Стихотворения и поэмы - Михаил Луконин

НАЧАЛО ТРЕВОГИ

Пахнул в лицо,                        волной холодной встретили сразу выдул крупную слезу.А там            уже забылся этот ветер,забылся мною ветер там,                                              внизу.Над университетом                                    в шаткой синименя с боков обходят облака,гляжу —               и улетаю вместе с ними.Куда?          Еще неведомо пока.Хотя б черновики путей,                                        наброскидорог и троп,как бы летать я мог!Чтоб видеть всё,                            как дым от папироски,рукой сдвигаю облачный дымок.Я на таком ветру                               себя не помню.Ну что же, рви,                            пронизывай насквозь!Ты, вижу, рад тому,                                     что нелегко мне?Ты недоволен тем,                                        как мне жилось?Мы старые друзья с тобою,                                                ветер!Я тот же,                    ошибаешься во мне.Чего же ты досадного заметил,поймав меня на этой крутизне?Что ты смеешься, ветер?                                                  Непонятно.Нас помнят вместе трудные края…Что?..               Я не слышу. Что?..                                               Тебе приятнабольшая обтекаемость моя?Что за острота, ветер,                                       брось ты это,а то возьму и снегом залеплю!Машина?                 Где?                            Внизу?                                            Какого цвета?А… да, моя,                      я технику люблю.Перемени же тему, ветер, что ты!Кто — я?                 Боюсь вот этой высоты?А помнишь злые финские высоты?На Одере меня не помнишь ты?Дрожу от высоты?                               Во мне есть сила!Вершина смерти страхом не трясла,а эту высоту                      ведь жизнь воздвигла…Не от нее?                    От той, что вознесла?Не ври!                Вверх поднимаюсь каждый день я.Кто, я упал?                      А где стою? Смотри!..Как снизу вверх?                               Нелепое паденье!По лестнице житейской?                                              Не мудри!И что за шутки глупые, откуда?Вот привязался, слушать не хочу.Теперь мне не страшна твоя простуда.Легко скользя,                             над городом лечу.Лечу            всё выше, круче забираюи вверх и вниз гляжу —                                        летит простор,невольно жмусь к незыблемому краюи вижу:              город реки распростер.Вот захочу —                      найду свое оконце,свой дом от прочих взглядом отделю.Москва!              Тебя пронизывает солнце.Как я тебя, любимая, люблю!..А ты всё дуешь, ветер.                                           Слишком многоты на себя берешь.                                Пусти. Пока!Но что ж шатает сердце мне тревога,навеянная свистом сквозняка?Увидимся когда?Да нет, не надо.Ты друг мне?                      Так не делают друзья!Я ухожу.                Томит меня досада:зачем навстречу к ветру вылез я?Да громче говори,                               охрип ты, что ли,ведь звал тебя давно —                                              идем со мной.Легко ли одному кружиться в поле,без дела так болтаться над землей?Еще раз я зову:                             иди под крышу,моторы двигай, мельницу крути.Меня зовешь к себе?                                     Куда?                                                Не слышу!А!      Нет уж, нам с тобой не по пути!Я ухожу в затишье.                                  Злой ты, ветер.Прощай!Тепло на верхнем этаже.Вот и не слышу я, что ты ответил.Беснуйся там,                     а я не твой уже.А я —              меня тревога просквозила…Вот ветер, что наделал ты со зла.Смотри теперь —                                неведомая силаменя путем тревоги повела.

Мчит меня внизлифт скоростной,открывается дверца.Всё время думаю,что со мной,так неспокойно сердце.Ветер, что ли, в сердце проник,нет, кончились эти муки.Шелестит страницами книгвысотный дворец науки.Очарованный новизной,матовым светом смятым,прошел коридоровой тишинойна этаже десятом.Вымчал к первому этажу.Иду себе по ступеням.В лица смеющиеся гляжу,задумываясь постепенно.Гляжу опять на вершину ту,где шпиль улетает в просинь,где ветер поймал меня на лету,в большую тревогу бросил.Пахнул тревогой и новизной,дорогу мою наметил.Ветер, что ты идешь за мной,чего тебе надо, ветер?Я зазнался? Мои мечты?Слова где мои простые?Ветер, прислушайся, как чистыголоса молодые!«Отдельные комнаты во дворце?»И что?Не кричи, я слышу.Боишься, могут они в концезабыть про худую крышу?Ветер, мне некогда, я иду,мне речи твои не новы.Где я видел?                       В каком году мои Хутора Быковы?

Да что за ветер?                             Странная простуда!Ты — ветер жизни?                                  Здравствуй, узнаю!..Куда теперь летишь?                                           Сейчас откуда?Ты на поверку вызвалжизнь мою?Прости, я не узнал тебя сначала,забыл я что-то в поступи годов…Что?              Да, меня немного укачало.Пойдем же, ветер жизни.Я готов.

