Революция Гайдара - Петр Авен

Я очень внимательно следил за югославской ситуацией, это был кошмар, который меня преследовал. Я понимал, что мы каждый день можем туда вступить, причем это происходит незаметно, вот начинается в одном месте — и все. Югославская народная армия была переподчинена Белграду, а подразделения этой армии находились в республиках, так что не надо было никакой интервенции, они там находились. Вопрос был такой: «Вмешаются они в это дело или нет? А если вмешаются, то на чьей стороне?» Как только они вмешаются, дальше сразу включаются бандиты со всех сторон, и начинается все то, что и произошло в Югославии. Это страшнейшее кровопролитие. В наших условиях — это ядерная война. Тактическое ядерное оружие было везде, вернее, никто не мог точно сказать, где оно есть, а где его нет. Югославия была бы детским садом по сравнению с тем, что могло быть у нас.

Итак, Руцкой выступает с такой речью. Я звоню с телефона-автомата через межгород Ельцину в Москву и говорю: «Вот такая ситуация» — «Ну и что?» Я говорю: «Как — ну и что? Это война!» Притом в это время Верховный Совет обсуждает вопрос о том, что нужно забрать Крым. Конечно, Украина это воспримет как первый шаг к нашему походу туда. Чисто югославский сценарий. Начинается с какого-то района и дальше везде. Ельцин это все послушал и говорит: «Да, действительно. Что вы предлагаете?» — «Отозвать Руцкого». — «Как я его отзову? Я, собственно, его туда не направлял». Неправда, направлял, я потом узнал, но устно, он ему дал согласие. Руцкой его где-то подловил, буквально в коридоре, и сказал: «Борис Николаевич, я поеду туда наводить порядок». Ну, Б. Н. сказал: «Поезжай». Он хотел, чтобы Руцкой отвалил вообще хоть куда-нибудь, и, конечно, никакая политическая позиция не обговаривалась, ничего. Я с Ельциным обговорил основные элементы, что армия должна сохранять нейтралитет, максимум, что армия может сделать и что хотелось бы, чтобы она сделала, — это сыграть миротворческую роль, то есть встать посередине между конфликтующими сторонами, как в Таджикистане, и принять беженцев, например. Ни в коем случае никаких походов на Кишинев или еще куда-то. Я беру Ту-134 и лечу с остановками, с дозаправками и т. д., бросив все в Таджикистане, ничего не закончив, лечу в этот самый, как его…

Ан. К.: В Кишинев, потому что в Тирасполе даже сесть было трудно, там тоже шли боевые действия или черт знает чего. Значит, прилетел я в Кишинев, переговорил с президентом Мирчей Снегуром и сказал ему: «Мы тебя не будем, конечно, завоевывать, я сейчас все это дело остановлю, но вы тоже остановите своих бандитов. Ты, наверно, толком тоже ничего не контролируешь, но, в общем, отводите войска, иначе я ничего не гарантирую», — говорю ему. Ну, он куда-то побежал, стал этим заниматься. Не то что он от политических своих взглядов отошел, но во всяком случае полицию, которая там действовала, они отвели. Теперь я рванул на вертолете, или не помню на чем, в Тирасполь.

Меня там, естественно, уже встречают. Руцкой буквально за несколько часов до этого уехал оттуда. Собирают митинг, примерно такой, на котором выступал Руцкой. На митинге, думаю, тысячи три народу, в основном бабы в возрасте от 25 до 55, и там такая демагогия крутая: «Руцкой — молодец, а это кто приехал?» Потому что он в своей речи поливал правительство, мальчиков в розовых штанишках, включая, естественно, Гайдара и вас всех, и министра иностранных дел, который вообще неизвестно что там продал американцам. Моя охрана, которых человек пять или шесть всего-навсего, говорит: «Андрей Владимирович, надо отваливать, мы вас не в состоянии защитить от этой толпы. Даже если стрелять начнем, это бесполезно, потому что они задавят просто».

Выхожу я из вертолета к этой публике с красными флагами — агрессивной, заведенной, наверное, сильно на газах. И что — обратно лететь? Я говорю своим ребятам: «Можете вообще со мной не ходить: естественно, не можете ничем помочь, и мне жалко, если вас побьют или убьют». Иду прямо в толпу: «Ну, давайте, где у вас тут трибуна? Дайте сказать». Выхожу на трибуну, где какая-то тетка громит предателей в Москве. Что я буду сейчас про югославский сценарий объяснять? Ну, я им просто сказал: «Знаете, женщины, тут женщины большинство (хотя были и военные наши в этой толпе, они как бы слились с народом), вот поднимите руку, кто готов своих детей отправить на войну, на гражданскую?» И это каким-то образом подействовало. Не знаю, кто мне подсказал, как я это ляпнул. И они как-то раз — и растерялись. Они не ожидали такой постановки вопроса. Тут, к счастью, выскочила какая-то другая тетка, которая вдруг сказала: «А что, он правильно говорит. Вот вы, бабы, подумайте, о чем мы тут орем? Мы что, хотим войны?» И как-то попритихло.

