Тени Шаттенбурга - Денис Луженский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А не везет этой земле на инквизиторов», – подумал фон Ройц, прежде чем потерять сознание.
8
В библиотеке обосновался полумрак. Тени наполнили углы, залегли на полках с книгами, притаились под коренастым дубовым столом. Пламя свечей, качаясь на сквозняке, бросало в сумрак колючие тревожные отсветы. Неуютно на сердце. Вроде бы и тепло, и сухо, и гладкий гриф в руке – удобный и будто подрагивающий в ожидании, как запястье жадной до ласки любовницы, но все же… Словно вышла из берегов невидимая река да затопила дом по самую крышу. А в реке той не вода – предчувствие беды.
Звук шагов был едва слышен, он почти сливался с тишиной, не поднимаясь выше слабого шороха. В изломе теней возникла на миг фигура женщины. Перегрин не удивился, но и ничем не выдал, что увидел вошедшую. На прикосновение пальцев струны отозвались мелодичной дрожью. Пипа – «вспомнил» он название инструмента…
– Откуда ты знаешь? – нарушила молчание баронесса, слова ее звучали глухо. – Влез ко мне в душу, заглянул в мои мысли…
– Вовсе нет, – Перегрин мотнул головой. – Я этого не умею. Мне доступно понимание сути того, на что падает мой взгляд, но не все знание мира. Когда смотрю на тебя, слышу эхо твоего прошлого, отголоски твоих чувств и метаний. Слышу громче и отчетливее, чем обычно. Это… наводит на размышления.
– Какие же?
Он с рассеянным видом перебрал пальцами струны, вздохнул и отложил инструмент.
– Мы ведь собирались устроить совет, на нем я скажу все.
– Все… – повторила женщина без выражения. – Все… А если мне вовсе ни к чему, чтобы это «все» слышали чужие уши?
Словно оттолкнув от себя уютную тень, она вышла на свет, и гость увидел, как в глазах хозяйки пляшут янтарные искры. Впрочем, ни единым движением Перегрин не выдал своих чувств, голос его по-прежнему был тих и доброжелателен:
– Николас говорил, будто ты убила чудовище, напавшее на отряд. Теперь я знаю, как ты это сделала. Но со мной не выйдет, поверь.
Ульрика не отступила, искры лишь быстрее закружились в танце, белки глаз словно подернулись позолоченным льдом. От усилия, вложенного баронессой в беззвучный удар, казалось, вздрогнула библиотека. Сверкающие блестки закружились меж книжных полок, засверкало в сумраке по темным углам, а пламя свечей, напротив, потускнело, и в отбрасываемых им красноватых отсветах почудились странные пляшущие тени. Перегрин поймал себя на том, что вглядывается в этот таинственный хоровод, пытается разглядеть фигуры танцоров и будто тонет в трясине – медленно, но неуклонно.
Вспомнился вдруг негостеприимный мир, куда однажды вывела его Тропа: напоенный ядовитыми испарениями воздух, хищные лианы и странные существа, в сознании которых неосторожный путник тонул быстрее, чем в затянутых вязкой жижей бочагах. Молодому и тогда еще неопытному страннику дорого обошлись те бескрайние болота…
Усилием воли он отгородился от внушения, не позволил теням увлечь его разум в мерцающую пелену.
– Оставь, – сказал Перегрин, вкладывая в голос всю свою настойчивость. – Тебе еще пригодятся силы, не трать их впустую.
– Ох… – Женщина покачнулась; золото истрескалось, рассыпалось быстро гаснущими осколками, из очистившейся от янтарного льда серой глубины поднялся на поверхность обычный человеческий страх. – Как… ты можешь бороться?!
– Твой дар предназначен для людей, но моя природа отлична от вашей.
– Дар… Хотела бы хоть разок взглянуть на дарителя.
– Понимаю, – мягко сказал странник, но баронесса, уже оправившаяся от потрясения, в ответ лишь зло оскалилась:
– Да неужели? Ты видел людей, что меня окружают? Догадываешься, чем они расплачиваются за жизнь в этом поместье? Я пальцем никого из них не касаюсь, а все же пожираю – каждый день, каждую ночь, год за годом!
– Но они не уходят. Отчего же? Держит твоя сила?
– Лучше бы так, – Ульрика отвернулась. – Собирала их везде, куда швыряла меня судьба. Чена вытащила из петли, Абу выкупила у мавританского пирата. Терезу собственный отец продал служанкой в кабак, она умирала от голода и побоев, когда я ее нашла. Карл почти задохнулся в пожаре. Каждый висел на волоске, каждый обязан мне жизнью… той частью, что я им оставлю. Их при мне удерживает верность. А я делаю вид, будто всего лишь взимаю справедливую ренту. Но ты ведь и сам это знаешь?
– Я не вижу всего. Лишь обрывки, отражение в воде, куда бросили камень. Не ищи во мне врага, у меня есть причины, чтобы помочь тебе.