Да что со мной?Я замер вдруги так сидел — ни мертв ни жив,когда запел мой мудрый друг,глаза казахские смежив.Зарозовели вечера,степные хлынули ветра.Песнь возносила,поднимала,и слышалось:«Пора! Пора!..»

Хотелось спелой степью плыть,прослыть любимым, как вчера.Пора! Пора!..Хотелось бытьпростым и легким, как домбра.А я дышать уже не мог.«Пора!» — я отвечал струне.Чему пора?Какой-то срокта песня назначала мне.А сердце —                     в огненном кругу,и сжатый ветер бьет в лицо,как будто дернуть не могуза парашютное кольцо.И этот затяжной прыжокто счастьем овевал у век,то больно бередил ожог,который не прощу вовек.Я удивлялся,слушал,плылза песней.Так и началось.И молочай… и чернобыл…Вся степь, прогретая насквозь.

Как я забыл?!Да, в те годая был бесхитростен и прост,свободно проходил тогдапод животом верблюжьим в рост.«Чок-чок!» — кричал верблюдам я,но, свысока взирая, шли, зеленой жвачкою плюя, на пятку наступить могли.А в небе — чисто и бело,вокруг — пески и солончак.Заволжье к сердцу подплыло,пришли Эльтон и Баскунчак.А песня всё сильней.«Пора!»Чему пора?Да вот оно,село Быковы хутора,покинутое мной давно.Пора вернуть земле роднойвесь жар ее большой любви.Она зовет:                   вернись домой,для лучшего ее живи.Земля моя!От солнца ржав,я босиком бежал хитро:колючки пальцами отжав,ступни поста-вив на ребро…Клубился пылью след отар.Земля — все травы полегли,твои дожди ссыхались в пар,не долетая до земли.А там — за маревом живым —я знал:              казахи и стада.И по воронкам вихревымугадывал:              идет беда!Мы, сдвинутые той бедой,безводьем, горем немоты,шли цепью к Волге,над водойдержали пламенные рты.Да, там и слышал я тогдавсю эту песнь, ее родник,тогда, наверно, в те года,к иному языку приник.И в юности                        издалекая слышал песню и домбру.Джамбула слышалась строка,когда тянулся я к перу.Стих — норовистый конь!                                             Меняне раз и вытряхнуть могло,но он держал того коня,пока садился я в седло.

Пора!Стучится песня в грудь.Растет и ширится в груди.Ты счастья хочешь?Счастлив будь!Бессмертья жаждешь?Выходи!Я слышал:                     всё заполонив,шел переплеск степных озер,и переблеск широких нив,и перелесков разговор.«Пора, — всё слышалось, — пора!»Росло во мне желанье жить,водить большие трактора,любить, знакомиться, дружить,и думалось наперебойо нашем счастье,                                   о твоем.Хотелось быть вот тут, с тобой,под небом, —на земле — вдвоем.

Повозка за повозкою,дорогой и напрямкина ярмарку Быковскуюедут степняки.

Бежим, сцепившись за руки,розово пыля.В пыли             до самой ярмаркиполынная земля.На ярмарку скорей,                                на ярмарку!У мельницы паровойнегде упасть яблоку.Говор.            Рев.                        Вой.Протискиваемся с опаскою —ноги береги!Дегтярной душат смазкоювстречные сапоги.Снуют цыгане страшные,прилавки стали в ряд,диковинами раскрашеннымиони пестрят.А мужики степенныепьют квас. —Один назлоплеснул остатки пенные —нам цыпки обожгло.Под оглоблями длиннымискользили между возов,свистульками глинянымидаем условный зов.А петушки на палочках!От них не отойдешь.Как на ветлах галочьих,вспыхивает галдеж.

И вдруг закружилось перед глазами,                                                                 пересохло во рту.На конях и на лодочках кружатся.                                                             И нас укачало.Сгреб нас высокий старик и прижал к животу:«Кататься охота?Крутить полезайте сначала!..Кто не хочет — убирайся отсель!Охочий — три раза крутить,на четвертый — кататься бесплатно…»Кричала,звала разноцветная карусель.Мы недоверчиво мямлили:                                                «Кабы так-то!»                                                                     — «Вот ладно!..»

