Проклятая усадьба - Николай Леонов

С учетом рассказа генерала у него накопилось уже достаточно информации, чтобы сделать первоначальные выводы и предпринять некоторые шаги. Но, прежде чем определяться с действиями, необходимо было все хорошенько обдумать, и в отличие от торопившегося домой Крячко сам он уходить не спешил, несмотря на то что рабочий день закончился больше получаса назад.

– В ночную смену остаться решил? – подначивал его Стас. – На часы посмотри. Хорошие мальчики уже давно по домам сидят, манную кашу кушают.

– Нужно обмозговать кое-что, задержусь немного, – занятый своим, не поддержал этот шутливый тон Гуров.

– Вольному воля. Только если ты на орден рассчитываешь – не надейся. Я первый в очереди.

– Ладно, так и быть. На медаль соглашусь.

Оставшись один, Гуров сел за стол и погрузился в размышления.

Итак, теперь, после разговора с Орловым, окончательно подтвердилась связь дела об убитом полицейском с расследованием по Котову. Ответ на вопрос, каким образом мог узнать что-то опасное для себя Кравцов, был ему совершенно ясен.

Если группа Трегубова дежурила в оцеплении возле торгового центра как раз в то время, когда оттуда уходил Котов, Кравцов вполне мог нечаянно подслушать или подсмотреть что-то такое, что тому же Котову очень хотелось бы скрыть. Что именно это могло быть, он пока не знает, но с учетом всего предыдущего предположения делать может.

Вполне возможно, что оба полицейских, и Николай Зимин, и Сергей Кравцов, пострадали за одно и то же. Только о том, что Зимин видел что-то ненужное, узнали сразу и поэтому его убили на месте, а о том, что та же информация известна Кравцову, догадались позже. Догадались или узнали от того же тайного информатора.

Он ведь говорил этому своему худощавому другу, Игорю, что хочет что-то проверить. Как знать, может быть, в ходе этих своих проверок он и подставился. Что-то неосторожно сказал, что-то не так или не у того спросил. Мало ли вариантов?

Но в общем и целом, пожалуй, можно констатировать, что загадочное дело об убийстве полицейского во время акции на стадионе раскрыто.

Убийца известен, это – профессиональный снайпер, прикрывающий Котова. А если опустить некоторые неясности и неточности, можно сказать, что известен и мотив. Пускай пока остается загадкой содержание секрета, который нечаянно узнал Кравцов. Но зато уже далеко не загадка сам факт, что какой-то секрет он знал и именно это знание оказалось для него роковым.

Что ж, с этим покончено. В деле Кравцова почти не осталось неясностей, и теперь он целиком и полностью может сосредоточиться на Котове. А уж здесь-то неясностей хоть отбавляй. Да и расставить последние точки в деле полицейского он сможет не раньше, чем разберется со всеми неясностями в деле Котова.

Стараясь припомнить во всех подробностях рассказ генерала, Гуров анализировал эту информацию с разных точек, определяя, может ли та или иная деталь дать подсказку и помочь в поисках ответа на вопрос о тайном информаторе.

Еще во время беседы его внимание остановила беспримерная инициатива Гриневича, фактически по собственному хотению организовавшего третью, столь же безрезультатную, как и две первые, облаву.

Чем могла быть продиктована такая активность? Желанием «себя показать», как выразился Орлов? Что ж, возможно. Возможно в том случае, если Гриневич непричастен к утечкам. А если это не так? Для чего ему все это могло понадобиться? Ему или кому-то другому? Может быть, здесь имела место какая-то тайная цель, которую преследовал сам Котов? Его личный, пока неизвестный Гурову интерес? Или они просто хотели посмеяться? Шутка рискованная.

И тут Гуров подумал, что не один Орлов может подозревать в своих рядах «крысу». Что, если и Котов, заметив, что регулярно уходит информация, решил произвести проверку?

Впрочем, учитывая, что четвертая облава тоже имела место, можно констатировать, что в результате военных действий стороны потерь не понесли. И жучок Орлова благополучно продолжает передавать информацию, да и перебежчик, притаившийся в рядах полиции, тоже сохранил статус-кво.

В общем, как ни поворачивай сегодняшний рассказ Орлова, все выявленные им фигуранты остаются под подозрением. Мало того, в разговоре прозвучала еще одна фамилия, которую, вполне возможно, придется тоже приобщить к делу.

Говоря о том, что экспертизу пули с операции у торгового центра проводил Михаил Федоров, Орлов упомянул второго эксперта, участвовавшего в расследовании по делу Кота.

