Короли будущего - Екатерина Соболь

Генри кивнул. Роза десять лет жила рядом с Джоанной, которая убила ее мать. После такого ночная тьма, полная духов вражды, – просто ерунда.

– Никто ничего не заметил, даже папа. Он слишком добрый. Думал, она изменилась потому, что переживала из-за смерти Роберта. Я хотела тебе рассказать перед тем, как мы пошли искать корону, но не успела. А знаешь, что самое странное? Иногда она и сама, по-моему, начинала верить в то, что она моя мать. Учила меня ходить на каблуках и выбирать наряды. Даже хотела выдать за Эдварда. – Роза невесело хмыкнула и замолчала.

И тогда Генри шагнул к ней и поцеловал, рукой притягивая ее ближе. Роза на секунду замерла, а потом обхватила его за шею, запустив руку ему в волосы, и Генри шумно вздохнул. У них определенно получалось лучше, чем в прошлый раз.

Вдоль дороги растаял снег и вылезли все растения, что дремали в земле: полевые метелки, репейник, клевер, и в воздухе сразу запахло сладостью, весной, обещанием чего-то нового. Солнце, висевшее уже совсем низко, окатывало землю ярким прощальным светом, и Генри разжал руки.

– Прости, – негромко сказал он и еще раз дотронулся губами до ее рта.

– Легко, – тихо сказала Роза, и он обнял ее изо всех сил, а потом шагнул назад.

– Не за это, – покачал головой Генри.

Он развернулся и бегом бросился дальше.

– Куда ты? – пронзительно крикнула Роза.

Он даже не оглянулся.

Генри бежал в сторону леса, пока не выдохся. Когда деревья надежно закрыли его и от дороги, и от далекого королевского дворца, Генри подошел к воде и засвистел – тихо, на одной ноте. Черное озеро оставалось неподвижным, в нем даже закатный свет не отражался, и Генри уже думал, что ничего не выйдет, но тут оно пошло рябью, и чудовище показалось на берегу, носом вытолкнув на него кучу тины. На этот раз чудовище сразу раскидало склизкие водоросли, освобождая ларец. Сердце светило ярко, в полную силу, чудовище удовлетворенно кивнуло и уже развернулось, чтобы скрыться, когда Генри встал у него на пути.

– Стой, – сказал он. – Я знаю, кто ты.

Чудовище замерло, и Генри опустил взгляд на свои руки. В башне каждый из мастеров должен был показать, что может использовать свой дар на благо других. Агата поняла, как открывается дверь. Роза вырастила цветы. Освальду пришлось сначала смириться с тем, что он видел в своих видениях, а потом увидеть, как эти видения его подвели. Принц вылечил Генри. Не показал свой дар только он сам – пятый из мастеров, тот, кому проложили путь остальные.

– Я думал, что неважно, кем ты родился, важно только, что делаешь. Но это неправда, – еле слышно сказал Генри. – Я все равно однажды использую дар в третий раз. Но я хочу сделать это не когда Освальд или кто-нибудь еще меня заставит. А тогда, когда выбрал сам.

Генри быстро, чтобы не передумать, снял перчатку, прикоснулся к шишковатой морде чудовища и тут же убрал руку. Чтобы уничтожить, надо коснуться сильнее и держать руку дольше. Чтобы расколдовать, достаточно мгновения. Оболочка чудовища начала сжиматься, повисла клочьями, но Генри едва это видел. Его окатил невыносимый жар, с головы до ног, и он сел, чтобы не упасть.

«А вот и я, – сказал голос, который он ненавидел. Голос огня. – Так и знал, что ты не удержишься».

Генри натянул перчатку, тупо глядя перед собой. Чудовища больше не было, на берегу лежал молодой темноволосый человек в длинной одежке, такой же, как у Тиса. Он застонал и сел, держась за голову и неверяще глядя на Генри.

– Я даже предложить тебе такого никогда бы не посмел, – пробормотал Алфорд. Генри сразу узнал его голос: тот же, что говорил с ним в башне. – Как ты догадался? Я не подсказывал. Барс запретил подсказывать.

– Голубые глаза у чудовища. Такого же цвета, как на портрете, – еле ворочая языком, сказал Генри. – Когда я спросил кошек, где тебя искать, они привели меня в библиотеку не потому, что там был портрет, а потому, что оттуда было видно озеро. Они даже залезли на подоконник, чтобы показать, а я не понял. Ты спас нас с Джеттом. И защитил Сердце. А в башне сказал, что мы уже виделись. Я понял, когда бежал по лестнице вниз.

Он прикрыл глаза. Внутри все горело жаром, о котором он за эти десять дней успел забыть.

– Теперь я – чудовище. Я такой же, как был, – выдавил Генри. Слезы заливались ему в рот, он даже моргнуть не мог, и они просто текли. – Но я просто… я должен был. Ты волшебник. Принц сказал, тебя звали отцом мастеров. Ты всем поможешь найти дары, научишь ими пользоваться, а это важнее, чем я один.