И так,как нам назначено,по третьему звонку,мы крестовину раскачиваем,как лошади на току.«Пошла!» — кричим.И кружится!Нам хорошо уже —играется,и дружится,и праздник на душе.Потом внизу мы выбраликто лодку, кто коня.И домане выбранилиза этот день меня.Крутитьмне больше нравилось —внизу тошнит слегка.Я взял себе за правило:других кружить пока.Кружили — дух захватывало;и славили житье,честнозарабатываявеселие свое…

В двадцать восьмом                                    всё это было, помнится.Зачем припомнил это,                                                не пойму.Да! Замечаю:                          голова не клонится,не кружится — катаюсь, как в дыму.То на коне лечу,                            а то на лодочке,смеюсь себеи наверх не спешу.И улыбнусь то Людочке, то Олечке.«Сильней! Сильней крутите!» —сам прошу.Я нахожу себе уловки разные,и лица все сливаются в одно.Привык, и не тошнит меня.                                             Всё праздную,хоть помню:                        наверх мне пора давно.Хозяин мой — страна,—                                           забыл я что-то.Катаюсь я — идут за днями дни…Гони меня —заставь крутить до пота.Гони меня,гони меня,гони!

Я шел, разбрызгивая лужи.                                           Пахло маем.От стадиона в Лужниках                                      пошел кружитьпо улицам.Весенним солнцем обдуваем,как будто начинал я снова жить.Я видел:солнце улыбается всем поровну,шли с чемоданчиками легкою гурьбой,навстречу шли,                          и обгоняли — плечи в сторону,и льдинки смеха расшибали под собой.А было грустно,зависть спрашивала колко:«Пошел бы с ними?                                    Побежишь со всей душой!А сердце? Как оно? Тебе-то сколько?Иди, иди своей дорогой.Ты чужой».В тот самый вечер                                  и случилась Ты, такая.Я только видел, только слышал                                                          ясный смех.Обида дрогнула, меня вперед толкая:иди вперед.Ведь ты теперь сильнее всех!И я пошел                 и вспоминал родное что-то.То брови в елочку,                               то лодку на реке.Как будто сразу                              с реактивного полетамоя тревогавдруг открылась ясно мне.«Наташа, стойте!» —                                     голоса в ручьях тонули.«Я позвоню вам!»                             — «До июля нет меня.Нет, извините,                            позвоните мне в июле…»Глаза слепила мокрых льдинок блескотня.Вот как свиданья назначают!Это ново!Я эту мысль                     в свое свиданье претворю.«Дом девятнадцать,—                                     я заметил, —                                                         Усачева».Зачем заметил?До сих пор благодарю!«Наташа, стойте, провожу вас!»                                                     — «Нет, не надо».Я, замирая, лед подошвою крошу.Не уловлю ее растаявшего взгляда.«Я позвоню вам.»— «До июля… Я прошу…»В тот миг девчонкой ты была,                                                 а жизнью стала,тем малым лучиком,                                       что высветил пути.И не загадкой,а разгадкой.Небывалоты осветила мне тогда,                                           куда идти.То жизнь сама —                            всё обновила и велела.«Тебе пора!» — она сказала, веселя.Ты подсказала мне,                                        что жизни нет предела,что молодаи необкатана земля.Но как же быть мне                                        с благодарностью такою?«Г-5 и 5…» —                      Не слышал дальше, вот беда!Обратно диск идет,                                 стрекочет под рукою,я не узнаю окончанья никогда.Пора, пора мне!                              Обокрасть себя могу ли?..Тебя не знаю,                         не найду,                                         но сохранютот чистый голос:                              «Не звоните до июля…»А я сейчас на всю вселенную звоню.

И вот опять,                     когда произношуслова к тебе,                       то делаюсь несмелым.Я знаю:                в тех словах —                                           всё, чем живу,всё,            что задумал сделать                                                    главным делом.Заветные слова                                     к тебе несу,запас труда                     и жизни опыт скромный.Изведав слов нетленную красу,красу лесов,                     степей,                                  земли огромной.Слова любви и жизни                                          я берег,ждал мастерства,                                 копил его по каплена войнах,                 в мирных днях,копил, как мог,и пробовал,                     и спрашивал:                                              «А так ли?»И сердце подсказало мне:                                                   «Пора!»Земля шепнула о сыновнем долгев тот час,                когда вещали рупорао стройке                гидростанции                                          на Волге.Чтоб всё сказать,                                     я взял издалека.Ни слов,               ни дней,                                  ни летмне не хватало.И зазвучала первая строкав день пуска Ахтубинского канала.Мы,       партия,                      единственной судьбоюзовем тебя,надеждою своей.Как сыновья,                     мы счастливы тобою,ты счастлива                      любовью сыновей.Прими же те слова,                                        что я берег!Ты, партия, живешь в сердечном гуле,в работе лет,                      в полете первых строклюбви и клятвы.Ты — всему исток.К тебе             опятьслова мои прильнули.

