Парад планет - Евгений Филиппович Гуцало

— Пришел ни с чем, ушел ни с чем, — произнес фуражир Илько Дзюнька, который по своему обычаю не смог удержаться от ехидного словца.

— Ерема, Ерема, посиди лучше дома, — добавила и свой горшок в капусту доярка Христя Борозенная, которая с помощью доильной установки «Молокопровод-100» одна-одинешенька уже успела передоить все колхозное стадо.

Вечером случилось то же самое, на следующее утро — опять то же, а поскольку фуражир Дзюнька и доярка Борозенная продолжали шутить и насмешничать, робот Мафусаил, казалось, вот-вот задымит и взорвется, заплачет и разорвет свое сердце на куски.

Но про робота Мафусаила не скажешь, что большой дурень и что был бы еще большим, да дальше некуда. Потому что вдруг без всякого предупреждения, будто какой-нибудь рядовой колхозник, прямо на ферме прибегнул к самовнушению.

— В коровнике вот-вот появится навоз, — бубнил Мафусаил возле скребкового транспортера, и его сернисто-кадмиевые фотоэлектрические элементы искристо пульсировали. — Появится много навоза, уже появляется навоз, много-много навоза в коровнике!

— И где же ты спал, что такого большого, как ты, не украли? — упрекнула его доярка Христя Борозенная. — Где же тебе тот навоз возьмется, когда все стадо на лугу?

Робот Мафусаил Шерстюк опять включил транспортер, но и самовнушение делу не помогло.

Зашелестев гусеницами по соломе, робот Мафусаил в великом отчаянии прямо из механизированного коровника подался в чайную. В старые времена тут бы его встретила буфетчица Настя, а сейчас встретил электронный буфетчик Поликарп.

— Два по сто, бутылку пива и соленый огурец, — заказал робот Мафусаил, примостившись за столиком.

— Мафусаил, а не нарушаешь ли ты третий закон робототехники? — сухо спросил электронный буфетчик.

— Какой там третий закон? — закричал Мафусаил голосом, который напоминал голос разгневанного человека, а не голос робота. — Если я возле скотины пережил такое вопиющее беззаконие!..

Старший куда пошлют появился в буфете тогда, когда перед роботом Мафусаилом на столике уже стояла батарея пустых бутылок из-под пива. Подперев железный подбородок одетой в лайковую перчатку рукой, Мафусаил пел печальную песню:

— 

Знаменитый семипалый электронный буфетчик Поликарп, сияя хромированными деталями, компанейски подпевал за стойкой:

— 

Временами пение робота Мафусаила и робота Поликарпа сливалось воедино, поражая своей стройной гармоничностью, которую могли достичь только талантливые манипуляторы:

— 

Яблоневка издавна славилась певучими голосами, которые брали за живое, но такой задушевной слаженности, такой сердечной искренности, с какой пели эти два робота, Хоме Хомовичу еще не приходилось слышать. Боль и страдание звучали в песне Поликарпа и Мафусаила, отчаяние и слезы слышались в этом их:

— 

И грибок-боровичок, который заглянул в буфет, чтобы выпить пива, вдруг испытал адские муки раскаяния: потому что робот Мафусаил убивался по работе в коровнике не меньше, чем убивался когда-то он, отлученный от ударного труда. Ударив себя кулаком в грудь так, что аж загудели восемь шейных, двенадцать грудных, пять поясничных, пять крестцовых и один кострецовый спинномозговые нервы, раздосадованный чудотворец Хома подступил к роботу Мафусаилу:

— Прости, брат Мафусаил! — произнес он спекшимися от жажды устами.

А поскольку отчаянию робота Мафусаила не было границ, он знай себе пел дальше:

— 

Старший куда пошлют подсел к роботу Мафусаилу, так и замершему с закрытыми сернисто-кадмиевыми фотоэлектрическими элементами, и, всхлипнув и набрав в легкие воздух, подтянул:

— 

Грибку-боровичку еще никогда не приходилось петь с роботом, да еще и разделяя его неутешное горе, в которое он сам же его и вверг своим махровым эгоизмом. Пробужденный Мафусаил раскрыл сернисто-кадмиевые фотоэлектрические элементы, на всякий случай потрогал в нагрудном кармашке датчик огня, ибо сразу вспомнил, как он едва не сгорел на ферме под испепеляющим взглядом старшего куда пошлют.

— Прости, брат Мафусаил! — повторил чудотворец Хома. — Всегда честное дело делаю смело, всякое дело начинаю с головы, и нет для меня ничего дороже щедрого труда и мозолистых рук. Нет горя большего, когда от работы силком отлучают, а тут еще какая-то холера принесла тебя на ферму, и ты встал к транспортеру.

— У роботов все как и у людей, — всхлипнул Мафусаил. — Труд робота кормит, а лень портит.

— Ведь вы, роботы, как? Сказано вам на работу в шесть — вы в шесть, сказано с работы в семь — вы в семь. А мы, колхозники, привыкли по-всякому… Вот я и приходил целую эту неделю чуть свет в коровник, быстренько делал всю работу и ворон не ловил, так что тебе и навильника не оставалось. Ибо не мог какому-то приезжему роботу отдать свою работу, без которой я не старший куда пошлют, а черт знает что!

Если б тут не включилась противопожарная защитная система, которой оборудовали Шерстюка, то от услышанного Мафусаил, наверное, самовозгорелся бы, напустив дыму полную чайную и испортив настроение некоторым завсегдатаям, которые тут отдыхали, пока роботы за них работали. А когда опасность миновала и совершенная противопожарная защитная система отключилась, робот Мафусаил удивленно сказал:

— Значит, Хома Хомович, ты не из тех, которые в тенечке траву мнут, пока другие люди жнут?

— Конечно, не из тех, Мафусаил! Мокрое полено огонь не лижет.

— И я не из тех роботов, которые лежат и ждут, лишь бы сало завязалось, или для которых лучшая вещь — поесть да на печь!

Вот так объяснившись, грибок-боровичок встал на ноги, а робот Мафусаил на вездеходные гусеницы — и подались они на колхозный коровник. Прибыв на место, они включили скребковый транспортер, и через каких-нибудь полчаса в коровнике царила стерильная чистота.

После работы старший куда пошлют повел Мафусаила Шерстюка не куда-нибудь, а домой и познакомил с родной женой Мартохой. Конечно, молодица обрадовалась гостю и, прохаживаясь по хате, будто пава, и поглядывая, будто ясочка, проворно накрыла на стол. Глядя на Мартоху, робот Мафусаил тоже хотел бы выгнуть брови дугой, да где их возьмешь? Так хотелось быть полнолицым, как месяц, но не суждено было. Поэтому гость лишь поблескивал сернисто-кадмиевыми фотоэлектрическими элементами и двигал под столом гусеницами так, что шины все время отзывались сладкой фортепианной музыкой.

— Ну, брат Мафусаил, чем богаты, тем и рады, не чурайся нашего хлеба-соли, — приглашал грибок-боровичок робота за