Зори над городом (Повесть о верном сердце - 3) - Александр Кононов

У Рахумяги, на версте шестой,

Лишь сумерки настанут,

Над новой жертвой роковой

Готовят палачи расправу.

И как запомнился мне - на всю жизнь - тот день, когда отец пошел вместе со мной к тем соснам! Мы там до вечера пробыли. На закате сосны и в самом деле казались облитыми жаркой кровью. Я тогда уже знала, что тут убили Юри. Но не заплакала. На пустыре лежал большой венок из шиповника, лепестки у него наполовину уже осыпались. А на самой большой сосне высоко-высоко прибита была доска с надписью: "Берегитесь!" Знаешь, я так и не заплакала. Слезы, правда, навернулись у меня, да так и не пролились - и от этого глаза горели... Они горели всю ночь, когда мы вернулись домой. И всю ночь виделись мне кровавые сосны. Я поняла, почему отец после забастовки сказал однажды, сжавши кулак изо всех сил: "Берегитесь!" Вот это одно-единственное слово, поднятое к самой верхушке сосны, и грозило кому-то... Понимаешь?

Нинин голос зазвенел. Она еще никогда так не говорила с ним. И никуда не собиралась уходить: всегда будет с ним.

- Понимаю, - ответил он взволнованно.

- Как ты думаешь, они на самом деле сдались - те, которым грозило это слово? Или притворились? Притаились? Вот тут мне что-то неясно. Знаешь, какая у нас с тобой беда: сердцем-то мы с тобой все поняли, а умом до многого еще не дошли.

- Дойдем, - усмехнулся Гриша. - Дай срок.

- Не от меня зависит давать сроки, - неожиданно рассудительным тоном ответила Нина. - Скажи по совести: тебе самому все ясно? Ну, например, что будет через полгода? Через год?

- Мы с тобой сегодня слушали Ленина, - вместо ответа проговорил Гриша.

За парапетом послышались неспешные шаги, наросший за ночь ледок звучно хрустел под чьей-то ногой. Первый прохожий! Теперь-то и Грише видны стали черные крыши домов: скоро начнет светать.

- Ты хорошо мне ответил - сказала Нина. - А как ты думаешь, знает Ленин про Юри?

- Знает.

Нина порывисто схватила его за руку:

- Мы должны быть стойкими, сильными... Устоять до конца, что бы ни случилось с нами.

Он знал, что речь идет не только о них двоих (но и о них тоже).

- Мы устоим! - сказал он уверенно.

- Иначе мы предадим Юри, таких, как он... Сколько их было, отдавших за нас свою жизнь! Впрочем, зачем я все это говорю тебе? Ты и сам знаешь лучше меня. Ты - сильный, я знаю, я верю. Я всегда буду верить тебе.

Он взял обе ее руки и, теперь уже не боясь, начал дышать изо всех сил на них:

- Холодные как лед!

- Как у лягушки, - тихонько засмеялась она и снова потопала ногами о ступеньки. - Страшно боюсь лягушек, мышей...

"Жалейте сердце женское: ведь в нем навеки нечто детское таится", вспомнились ему чьи-то строки.

Теперь Нинино лицо хорошо было видно; только глаза еще оставались в тени.

Четкими стали пролеты и решетки Николаевского моста. Гриша оглянулся: а вот и знакомые слепые сфинксы, улегшиеся на набережной друг против друга.

Это было то самое место, где он стоял когда-то один, в первый день своего приезда в Питер. Сколько воды утекло с тех пор мимо этих широких ступеней!

Где-то за мостом, в неизмеримой дали, на самом краю неба еле заметный возник розовый отблеск.

Теперь-то уж пора было идти. Они все-таки постояли еще немножко, взявшись за руки. И потом, не сговариваясь, медленно пошли вверх по лестнице.

Заря поднималась над городом.