Девушка, которая взрывала воздушные замки - Стиг Ларссон

Пока Залаченко был жив, он все отрицал, утверждая, что в тебя стрелял и закапывал тебя в лесу, вероятно, Нидерман. Он также подал заявление, обвинив тебя в покушении на его жизнь. Прокурор станет нажимать на то, что ты уже во второй раз пытаешься убить Залаченко.

Ни Магге Лундин, ни Сонни Ниеминен ни слова не сказали о том, что произошло в Сталлархольме. Лундин арестован за похищение Мириам By. Ниеминена выпустили.

Обдумав эти сведения, Лисбет пожала плечами: все это она уже обсуждала с Анникой Джаннини. Положение, конечно, отвратительное, но ничего нового в этом нет. Она чистосердечно рассказала обо всем, произошедшем в Госсеберге, но не стала сообщать никаких деталей о Бьюрмане.

В течение пятнадцати лет Зала находился под защитой, что бы он ни творил. С помощью Залаченко строились карьеры. Ему неоднократно помогали, заметая следы его деяний. Все это — преступная деятельность. Получается, что органы власти Швеции помогали сокрытию преступлений против шведских граждан.

Если это выйдет наружу, разразится политический скандал, который затронет как буржуазные, так и социал-демократические правительства. Это, прежде всего, означает, что ряд облеченных властью людей из СЭПО будут объявлены пособниками преступной и аморальной деятельности. Даже если дела по отдельным преступлениям уже закрыты, скандала все равно не миновать. Речь идет о важных лицах, которые уже вышли на пенсию или близки к ней.

Они пойдут на все, чтобы свести вредные последствия к минимуму, и ты внезапно вновь окажешься разменной пешкой в их игре. На этот раз им, однако, надо не просто принести в жертву пешку — теперь они должны активно бороться за уменьшение вредных последствий для самих себя. Следовательно, им надо упечь тебя в дурдом.

Лисбет задумчиво прикусила нижнюю губу.

Дело обстоит так: они знают, что больше не смогут скрывать тайну Залаченко. История известна мне, а я — журналист. Они понимают, что я ее рано или поздно опубликую. Это для них сейчас не так важно, поскольку он мертв. Теперь они борются уже за собственное выживание. Поэтому первыми у них на повестке дня стоят следующие пункты.

Им необходимо убедить суд (то есть общественность) в том, что решение запереть тебя в 1991 году в клинике Святого Стефана было обоснованным — что ты действительно была психически больна.

Им необходимо отделить «дело Лисбет Саландер» от «дела Залаченко». Они пытаются создать плацдарм для того, чтобы сказать: «Да, конечно, Залаченко был мерзавцем, но это не имело никакого отношения к решению засадить в клетку его дочь. Ее изолировали от общества, потому что она оказалась сумасшедшей, а любые другие утверждения — лишь больные фантазии озлобленных журналистов. Нет, мы не помогали Залаченко ни с какими преступлениями — это просто чушь и фантазии душевнобольной двенадцатилетней девочки».

Проблема, разумеется, в том, что, если грядущий суд тебя оправдает и, следовательно, признает нормальной, это сразу станет доказательством того, что с помещением тебя в 1991 году в лечебницу что-то нечисто. Это означает, что им надо любой ценой добиться, чтобы тебя определили в закрытое психиатрическое учреждение. Если суд постановит, что ты психически больна, то интерес СМИ к дальнейшему копанию в «деле Саландер» резко ослабнет. Так уж СМИ устроены.

Ты следишь за моей мыслью?

Лисбет мысленно кивнула. Все это она уже успела просчитать. Проблема заключалась в том, что она толком не знала, что может предпринять.

Лисбет, — я говорю серьезно — судьба этого матча будет решаться в СМИ, а не в зале суда. К сожалению, суд будет, «в целях соблюдения личной неприкосновенности», происходить за закрытыми дверьми.

В тот же день, когда убили Залаченко, ко мне залезли в квартиру. На дверях нет никаких следов взлома, в квартире ничего не тронули, кроме одного. Исчезла папка из летнего дома Бьюрмана с отчетом Гуннара Бьёрка от 1991 года. Одновременно с этим напали на мою сестру и украли ее копию. Эта папка — твое важнейшее доказательство.

Я делаю вид, будто мы утратили бумаги о Залаченко. На самом же деле у меня имелась третья копия, которую я собирался передать Арманскому. Я снял с нее еще несколько копий и распределил экземпляры по разным местам.

