватывала каждую его фразу и благодарно смеялась в ответ на его простенькие шутки. Он проводил ее на такси домой в поселок Веселый и, прощаясь, поцеловал в подъезде.

Как раз тогда к нему пошли первые большие деньги — не столько за операции, сколько за молчание о них. А потом случилась эта мерзкая история, когда Любу вытащили из дома, затолкали, в машину и стали ему угрожать…

Тогда он и почувствовал, что девушка стала ему дороже собственной жизни. И ради нее он мог пойти на что угодно.

Глава 61. Путь туда и обратно

Дмитрий Самарин подъехал к дому на микроавтобусе «Добрыни» за полночь. Задержка произошла из-за Олега Глебовича.