Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители - Монах Лазарь (Афанасьев)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жизнь Леонтьева была полна страстей и неожиданных поворотов, но тайное его стремление к Богу росло. В 1871 году он, во время тяжелой болезни, дал обет постричься в монахи и в связи с этим приехал на Святую гору Афон. Афонские старцы отговорили его от этого шага, посоветовали выждать время. В 1874 году он был в Оптиной у старца Амвросия и передал ему письмо от афонских старцев Иеронима и Макария, а также дщицу в сребропозлащенном окладе с множеством святых мощей. Он пробыл в Оптиной с 16 августа по 4 сентября (как и отмечено в Летописи скита). Познакомился с отцом Климентом (Зедергольмом). И этот заезд оставил в нем глубокий след… Потом он здесь был в 1875, 1877299, 1879 годах, живя уже по три-четыре месяца. Он уже думает «свить себе последнее гнездо здесь, в Оптиной». Осенью 1880 года он жил в келии покойного отца Климента. Здесь же провел все лето в 1886 году. Осенью 1887-го поселился в Оптиной более основательно, в большом доме у стен обители, куда привез из Кудинова обстановку и библиотеку.
Здоровье Леонтьева к этому времени сильно испортилось. Как он пишет, «раны на ногах, опять кашель и отек ног… ни в церковь, ни вообще на воздух». 7 ноября этого года он описывает этот дом: «За Оптинской оградой есть большой каменный двухэтажный дом, просторный, теплый, удобный; одним фасадом он обращен на те “широкие поля” с рощицами, строениями и овражками… другим — на монастырский лес и небольшой сад; он принадлежит к этому дому… Я отделал его заново по своему вкусу, очень недорого, и всем нравится. Старая мебель… портреты родных, большей частью умерших… кабинет особо (с видом на поля)… Монастырь близко, дома жизнь вроде помещичьей; всенощные служат и часы читают в доме, монахи посещают, родина (Калужская губерния!); летом природа прекрасная — лес, река, луга большие… и, наконец, возможность писать, что хочу»300. Леонтьев работает над статьями и ведет обширную переписку с родными, друзьями, литераторами. Бывали и такие случаи, когда он писал письма религиозно-православного характера по благословению старца Амвросия (что и отмечалось в конце письма).
Священнику отцу Иосифу Фуделю Леонтьев пишет 1 марта 1889 года, приглашая его к себе погостить: «Здесь летом можно познакомиться с людьми всякого рода, начиная от сановников и придворных до юродивых и калик перехожих! Только, разумеется, надо пожить, а не мелькнуть на недельку. Здесь от мая до октября жизнь несравненно полнее, разнообразнее и поучительнее, чем жизнь в столичном все том же ученом, среднем и литературном кругу. В Оптиной летом, особенно если взять ее вместе с Козельском, соседними деревнями и помещичьими усадьбами, с богомольцами как знатными, так и простыми, видишь в сокращении целую Россию, понимаешь, как она богата»301.
30 мая того же года в письме к О.А. Новиковой Леонтьев писал: «Здесь русский дух! Здесь Русью пахнет, — и во многих отношениях Русью очень старой даже, до сих пор еще благополучно отстаивающей себя от России новой, либеральной и космополитической, от мерзкой России пара, телефонов, электрического света, суда присяжных, пиджака… У меня совсем особая при монастыре небольшая усадьба; просторный двухэтажный старый дом, построенный уже давно одним набожным барином, здесь и умершим…302 Ничего и никого, кроме зелени и леса, не вижу, и ничего, кроме пения птиц, не слышу… Я один на свою долю занимаю наверху четыре комнаты с прекрасными видами из окон (даже и зимой)… Зимой, так как я не выезжаю, у меня в доме служат часто всенощные и часы. Говею четыре раза в год»303. 3 мая Леонтьев пишет А.А. Александрову: «Я думаю о переходе в ограду, в скит или монастырь»304. Главное для него здесь — старец, и вот он пишет с тревогой: «Конечно, пока отец Амвросий жив, он все будет озарять и согревать — но ведь ему 79-й год!»305.
В этом доме посетил Леонтьева Великим постом 1890 года Л.Н. Толстой, с которым он был хорошо знаком. Леонтьев выступал в печати с отзывами о его произведениях. В письме от 10 декабря 1890 года он пишет: «Мне теперь привезла на днях одна молодая помещица его “евангелие” (рукописное, конечно). Она давно его приобрела, но боится без моей помощи с ним ознакомиться… Я начал было его, но скоро соскучился, увидавши с первых страниц, что это весьма известная и не новая проповедь “всечеловеческой любви” как “искусства для искусства”, без всякой надежды на помощь и награду свыше, ибо особого Бога (как он говорит) нет; однако положил себе уроком дочесть до конца понемногу этот преступный и пошлый бред зазнавшегося и избалованного человека, который, видимо, верит в какую-то святость собственных наклонностей и мыслей… Он бы ходил и по всем деревням, убивая веру мужиков, если бы не знал, что ему не даст полиция этого делать! А где может — делает. Был ведь он и у меня прошедшим Великим постом. Просидел часа два, проспорил: был очень любезен, обнимал, целовал, звал: “Голубчик Константин Николаевич!”… Под конец свидания и беседы я сказал ему:
— Жаль, Лев Николаевич, что у меня нет достаточно гражданского мужества написать в Петербург, чтобы за вами следили повнимательнее и при первом поводе сослали бы в Тобольск или дальше под строжайший надзор; сам я прямого влияния не имею, но у меня есть связи, и мне в Петербурге верят сильные мира сего.
А он в ответ, простирая ко мне руки:
— Голубчик, напишите, сделайте милость… Я давно этого желаю и никак не добьюсь!»306.
В этот раз Толстой был и у старца Амвросия, — разговор шел около часа, но подробности его неизвестны.
Константин Николаевич Леонтьев в писаниях своих отмечал возрастающее влияние Оптиной пустыни не только на простой народ, но и на образованное общество. В статье, написанной в 1890 году («Добрые вести»), он писал: «Недавно в наш Оптинский скит поступили послушниками двое молодых людей из лучшего нашего дворянства… Они двоюродные братья. Оба женаты, супруги их молоды и красивы, средства их настолько хороши, что г-жа
