Непарадные портреты - Александр Гамов

— А вы никогда не задумывались, почему участники политических событий редко становятся историками?

— А что тут думать — начальства побаиваются...

— В отличие от политика истинный чиновник скромен и тих. Вот как я. Чистота в «разделении властей», понимаете ли.

— Вы что, вообще отказываете чиновнику в собственной позиции?

— О нет! У него сейчас достаточно путей отстаивать свое мнение.

— Это вы насчет «кремлевских интриг»? Про вас пишут, что, как представитель «староельцинской команды», вы неустанно боретесь с «чекистами», пришедшими с Путиным.

— Ой, только не надо меня смешить. Мне только этого еще не хватало. Ну можете вы в конце концов поверить женщине: все это выдумки. Сейчас нагрузка в Кремле такая, что нам не только заниматься этим, а даже думать об этом некогда. О том, что кто-то в наших кабинетах и коридорах плетет какие-то интриги, я лично узнаю из газет.

— Каждый чиновник, просыпаясь утром, наверняка помнит о том, что в любую минуту он должен быть готов из власти «парашютироваться». А вы готовы?

— Применительно к себе я бы уточнила: «катапультироваться». Поскольку роскошь иметь запасной аэродром позволяют лишь те, у кого много свободного от работы времени. У меня для этого нет ни времени, ни желания.

— Как вам удается так хорошо выглядеть?

— Так получилось... А если серьезно — жизнь заставляет держать себя в тонусе, заниматься спортом...

— Каким?

— Гимнастикой. У меня есть свой комплекс упражнений и растяжек.

— А одежду где покупаете?

— Раньше — когда было больше времени — сама себе ее шила. Теперь в основном конструирую и сдаю ткань в ателье. Это и недорого, и красиво, и то, что мне нравится.

«Комсомольская правда», 5 марта 2004 г.

3. Любовь Слиска: «В детстве я мечтала стать продавцом мороженого»

Еще одна загадочная женщина на нашем политическом Олимпе — вице-спикер Госдумы Любовь Слиска. Поначалу казалось, что она заняла эту должность случайно. Многим известна история о том, как президент Владимир Путин, озабоченный отсутствием женщин на высоких госпостах, взглянул на список победившей на выборах в Думу партии «Единая Россия» и «выхватил» оттуда необычную фамилию. Но Любовь сразу начала вести заседания нижней палаты парламента такой твердой и уверенной рукой, что стало ясно: эта случайность — всего лишь проявление закономерности.

Разговаривать с ней очень интересно: она не выбирает «парламентских выражений», может — но только к месту, и в присутствии тех, кому доверяет, — выдать соленое, но, к сожалению, «непечатное словцо». Если бы можно было публиковать все, что она говорит, — интервью с ней выглядели бы намного образнее. А так приходится довольствоваться «печатной продукцией»...

«Попробуй меня обидь...»

— Любовь Константиновна, я давно за вами наблюдаю... Ну что вы за человек?

— Если честно... Я не оставлю в беде даже злейшего врага, если буду понимать, что в данный момент ему, кроме меня, никто не поможет. Всегда скажу правду в глаза, кто бы передо мной ни стоял. Не надо реагировать на женщин, как просто на красивый слабый пол. Мы иногда даже сильнее, чем мужчины.

— А в Думе к вам мужики ходят поплакаться?

— Ходят, да. Может, не поплакаться, а посоветоваться, какие-то вопросы порешать. Мне приятно, что они меня считают равной себе.

— Ходят как к женщине, вот вопросы именно житейские?

— Всякие вопросы. Однажды пришел депутат, который узнал о том, что в отношении него готовится преступление. И я в течение часа-двух включила все рычаги, и мы спасли ему жизнь.

— А на жен там не жалуются?

— Нет, ну я что, профком, что ли? Еще мне не хватало у них в семьях разбираться.

— Почему у нас так мало женщин в политике? Они что, сильно скандальные? У мужчин в присутствии женщин мысли возникают несерьезные?

— Каждый рассуждает в меру своей испорченности.

— Да я вроде...

— Это у мужчин надо спросить, почему они нас не пускают во власть. Думаю, боятся просто свои посты многие потерять, потому что женщины работу выполняют гораздо ответственнее и аккуратнее. Но я считаю, что вот эта хорошая мода на то, чтобы женщин приобщать к большой политике, — она будет усиливаться, в скором времени это почувствуем.

— Может, у вас там какой-то женский заговор?

— Нет, абсолютно никаких заговоров. Я никогда ни в женских, ни в мужских заговорах не участвую.

— Вы же сами нас, мужчин, холите, там, продвигаете...

— Тебя, может, холят и лелеют. Я же своих держу в казарменном варианте. И мужчины мои, и родственники, и племянники, все знают четко: если тетя Люба сказала — все, попробуй не выполни! Я своих мужиков не балую.

— А мужики в Думе не обижают вас?

— Попробуй меня обидь.

— Что тогда будет?

— Ну, некоторые пытались. Потом навсегда это забыли. Знаешь, обидеть ума много не надо. Простить, извиниться — это тяжелее.

— А правда, что Жириновский вас побаивается?

— Мы нашли общий язык. У нас с ним были командировки ответственные. Когда нам пришлось стоять за Россию, как на поле боя, — на парламентской ассамблее НАТО, на ОБСЕ. У нас многие депутаты любили пофилонить, туризмом заняться в той или иной стране. А Жириновский всегда работает.

— А вам приходилось плакать в Думе?

— Приходилось. Но меня трудно до слез довести. Ну знаешь, я могла поплакать по уходу Нонны Мордюковой...

— Она вас очень любила, считала своим человеком.

— Да, я очень дорожила этим. Она вот мне звонила — вот ее слова были, как в фильме «Русское поле»: «Моя ты красота». Меня так никто не называл в жизни, никто... Сейчас вспоминаю — и у меня влажные глаза...

«Мой мат не злой, а ироничный»

— А правда, что вы с Нонной Мордюковой по телефону иногда матерились?

— Почему — иногда?

— По какому поводу матом можете выругаться?

— Нужно настроение, под которое можно... Не надо думать, что только я это делаю. Бывает так — человек не понимает ни фига слов, хотя у меня очень большой запас, я цицеронить могу, когда надо. Но иногда два слова как врежешь — и сразу все понятно.

— У вас злой мат?

— Нет, не злой, ироничный.

— Не будем воспроизводить?

— Ну, слушай, ну еще в газету... Не надо!

— Ясно... Кем вы мечтали быть в детстве?

— В раннем — продавцом мороженого. У меня часто болело горло — мороженое родители не разрешали есть. А в седьмом классе, начитавшись детективов, мечтала стать юристом. И эта мечта сбылась.

— Вы сейчас кто больше — юрист или политик?

— Больше — юрист. Потому что за девять лет работы в Думе мне пришлось участвовать в разработке десятков законопроектов, то есть заниматься, как мы говорим, черновой работой — впоследствии многие из этих документов стали законами, которые сейчас нормально работают. Мы строим правовое государство, и в этом здании есть кирпичики, положенные мной.