Путь комет. Разоблаченная морока - Ирма Кудрова

Подытоживая свою многолетнюю работу над биографией поэта, хочу обратить внимание читателя на одно существенное обстоятельство. Изучение русской литературы XX века, и особенно писательских биографий, имеет свою специфику. Дело в том, что политическая обстановка в советской России резко сократила информационное поле исследователя. Частная переписка утратила свою свободу; личные дневники, столь распространенные в дореволюционной России, стали редкостью, — их почти задушила (и во всяком случае оскопила) вынужденная самоцензура авторов. К счастью, Цветаева почти 18 лет жила вдали от родины и сохранила ценнейший (хотя и далеко не полный) массив своего архива. Но в воспоминаниях о поэте, которые мне пришлось прочесть и услышать, обнаружилось такое количество разночтений, противоречий, а то и прямых домыслов, что очень скоро стала ясна необходимость проверять и перепроверять эти воспоминания, дабы вычленить реальность, освобожденную от личных пристрастий и особенностей вспоминающего. Такая проблема, впрочем, существовала испокон веков. Она усугубилась, однако, тем, что в 70-е годы прошлого века, когда я начала свой обход тех, кто встречался с Цветаевой и помнил ее, были живы уже немногие из действительно близких поэту людей. К счастью, «перестройка» открыла двери за рубеж — для поездок и свободной переписки, и мне удалось существенно расширить круг моих собеседников.

Архивы — главный источник исследователя, занимающегося литературой XVIII и XIX веков, — оказались совершенно недостаточными для воссоздания реалий, касающихся художника прошлого столетия. Обойтись без них тем не менее невозможно. Материалы, связанные с биографией и творчеством Цветаевой, сосредоточены, главным образом, в Российском Государственном архиве литературы и искусства (Москва, фонды 1190, 2962, 2080 и др.); в Рукописном отделе Института русской литературы АН (Петербург, фонд М. В. Волошина), в Архиве университета Париж-X (Пантер) (фонд К. Б. Родзевича); в Литературном архиве национальной письменности (Прага, фонды А. А. Бема, В. Е. Ляцкого и др.); наконец, в Центральном архиве НКВД-КГБ (Москва, следственные дела С. Я. Эфрона, А. С. Эфрон, Н. Д. Клепинина, Э. Л. Литауэр, П. Н. Толстого).

С чувством глубокой благодарности перечислю здесь имена тех, с кем мне довелось беседовать (или переписываться), собирая материалы о Марине Цветаевой.

В России: А. И. Цветаева, А. С. Эфрон, К. М. Эфрон, Ю. В. Цветаев, А. Я. Трупчинская, З. М. Ширкевич, С. Н. Клепинина, Д. В. Сеземан, А. В. Сеземан, И. В. Горошевская, Н. В. Афанасова; а также — Э. Г. Ананиашвили, В. Л. Андреев, П. Г. Антокольский, Г. А. Арбузова, К. М. Асеева, Н. К. Бальмонт, М. И. Белкина, Л. Ю. Брик, Л. М. Бродская, A. К. Гладков, В. А. Гучкова-Сувчинская-Трейл, Н. Д. Журавлева, Вяч. Вс. Иванов, Т. Н. Кванина, К. Н. Кист-Рейтлингер, Г. Н. Козловская, А. А. Кутепов, В. В. Левик, С. И. Липкин, Л. Б. Либединская, С. И. Липеровская, Э. Л. Миндлин, И. В. Одоевцева, Е. Б. Пастернак, М. С. Петровых, Н. А. Раевский, Р. Я. Райт, Н. А. Северцова, Т. В. Сланская, B. В. Сосинский, А. В. Сосинская, А. М. Тверитинова, А. И. Сизов, Л. И. Толстая, Е. Е. и Е. Б. Тагер, Е. А. Таратута, Л. К. Чуковская, Н. Н. Харджиев, Зоя Цветкова, В. Е. Чирикова, А. В. Эйснер, И. И. Эренбург.

Во Франции: М. М. Айканов, Н. Л. Шестова-Баранова, А. А. Гучков, Д. Десанта, А. Доминик, М. Л. Карсавина-Сувчинская, А. Л. Литауэр, Н. Б. Сологуб, З. Н. Шаховская.

В Великобритании: проф. Дж. Смит (Оксфорд), К. Стидварти (Кембридж)

В США: С. А. Карлинский

В Израиле: Инна Рубина

Через переписку: С. Н. Андроникова-Гальперн, М. С. Булгакова-Сцепуржинская, А. С. Головина, Ю. П. Иваск, Е. И. Еленева, Т. М. Сухотина-Толстая, П. П. Сувчинский, А. А. Реформатский, К. Б. Родзевич, М. П. Ромэн Роллан.

Только по телефону: Кирилл Хенкин (Германия), сын Вадима Кондратьева (США).

Примечания

1

Далее номера ссылок соответствуют номерам дополнительных материалов в Приложении 3 «На полях этой книги».

2

отпрысков (фр.).

3

Жена Асеева Ксения Михайловна — урожденная Синякова. Две ее сестры также жили тогда в Чистополе.

4

Дюкоме Жан-Пьер (1902–1961) — французский фотограф. Завербован Н. Позняковым в 1936 году в советскую разведку. Участник оперативной группы, созданной летом 1937 года во Франции для преследования и убийства Рейсса. Был арестован французской полицией и провел 13 месяцев в тюрьме. Дал обширные показания. Освобожден из тюрьмы в связи с тем, что не были задержаны главные организаторы убийства. Партийная кличка — «Боб».

5

Сведения ошибочны. Цветаева родилась 26 сентября (по ст. стилю) 1892 года, ее родители И. В. и М. А. Цветаевы.

6

«Союз возвращения» возник в Париже в 1925 году, но в начале тридцатых был радикально преобразован и оказался в полной идеологической и материальной зависимости от советского полпредства во Франции. В первой половине тридцатых годов секретарем «Союза» был Е. В. Ларин, с 1937 года (в связи с переходом Ларина на работу в Советский павильон Всемирной выставки в Париже) его сменил А. А. Тверитинов. Оба вернулись в СССР и были репрессированы.

7

Ариадна Эфрон родилась 5 сентября (по ст. стилю) 1912 года.

8

«Работала там» — то есть в редакции журнала «Наш Союз».

9

Афанасов Николай Ванифатьевич (1902–1941) — русский эмигрант, друг С. Я. Эфрона с 1918 года. Во время Гражданской войны — участник Белого движения. В Болгарии работал шахтером и лесорубом. Переселившись во Францшо, жил в основном в Гренобле, время от времени работал таксистом, долгие периоды оставался без работы. Завербован в советскую разведку в 1934 году. В свою очередь завербовал Марка Зборовского, ставшего впоследствии личным секретарем сына Л. Д. Троцкого Льва Седова. Вернулся в Советский Союз осенью 1936 года. Жил в Калуге. Поддерживал связи с В. А. Гучковой-Трейл, Э. Э. Литауэр и С. Я. Эфроном. Арестован в Москве в начале 1940 года. Расстрелян 28 июля 1941 года.

10

Газета «Евразия» издавалась в Париже «левыми» евразийцами с ноября 1928 года по сентябрь 1929 года.

11

Об эпизоде прибытия беженцев Цветаева упоминала в письме к Анне Тесковой: «…прибытие к нам испанского республиканского корабля — беженцев из Сантадера, и день, проведенный с испанцем, ни слова не знавшим по-французски, как я — по-испански, — в оживленной беседе, в которую вошло решительно все».