Вот настроение народа в зоне конфликта. С одной стороны, он агрессивный, а с другой — он слушает, с ним можно разговаривать. Через три часа военные собрали офицерское собрание. Лебедь127 был в Москве, интриговал против Паши Грачева. Может, мне повезло, может, нет, но, наверное, если б Лебедь был, не было бы такого бардака. Армия была неуправляема в тот момент. Я вхожу, и они так наполовину лениво встают, хотя командующий, который был замом Лебедя, командует: «Встать, приветствовать». Они встают непонятно, то ли ко мне, то ли к нему больше, то есть дисциплина уже почти потеряна. Начинается у нас с ними тоже митинг — на несколько часов. Эти военные профессионалы, полковники, майоры, генералы даже — это и представители народа, в какой-то степени, и армия. Вопросы агрессивные. Потом я начал рассказывать про Югославию, люди были в состоянии слушать, им надо было объяснять, с ними надо было разговаривать. Они слушали Руцкого и поддерживали, уже готовились в поход. Они послушали меня, они отменили все эти решения, и с этого момента началась миротворческая миссия 14-й армии. Офицерское собрание решило: не участвовать в конфликте, не становиться на сторону демагогов от русскоязычного населения, хотя офицеры были исключительно русскими. Это для них было колоссальным решением: там действительно были погибшие, там действительно были с другой стороны и бандиты, и зверства, поэтому этнический момент был сильный, но они все поняли, они взяли себя в руки и приняли резолюцию: в конфликт не вступать, гражданское население защитить, миротворческую миссию выполнять.

Я уехал оттуда спокойно. Я знал, что эта армия никуда не двинется, а если бы она двинулась, между прочим, я бы сейчас здесь не разговаривал. Думаю, что вся история была бы другая. Гражданская война, которая была в России, — детский лепет.

А. К.: Детский лепет?

Ан. К.: Да, детский лепет, хотя там людей живыми в землю зарывали, но тогда не было атомных электростанций, не было ядерного оружия, не было химических заводов по всей стране…

СНГ и НАТО

П. А.: Существует мнение, что в Беловежской Пуще Ельцин мог поставить вопрос о Крыме. И Кравчук был готов его обсудить.

Ан. К.: Если бы Ельцин только заикнулся об этом, не было бы СНГ. Обсуждать Крым было безнадежно. А то, что удалось подписать документ по СНГ, о котором все забыли и который мы с Гайдаром, как два вшивых интеллигента, писали всю ночь… Три страницы, а на этих трех страницах написано очень много: отсутствие границ для граждан, единое экономическое пространство, единая армия и т. д.

П. А.: Это не состоялось.

Ан. К.: Часть этого не состоялась, но то, что произошел не просто мирный развал, а сразу же была заложена идея сотрудничества, какой-то близости, интеграции, — это было очень важно. Между республиками не только не возникла война, а продолжался диалог, и диалог шел в контексте этого соглашения о содружестве. Создание СНГ зря недооценивается.

П. А.: Скажи несколько слов о твоей позиции по отношениям с НАТО. Насколько я понимаю, НАТО и Югославия — две самые больные темы, по которым тебя атаковали твои противники и по которым тебе более всего пришлось «бодаться» с Ельциным.

Ан. К.: НАТО — принципиальный вопрос. Я считал, что НАТО — наш потенциальный союзник. Что такое НАТО? Это Лондон, Париж, Мадрид. Если это нам имманентно враждебный блок — то все, гаси свет. Я не ставил вопрос о вступлении России в НАТО, потому что это нереально, это как построение коммунизма (хотя отдельные горячие головы у нас были за это). Но иметь с НАТО дружеские, партнерские, может, даже союзнические отношения можно и нужно.

А. К.: А о вступлении в НАТО новых членов?

Ан. К.: Я всегда выступал против ускоренного, слишком быстрого расширения НАТО. Я считал, что сначала нам надо построить с НАТО новые отношения, а потом уже пусть расширяются. Но я не был против расширения в принципе — против этого выступать абсурдно. НАТО не может не принять Польшу, если она хочет туда вступить.

А. К.: У нас были подписаны бумаги, что расширение НАТО на восток не будет.