Кортес - Кристиан Дюверже

Судья Понс де Леон неожиданно занемог. Кортес объяснил недуг переменой высот и усталостью после трудного путешествия и обеспечил больному комфортные условия. Свита судьи также испытывала трудности с адаптацией к местному климату. Тошнота, жар, угнетенное состояние духа. Загадочная эпидемия косила приближенных судьи. Понс де Леон преставился 20 июля. Титул губернатора Новой Испании не пошел старику на пользу. По странному совпадению вместе с ним на тот свет отправилось более тридцати его сторонников. Судья, назначенный де-юре, устранился де-факто. Кортес вернул себе титул и отдалил опасность расследования.

Но перед смертью Понс де Леон успел объявить свою последнюю волю, и 16 июля он передал свои полномочия некоему Маркосу де Агилару. Муниципальный совет Мехико не признал Агилара и обратился к Кортесу с просьбой взять управление в свои руки. Тот медлил с ответом, но в конце концов уступил просьбам и снова стал губернатором, оставив судебные функции Агилару, которого назначил 1 августа верховным судьей.

Кортес даже под давлением держал свою линию и превосходно справлялся со своими функциями. В частности, он издал указы о хорошем обращении с индейцами и торжественно подтвердил принципы, установленные в 1524 году, еще сильнее ужесточив ограничения, налагаемые на кастильцев. Кортес настаивал на неприкосновенности индейских территорий, ограничивал на них свободу передвижения испанцев и запрещал коммерциализацию маиса, который оставался индейской пищевой культурой и должен был находиться в руках коренного населения. Кортес шел на риск и управлял, исходя не из того, что было более выгодно в сложившейся обстановке, а из своих убеждений. В августе 1526 года он считал, что враги еще могут остановить задуманный им процесс колонизации. Надо признать, что образ королевской власти, созданный ее представителями, был малопривлекателен. Тот самый Агилар, навязанный Понсом де Леон при сомнительных обстоятельствах, был больным стариком, страдавшим застарелым сифилисом в последней стадии. Из страха быть отравленным он питался исключительно молоком женщины![191] Но как инквизитор Индий он обладал некоторой властью. Кортес все же надеялся, что Агилар – это еще не Испания и мексиканцев могут уважать такими, какие они есть. Но он ошибался.

Агилар надоедал приступами гнева и капризами. Подталкиваемый противниками Кортеса, которые уже видели себя вырезанными индейцами, если только не победит группировка королевских чиновников,[192] он требовал себе полных полномочий. Осторожный Альборнос предпочел уехать из Мехико и вернуться в Кастилию. В этот момент Кортес мог одним ударом разрубить пуповину, связывавшую его с Испанией. Провозгласи он отделение в то лето 1526 года, Мексика никогда бы не стала испанской колонией. Погрязший в войнах с Францией и обуреваемый желанием заставить папу благословить его на троне Священной Римской империи, Карл V не имел средств на войну с Кортесом. Правитель Новой Испании, несомненно, думал об этом. Его обвиняли в ведении тайных переговоров с Францией о защите в случае разрыва с Испанией. Это невозможно проверить, но предположение вполне правдоподобно.

Впрочем, Кортес так и не решился сделать последний шаг. Он понимал, что стоял на пороге выбора, когда пути еще могли разойтись. Инквизиция, от которой он бежал двадцать два года назад, снова настигла его, воплотившись в гротескных чертах этого Агилара; король стал вмешиваться в управление Мексикой, назначая напрямую членов муниципального совета Мехико, как это было в случае Эрнандеса де Проано, Кристобаля де Охеды, Луиса де Беррио и Бернардино Вацкеса де Тапиа, вступивших в свои должности в течение лета. Но время пока еще оставалось.

Загадочный Кортес выбрал лавирование. Если Агилар требует власти, он даст ее ему. Так, чтобы всем стало ясно, что этот изнеженный инквизитор, сосущий грудь кормилицы, есть представитель самого короля. И еще раз Кортес решает написать Карлу V, чтобы изложить ему свой образ мыслей.

3 сентября он завершил свою пятую реляцию, в которой описал поход в Лас-Гибуэрас, свое возвращение в Мехико и кончину Понса де Леона. Это было энергичное выступление в защиту своих действий, пронизанное едкой иронией, сквозь которую порой проступает внутреннее разочарование: чувствуется, что клевета придворных больно задевала Эрнана. «Ни Бог, ни Ваше Величество, кое его представляет, не допустят, чтобы злые языки, движимые завистью и алчностью, лишили меня чести. Ибо чести ради вынес я столько тягот и подвергся стольким опасностям».[193] Еше раз он требовал признать его заслуги и одобрить его политику, напоминая, какое впечатляющее количество золота им уже было добыто для Короны.

К пятой реляции – которая станет последней, – Кортес приложил два личных письма к Карлу V, в которых без обиняков изложил свою позицию… В первом он отмечает, что власть Агилара не имеет юридических оснований, но тем не менее он от имени короля передал в его ведение «вопросы гражданского и уголовного права». Он уведомляет монарха: «Обязанности капитан-генерала и управление индейцами остаются в моих руках вплоть до нового распоряжения».[194] Чтобы сильнее подчеркнуть юридический вакуум, созданный этой ситуацией, Кортес в тот же день – 11 сентября 1525 года – пишет королю другое письмо, в котором объясняет, что Агилар потребовал себе все полномочия, на что он пошел «с некоторыми возражениями».[195] Кортес еще добавил путаницы, выражаясь в будущем времени в нотариальном акте о передаче его полномочий губернатора Новой Испании.[196] Король поймет и из осторожности продолжит в своих письмах обращаться к нему как к главнокомандующему и губернатору Новой Испании!

Однако Кортес испытывал сильнейшую досаду и через несколько дней написал письмо отцу, Мартину Кортесу, умоляя заступиться за него перед королем: «Я нынче словно в чистилище, и ничто не помешало бы тому, чтобы открылись врата ада, если бы у меня не было надежды вырваться из него».[197]

1 марта 1527 года, несмотря на молоко кормилицы и все предосторожности, Агилар скончался от сифилиса. Кортес получил спасительную передышку. Путь к власти был открыт, и он протащил на ее вершину дуумвират из своего верного человека Гонсало де Сандоваля и королевского казначея Алонсо де Эстраду. Кортес снова мог вздохнуть свободно. Впрочем, ситуация нисколько не улучшилась: король назначил губернатором Пануко чудовищного типа – жестокого и кровожадного рабовладельца Нуньо Белтрана де Гусмана. Эксплуатация индейцев усиливалась день ото дня. Стараниями противников Кортеса коренное население в полной мере ощутило на себе все прелести «королевского ига».