– В чужое бескорыстие всегда верится плохо, – усмешка женщины отдавала горечью.
– У меня есть причины, чтобы помочь, – упрямо повторил Перегрин. – Ты живешь прошлым в надежде его изменить. Но этот путь никуда не ведет.
– Ошибаешься, чужак, я давно уже ни на что не надеюсь. Что проклято, то проклято навсегда.
– Не навсегда.
Баронесса вздрогнула при этих словах, губы ее сжались в тонкую неровную линию.
– Менять прошлое – пустая затея, однако будущее не предопределено. Знаю, вы здесь привыкли считать иначе, но истина в том, что скрижалей, на которых записаны ваши судьбы, не существует.
– Я… Как я могу верить тебе?
– Никак, – Перегрин развел руками. – Мне нечем доказать свою искренность. С другой стороны, если я обману, много ли ты потеряешь?
– Достаточно и одной жизни, – Ульрика сжала в кулак тонкие ухоженные пальцы. – Если тебе доверюсь…
– Довериться придется не только мне, но и всем этим людям тоже.
– Половину из них я прежде даже не видела.
– Как и я, – он вздохнул. – Будущее не предопределено, и все же у меня есть… предчувствие. Как и ты, я могу просто уйти, не вмешиваться в события, позволить им течь своим чередом. Но тогда это кончится большой бедой. Для многих, очень многих.
– А если вмешаешься?
«Возможно, тогда я умру, – подумал странник, с удивлением взвешивая на весах рассудка непривычную мысль. – Даже если выйдет убедить их действовать сообща, мои шансы уцелеть при следующей встрече с Тенью…»
Оценить шансы никак не выходило. Слишком мало он знал о воргах, и взять нужное знание было неоткуда.
– Все, кто собрался здесь, пришли сюда не случайно, – произнес он с уверенностью, которой не испытывал; спасибо пси-облику, по лицу его невозможно прочесть правду. – Вместе мы справимся.
– Не хочу даже гадать, чего мне это будет стоить, – проворчала баронесса и со вздохом опустила глаза. – Хорошо, Перегрин, я позволю тебе рассказать им… что ты там про меня знаешь. Но заклинаю: если они решат, будто я чудовище…
Женщина вскинула голову, взгляд ее полыхнул золотым огнем. Ни к чему было умение видеть чужие мысли, чтобы прочесть в этом взгляде:
«Если он так решит… Не прощу!»
* * *Сомнения, сомнения… Куда деться от сомнений? Куда убежать от себя? Она повидала на этом свете больше, чем любая из женщин… Но что у нее было? Никого не подпустила слишком близко, ни с кем не рискнула сойтись, нет мужа, нет детей…
Ульрика отчаянно хотела жить. Ее до дрожи пугало небытие, пугало то, что ожидало там, за гранью. Не само пекло, куда, несомненно, попадет ее проклятая душа, но возможность оказаться в адском котле, так и не испытав… счастья. Обыкновенного женского счастья, доступного даже простой крестьянке. Хоть короткого, хоть на час.
Слова чужака встревожили, смутили надеждой. Когда вышла из библиотеки, сердце буйно стучало в груди. Она так долго запрещала себе надеяться…
Шорох за спиной. Кто-то выступил из сумрака под лестницей, и это почти беззвучное движение заставило женщину остановиться на полушаге.
– Почему он здесь?
Ульрика медленно обернулась, глянула на Марека. Коридор не освещали лампы, но для глаз дикаря темнота, очевидно, была небольшой помехой. Впрочем, как и для глаз баронессы. Между тем тон, каким молодой Клыкач задал свой вопрос, ей не понравился.
– О ком ты говоришь?
– Ты знаешь!
– Не забывайся, щенок.
Марек заворчал – низко, угрожающе. Впрочем, его ярость все еще пребывала в узде, и он выговорил хоть тяжело, с трудом, но почти спокойно:
– Тот человек… называет себя Микаэлем.
Не без удивления баронесса вспомнила сильного, уверенного в себе мужчину, судя по повадкам – опытного и умелого воина. А еще вспомнила, как бывалый воин трогательно опекал раненого мальчишку по имени Кристиан.
– Так вот кто твой кровник, – произнесла Ульрика тихо и задумчиво.
Огонь в глазах Марека вспыхнул с новой силой; мотнув головой, юноша прорычал:
– Почему он здесь?!
Женщина нахмурилась. Промелькнувшее на ее лице сочувствие сменилось маской суровой непреклонности.
– Ты не тронешь его в этих стенах.
– Я в своем праве! – Клыкач шагнул вперед и пригнулся, словно собираясь прыгнуть на хозяйку Йегерсдорфа, но баронесса даже не пошевелилась.
– Твоего права на месть никто не оспаривает, Марек, но, пока этот Микаэль ест за моим столом, ты с его головы даже волоса не сорвешь.
