Синьора да Винчи - Робин Максвелл

Леонардо подошел, тоже снял платок и сочувственно посмотрел на меня.

— С чего я расплакалась?

— Ты всегда плачешь, когда умирают дети.

— И верно… Леонардо, — начала я и смолкла, не в силах оторвать взгляд от мертвых матери и ребенка.

— Не надо, не продолжай. Я сам знаю, что это безрассудство.

— Помноженное на беззаботность! — сорвалась я на крик. — Всего один вопрос твоим друзьям в боттеге — и вот куда они меня направили! Ночная канцелярия однажды позволила тебе выскользнуть из своих лап, но если тебя снова арестуют за некромантию… — покачала я головой, — лучшие адвокаты Медичи не смогут спасти тебя. — Но как же тогда мне учиться? Как еще я смогу познавать физическую природу человека? — с детской наивностью спросил Леонардо. — Как мускулы приводят в движение конечности? Придают выражение нашим лицам? Не много наберется таких, кто учит анатомии, но и они не знают того, что скрыто от их глаз. Они довольствуются тем, что талдычат слово в слово истины, открытые и записанные еще греками и римлянами! К чему им вообще анатомировать тела?! — со все возрастающим жаром доказывал Леонардо. — Опыт — вот ключ к познанию!

— Дорогой мой мальчик… — начала я, но Леонардо, совершенно распалившись, уже меня не слушал.

— У другого покойника я исследовал нервный ствол, который спускался от мозга через затылок и позвоночник к рукам и ногам! У того же трупа я вскрыл руку. Мне недостаточно было видеть, как она устроена изнутри — я хотел знать, каким образом она двигается! Для этого я заменил мышцы веревочками и проволочками. Я дергал за них, и пальцы на руке шевелились!

Я молчала, но по моему напряженному лицу сын догадался, как я обеспокоена.

— Мама, прошу, не переживай за меня! Я понимаю, что это все чудовищно, но зато это и ни с чем не сравнимая радость!

— Я не переживаю, — не веря самой себе, сказала я. — Ты что же, проводишь все время здесь, с мертвецами? А как же друзья? Любовь?

Леонардо отвел глаза и заговорил нарочито безучастно, пытаясь скрыть те чувства, что сами так и рвались наружу:

— Любовь, ты — ад, где лишь глупцы способны рай узреть. Яд усладительный, смерть под личиной жизни…

Я узнала строки Петрарки, но не перебивала.

— А страсть? Узда для интеллекта, и приводит она лишь к разочарованиям и горечи. — Голос его подрагивал. — Те, кто не может умерить свой аппетит… низводят себя до животного уровня.

— Леонардо! — взмолилась я. — Тебя оскорбили церковники…

— Пропади они все пропадом! — вспылил он и гневно посмотрел на меня.

Я ладонью закрыла ему рот, призывая успокоиться. Тогда Леонардо взял мою руку в свою, загнул мне пальцы в кулачок и, поцеловав его, прижал к своему сердцу.

— Ничего со мной не случится, мамочка, и на сегодня довольно. Хватит. Я буду осторожен.

— Ты всегда так говоришь…

— Ты, пожалуй, иди, — улыбнулся Леонардо. — У меня не так много времени — они скоро… — Он перевел взгляд на вскрытые тела.

— Понимаю.

Я быстрым шагом направилась к двери, но не выдержала и окликнула его:

— Приходи навестить меня, хорошо?

Леонардо уже успел повязать платок и снова заняться трупами.

— При условии, что на ужин будут тушеные овощи, — не оборачиваясь, отозвался он.

ГЛАВА 22

С некоторых пор я стала завсегдатаем в роскошных спальных покоях братьев Медичи, где собирались их близкие друзья и иногда — члены Академии. Удобно раскинувшись на кровати под пышным балдахином, пристроившись на сундуках или восседая на коврах среди подушек, немало ночей мы провели за распитием вина, музицированием и пением. Слушая новые вирши из-под пера Лоренцо, Полициано или Джиджи Пульчи, мы то добродушно ворчали, порицая их, то расточали им обильные славословия… и просто по-мужски беседовали, не замечая, как часы бегут к рассвету.

На этот раз, впрочем, все было иначе. В воскресенье накануне Вознесения мы все, приодетые для посещения церкви, собрались в спальне Джулиано. Младший Медичи не вставал с постели: у него еще не зажила нога после падения с лошади. Увидев на дороге змею, его Симонетта встала на дыбы и сбросила седока. Благодаря моим припаркам рана на его бедре почти затянулась, но сломанное ребро повредило легкое, и Джулиано дышал по-прежнему трудно и часто. Сегодня, несмотря ни на что, он вознамерился пойти в собор вместе с братом и всей компанией.

— Тебе необходим покой, — устало твердил Лоренцо, повторивший эту фразу, вероятно, не менее сотни раз.

— Мне надоело безделье! Я и так уже пропустил званый обед в честь Рафаэля, а теперь вдобавок лишусь возможности поглазеть на юных красоток в церкви. То-то они сегодня принарядились! Силио, подай мой синий колет.

— Нет, — решительно отказался Фичино. — Оставайся в постели. Твоя матушка беспокоится о твоем здоровье.

— Объясни-ка мне еще разок, — насупился Джулиано, — зачем нам так суетиться и сорить деньгами ради чествования какого-то семнадцатилетнего желторотика?

— Затем, что этот желторотик — любимый племянник нашего дражайшего святейшества и его только что возвели в кардинальский чин, — пояснил Лоренцо. — Анджело, не пойти ли тебе и не посмотреть, как там у него успехи?

Папский племянник Рафаэль Сансони в этот момент переодевался в гостиной у Медичи, облачаясь в кардинальскую мантию перед своим первым появлением на публике в кафедральном соборе. Полициано ленивой походкой направился по коридору в гостиную, бросив нам напоследок:

— Хоть раз мы с Джулиано сошлись во мнениях…

Лоренцо был задумчив. Его рассердило пренебрежение Папы Сикста по отношению к их семейству: глава Римской церкви недавно передал управление финансами курии, которым всегда занимались Медичи, их конкурентам — банку Пацци. Лоренцо нимало не сомневался, что этот поступок — лишь часть сложной и далеко идущей стратегии, нацеленной подчинить слишком независимую Флоренцию папской власти.

— Все пошло наперекосяк после убийства Сфорца, — произнес Лоренцо, словно для самого себя, имея в виду Галеаццо, того самого хулимого всеми миланского герцога, бывшего ему если не другом, то, по крайней мере, сильнейшим союзником Флоренции на севере. — Сикст считает, что теперь, когда на герцогском троне восьмилетний мальчик, а правит от его имени женщина, в Милане не будет порядка, а значит, Флоренция тоже утратит свою силу и влияние.

— Думаешь, папские соглядатаи не прознали, что ты флиртуешь с обеими сторонами?

— Ты о миланцах? О том, что я поддерживаю Бону и ее малолетнего сына и в то же время набиваюсь в друзья к его дядюшке? — Лоренцо с горечью рассмеялся. — От ватиканских шпиков ничего не скроешь!