С Юрием Зубовым Гуров тоже иногда пересекался по работе, но не был знаком близко. Теперь, зная, что тот тоже был задействован в интересующем его деле, Гуров решил, что и с Зубовым не помешает при случае пообщаться. Хотя особых результатов от этого общения он не ждал. Зубова активно привлекали на этапе сбора доказательств, то есть еще до того момента, когда стали предприниматься попытки непосредственного задержания преступника. Следовательно, не так уже велика вероятность, что неудачи в этих попытках происходили по вине Зубова.

А в отношении остальных беседа с Орловым только утвердила его подозрения.

В особенности его сейчас занимала фигура Гриневича. Тихий, незаметный, всегда серьезный и по-деловому настроенный, «умеренный и аккуратный», он как нельзя более подходил на роль «серой мышки», того самого, на кого «никогда не подумаешь», человека, на которого пытался намекнуть ему Ивлев.

«Да, все это весьма интересно, – думал Гуров. – И у Степанова есть серьезный мотив. И Гриневич этот явно не прост. Да и Миша, всегда такой открытый и общительный, со всеми знакомый и каждом умеющий оказать какую-нибудь незначительную, но полезную услугу, – даже Миша теперь под большим вопросом из-за этой истории с пулей. Только вот как получить ответ на этот вопрос? Как заставить того, кто в действительности виновен, проявить себя, показать свое истинное лицо, тем самым предоставляя возможность снять эти тяжелые и гнетущие подозрения с остальных?»

Гуров понимал, что сейчас необходимо предпринять какие-то шаги, которые спровоцировали бы информатора на действия, выдающие его с головой. На воре, как известно, и шапка горит.

Но какие именно это должны быть шаги? Какой крючок он должен закинуть, чтобы выловить эту отвратительную рыбину?

И тут, то ли по аналогии, то ли следуя подсказке шестого чувства, Гуров снова вспомнил про наблюдательного рыбака. Шутки шутками, а ведь этот дед видел снайпера, теперь в этом нет никаких сомнений. То есть это – свидетель. Свидетель, с помощью которого можно создать фоторобот.

Вот он – крючок!

Гуров был далек от предположений, что древний старик, в темноте, мельком, лишь несколько секунд видевший быстро проходящего мимо мужчину, сможет воссоздать в памяти его внешность. «Светлый волос», упомянутый в его рассказе, – и это уже было много. Но ведь преступники этого не знают. Они не знают даже того, что на обратном пути со стадиона снайпера вообще кто-то видел. Сам-то он не заметил хитрого рыболова, иначе вряд ли оставил бы в живых.

Кстати, совершенно необязательно ставить кого-то в известность, что снайпера видели именно по пути со стадиона. Просто – видели. Имеется свидетель, заметивший высокого светловолосого мужчину в подозрительной близости от очередной полицейской операции, и этого свидетеля он, Гуров, в самое ближайшее время намеревается привезти в лабораторию, чтобы с его помощью создать фоторобот. Вот информация, которую он должен, не мешкая, довести до сведения всех трех фигурантов. Сообщить об этом, назначить день, в который должен явиться свидетель, и ждать, что будет.

В лабораторию, разумеется, никто не придет, и предполагаемый информатор наверняка заинтересуется причиной этой неаккуратности. Вот тогда-то он и получит ответ на этот мучительный и неприятный вопрос: кто?

Гуров, секунду назад очень довольный возникшей у него идеей, снова сдвинул брови и в самом отвратительном настроении стал собираться домой.

Какая бы из трех фамилий ни оказалась ответом на роковой вопрос, он не назовет завершение дела удачным.

Степанов и Федоров – коллеги, знаемые сто лет, люди, с которыми он каждый день общался, почти друзья, – сама мысль об их возможной причастности болью отзывалась в сердце.

Гриневич был моложе, и с ним Гуров не имел таких доверительных отношений, но с ним работали, ему доверяли другие. Тот же Степанов, очевидно, совершенно искренне расхваливал его, гордясь достойной «сменой», и думать о том, что это «достоинство» – всего лишь лицемерная маска, было до крайности неприятно.

Заперев дверь кабинета, Гуров по гулким и пустынным в этот час коридорам шел к выходу.

– Сегодня припозднились, Лев Иванович, – обратился к нему дежурный.

– Работа, – коротко ответил Гуров, открывая дверь в тихую и морозную февральскую ночь.