Алфорд неуклюже поднялся – видимо, после стольких лет в теле чудовища не сразу вспоминаешь, как надо ходить, – доковылял до Генри, сел рядом и прижал его к себе. И вот тогда Генри зарыдал во весь голос. Подарок Сиварда подошел к концу, и теперь он стал тем же, кем был до того, как Сивард его спас. Разрушителем с даром огня, уже вошедшим в полную силу.

– Знаешь, за что Джоанна ненавидит людей? – тихо спросил Алфорд. – Она никогда не могла поверить, что существа, живущие так недолго и такие слабые, могут быть более могущественными, чем все волшебники разом. Даже я за годы заключения успел забыть, на какое мужество вы способны. Спасибо, Генри. Ты достоин каждого доброго слова, какое Барс о тебе говорил.

Генри вытер нос, отстраняясь.

– Ты можешь защитить Сердце от Джоанны? Сделать так, чтобы она и Освальд не могли ему навредить? – спросил он, глядя на озеро. Вода в нем больше не была черной – на прозрачной, дрожащей от ветра поверхности плясали отблески солнца.

– Я знаю, где оно хранилось до того, как Освальд решил его использовать. Джоанна когда-то помогла Освальду достать его, но я вполне могу сделать так, чтобы ей это больше не удалось. Оно будет светить для всех, как в старые, добрые времена.

Алфорд улыбнулся ему такой сияющей, молодой и веселой улыбкой, что Генри через силу улыбнулся в ответ.

– И еще кое-что, – прибавил Алфорд, потягиваясь. – Солнце садится. После всего, что люди пережили, разбираться в темноте с последствиями погромов – не лучшее решение. Слишком уж явное волшебство мы всегда считали признаком дурного вкуса, но в такой день правила не действуют.

Он свел ладони вместе, осторожно подул, и над ними взвилось облако золотистой пыли, хотя откуда она взялась, Генри понятия не имел.

– Готово, – отряхивая ладони, сказал Алфорд. – Как только последний луч солнца коснется земли, все в городе погрузятся в сон, и им приснятся самые прекрасные сны, какие они только видели. А восход их разбудит.

Несколько минут они сидели рядом, глядя на сияющее озеро, а потом Алфорд встал.

– Джоанна поместила меня в такое неповоротливое тело, потому что знала: больше всего я люблю путешествовать невидимым, легким, как воздух. Не бойся, я за всеми присмотрю. Скоро здесь снова будет край мастеров. Мы еще увидимся, но пока мне не терпится приступить к своим обязанностям. До свидания, Генри. Я никогда не забуду того, что ты сделал.

Алфорд взял ларец, облепленный тиной, и начал растворяться в воздухе. Сначала сквозь него слегка просвечивал голый весенний лес, потом Алфорд превратился в неясный контур – и растаял совсем.

«Ты один, – сказал голос огня. – Ты теперь всегда будешь один. Если не считать меня, конечно».

– Я знаю, – ответил Генри. – А теперь замолчи.

Генри растянулся на земле, глядя на первые бледные звезды, и вдруг понял, что голос и правда замолчал, будто Генри теперь мог ему приказывать.

Темнота на этот раз была не страшной – обычная ночь. И ветер был обычным ветром.

Когда последний отблеск заката на воде погас, Генри поднялся и вышел на дорогу. Он долго стоял, выбирая. Тропа направо уводила в лес, туда, где никто его не найдет. Дорога налево вела во дворец, к людям.

«Не ошибись, – шепнул огонь. – Я знаю, какой путь ты хочешь выбрать. Поверь, ты о нем пожалеешь. Ты не такой, как они».

Генри не стал слушать. Он глубже вдохнул холодный, пахнущий весной воздух и зашагал в сторону дворца.

Чем ближе он подходил, тем больше беспокоился. Слишком уж тихо было вокруг. Не верилось, что волшебник способен погрузить в сон весь город, но, как только Генри вышел на площадь, оказалось, у Алфорда это отлично получилось.

Каждый спал там, где застал его последний луч солнца, – лежа прямо на площади или на плече ближайшего соседа, прислонившись к крепостной стене или к открытым воротам дворца. Король в съехавшей набок короне сидел посреди кучи спящих. Он был зажат между Карлом и Уилфредом, Джетт свернулся у его ног, как волчонок, и лица у всех были спокойные. Очевидно, им и правда снились отличные сны.

Всем, кроме Розы. Она обнимала отца, вжавшись щекой в его грудь, и лицо у нее было заплаканное, рот приоткрыт, между бровей легла морщина. Генри наклонился и расправил эту морщинку пальцем. На секунду у него мелькнула странная мысль, что, если он коснется губами ее рта, она проснется. Это был словно отзвук старой сказки, которую он слышал когда-то, но он знал, что эта сказка не про него. Теперь он стал таким же, как раньше, и если Роза дотронется до него, обожжется. Отец говорил ему: «Твой дар защищает тебя, не притронешься: ты как раскаленный на огне чайник».