О чем ты шепчешь вдалеке?Смеющийся и хрупкийтвой голос                 у меня в рукедрожит           в нагретой трубке.Я в Сталинграде,                                 ты в Москве,меж нами — тыща с лишним.По электрической канвеприходит голос слышным.«Когда приедешь? Навсегда?! —И смехом зазвучала. —Собою недоволен? Да?Хорошее начало!Экзамены? На всех парах!Что? Жизнь тебя задела?Засесть в Быковых хуторах?!Хорошенькое дело!..»Меж нами                  мир гудит живой.Волненьем нашим полная,летает            силы грозовойизломанная молния,как от руки и до руки,когда вдвоем сиделии сквозь деревья                              огонькимерцали еле-еле.Как от плеча и до плечав ту полночь грозовую,когда толкали,                           хохоча,машину грузовую.

Тебя увидеть не могу,а кажется, что рядом.По нитке тоненькой бегуза грозовым зарядом.И удивляется заряд:«Какая-то нелепица:по телефону говорят,давно могли бы встретиться!»Всё по-другому быть могло,а стало всё, как было.«Постойте!»— «Время истекло».И молния остыла.

Ты, уши пальцами прижав,ждала исхода гула.П, на колене подержав,портфелик застегнула.Платок пуховый замотав,«Идем!» — себе сказала.Прислушалась — звенел составу дальнего вокзала.Пошла, как щепочка в пруду,от ветровой назолырукой спасая на ходувзлетающие полы.

Ты замечаешь,                         в первый разслучилось вдруг такое:нашло — не исчезает с глаз,нашло — и нет покоя.Стихами я теперь пишу,сон убегает рано,и я тянусь к карандашу,к бумаге.Правда, странно!Не смейся, пожалей меня,стихи сильнее яда.А вдруг              до нынешнего дняне знал себя как надо?А может, просто грянул срок,жизнь встретилась со мноюи опалила с первых строксвоей взрывной волною!Теперь зажегся и горюот рифмы нет отбою,и, как поэты,                      говорюя вслух               с самим собою.

Вот и осень.Земля моя, здравствуй.                                          Над Волгойя опять             на быковском стою берегу,осененный сыновней любовью                                                       и долгом.Столько снов твоих,                                   слов твоих                                                     я берегу!Пароход отошел.                                      Я остался.Наплыло,                    к сердцу сразу прильнуло                                                                родное село.Захлестнуло тоскою глаза,                                                то, что было,то, что будет,                           меня за собой повело.Золоченые прутья в плетни заплетая,ходит осень.                       Окрасила шпиль каланчи.И соломинки засветились, взлетая,как будто опавшие с солнца лучи.

Отошло это лето, палящее зноем.Суховей отсвистел,                                   и развеялась мгла.Нелегко              выполнять тебе                                          дело земное,ты устала, земля моя,                                          изнемогла.Здесь вот                   мама и сестры арбузы грузили.Чтоб не ползал —                                 меня зарывали в песок.Здесь вот                   так и сидел я,                                            отрыться не в силе,заслоняя ладонью нагретый висок.

Помню всё:                     мы с тобою, земля, побелели,пить просили.                       Но жар опрокидывал нас.В огнедышащей мы задыхались купели —ты, земля моей жизни,и я, свинопас.Мы лежали.                   Кругом никого!                                              Чернобыломты шумела.Зеленые всходы пожгло.Цыпки трескались у меня на ногах…Это было.И забыться всё это                                       никак не могло.

Ты детей своих грудью иссохшей растила.Просто чудо,                       откуда в арбузе вода?!Просто чудо,                        откуда во мне эта сила?Я, твой сын,                      мог совсем не подняться тогда.

Дом на самом краю Столбовой расшатало.Окна лопались от ледяной синевы.Ты всегда натощак засыпало устало,детство                 робких детишек                                               Натальи-вдовы.Нелегко нам, земля моя, было.                                                        Векамиты страдала.Тебя зажимали пески.Ты сухими,                   как жухлые плети,                                                   рукаминам макуху дала,                             разломив на куски.Год за годом желтели арбузные плети.Хлеб горел.Высыхали колодцы в степи.Год за годом                        твои босоногие детивырастали под плач:                                        «Потерпи! Потерпи!»

Помню стужу январскую.                                           Ветер морозный.Люди медленно двигались,                                                  снегом пыля,знамя с черной каймой                                           плыло в музыке слезной.С Ильичем                   в это утро прощалась земля.

Мама в красной косынке пришла.Делегатка!В дальний город Камышин                                                 уехала вдруг.На собранья ходила, робела украдкой,избиралась куда-то                                   поднятием рук.…Ватник свой отдала мне,                                             он теплый от мамы.Я кнутом подпоясался.                                        Сшили тетрадь.В школьный класс повела меня                                                        за руку прямо:«Ты тетрадь береги                                    и чернила не трать!»Хилый,             робко вошел я,                                          а встретили косо.Навсегда я подробно запомнил полы.Я, заморыш,                     их выучил собственным носом,находясь в основании кучи-малы.Но учитель рукою водил мою руку.

Плыли буквы…                      С тех нор навсегда я проникв ученичествои влюбился в науку —в наш великий