Сторона противника, в лице некоторых представителей властей и отдельных психиатров, вместе с прокурором Рихардом Экстрёмой, естественно, занимается подготовкой судебного процесса. У меня есть источник, который снабжает меня кое-какими сведениями о происходящем, но я подозреваю, что ты имеешь больше возможностей добраться до соответствующей информации… В таком случае дело не терпит отлагательств.

Прокурор будет стараться определить тебя в закрытое психиатрическое учреждение. Ему помогает твой старый знакомый Петер Телеборьян.

Аннике не дадут возможности проводить кампанию в СМИ, в то время как прокурор сможет подбрасывать им любую информацию. То есть у Анники руки связаны.

Зато я не связан такого рода ограничениями. Я могу писать все, что угодно, и в моем распоряжении к тому же имеется целый журнал.

Не хватает двух важных деталей.

Во-первых, мне надо что-нибудь, показывающее, что прокурор Экстрём сейчас сотрудничает с Телеборьяном каким-то недозволенным образом, с целью снова поместить тебя в сумасшедший дом. Я хочу иметь возможность выступить по телевидению в лучшем ток-шоу и предъявить документы, уничтожающие аргументы стороны прокурора.

Чтобы иметь возможность вести медийную войну против СЭПО, мне необходимо сидеть и обсуждать то, что ты, скорее всего, считаешь своими личными делами. О неприкосновенности частной жизни на этот раз, вероятно, придется забыть, учитывая все то, что писалось о тебе, начиная с Пасхи. Я должен суметь создать в СМИ совершенно иное представление о тебе — даже если, на твой взгляд это нарушит твою личную неприкосновенность — и, желательно, с твоего согласия. Понимаешь, что я имею в виду?

Она открыла архив в Stolliga_Bordet и убедилась, что он содержит двадцать шесть документов разного размера.

Глава

14

Среда, 18 мая

В среду утром Моника Фигуэрола встала в пять часов, сделала необычайно короткую пробежку, а потом приняла душ и надела черные джинсы, белую майку и тонкий серый льняной жакет. Сварив кофе, она налила его в термос и приготовила бутерброды. Моника также надела кобуру и достала из оружейного сейфа пистолет «ЗИГ-Зауэр». В начале седьмого она завела свою машину — белый «Сааб 9–5» — и поехала на улицу Виттангигатан, расположенную в районе Веллингбю.

Йоран Мортенссон жил на верхнем этаже трехэтажного дома. За вторник Моника собрала о нем всю информацию, имевшуюся в открытом архиве. Он был неженат, что, правда, не мешало ему с кем-нибудь совместно проживать. Он не имел никаких замечаний от налогового исполнителя, не владел сколько-нибудь крупным состоянием и, казалось, вел довольно скромный образ жизни. Больничный он брал редко.

Единственным примечательным фактом его биографии было наличие лицензий на целых шестнадцать видов стрелкового оружия. Среди них присутствовали три охотничьих ружья и разного рода личное огнестрельное оружие. Раз у него имелись лицензии, то преступлением это, разумеется, не являлось, но Моника Фигуэрола относилась к людям, собиравшим у себя такую массу оружия, с вполне обоснованным недоверием.

Машина «вольво» с регистрационным номером, начинавшимся на КАБ, стояла на стоянке, метрах в сорока от того места, где припарковалась Моника. Она налила себе в бумажный стаканчик полчашки черного кофе и съела багет с салатом и сыром, потом очистила апельсин и стала неспешно сосать его, дольку за долькой.

Во время утреннего обхода Лисбет Саландер казалась вялой и жаловалась на головную боль. Она попросила таблетку альведона, и ей без разговоров ее выдали.

Через час головная боль усилилась. Лисбет позвонила сестре и попросила еще одну таблетку. Это тоже не помогло. К обеду голова у нее настолько разболелась, что сестра вызвала доктора Эндрин, которая, после краткого осмотра, прописала сильные болеутоляющие таблетки.

Лисбет положила таблетки под язык и, как только ее оставили одну, тут же выплюнула.

Около двух часов ее начало рвать. Около трех это повторилось.

Часа в четыре, перед самым уходом доктора Хелены Эндрин, в отделение пришел Андерс Юнассон. Они немного посовещались.

— Ее тошнит, и у нее сильные головные боли. Я дала ей дексофен. Просто не понимаю, что с ней творится… Ведь в последнее время она так хорошо поправлялась. Может, это какой-то грипп…

— У нее есть температура? — спросил доктор Юнассон.

— Нет, час назад было всего 37,2. С РОЭ ничего серьезного.

— О'кей. Я буду ночью за ней присматривать.