В августе жену знать не желаю - Акилле Кампаниле

Джанни Джанни был в ударе. Он всех оглушил своей игрой на гостиничной трубе, закусил и даже под всеобщие аплодисменты отплясал бешеную сарабанду с упиравшимся Арокле. Потом взглянул на часы и посерьезнел.

— В эту минуту, — сказал он во внезапно наступившей тишине, — ровно семьдесят лет назад я появился на свет.

— Многая лета! — закричали вокруг.

Джанни Джанни не ответил, сунул часы в карман и сказал потухшим голосом:

— Счет.

Арокле прибежал со счетом за пятнадцать дней проживания старика в гостинице.

— А зачем вам? — спросил кто-то. — Вы уезжаете?

Джанни Джанни не ответил. Он внимательно изучил цифры и заплатил до последнего цента.

Потом подозвал Арокле и сказал:

— Держи.

И сунул ему в руку пол-лиры. После чего старик попросил врача, который был среди отдыхающих, проверить ему пульс.

— В полнейшем порядке, — сказал врач.

Джанни Джанни попросил прослушать его со всех сторон и, когда узнал, что со здоровьем у него все прекрасно, воскликнул:

— Проклятье!

Все молчали, ожидая разъяснений. Наконец, старик, по просьбе окружающих, рассказал следующее:

— Десять лет назад я получил небольшое наследство. Поскольку я на свете один-одинешенек, я решил все его проесть. Но, заботясь о завтрашнем дне, я разложил все так, чтобы денег мне хватило ровно до последнего дня моей жизни, и при этом не осталось ни одной непотраченной лиры. Я рассчитал, что проживу не дольше семидесяти лет; полученные деньги я распределил ровно до этого возраста, и так, день за днем, я потратил все состояние.

На некоторое время Джанни Джанни умолк, глядя в пустоту; потом закончил:

— Как видите, мой расчет оказался самонадеян: семьдесят лет мне наступило, деньги кончились…

— А вы все еще живы! — с тоской воскликнули слушатели, проникаясь душевной драмой старика.

Старик покачал головой и повторил угасшим голосом:

— А я все еще жив.

— Но почему же вы не оставили себе про запас?

— Почему? Да потому что если бы я умер раньше, эти деньги пропали бы зря. А я хотел попользоваться ими всеми. Но, повторяю, — конец денег и конец жизни не совпали, как я надеялся.

Джанни Джанни встал.

— Что мне теперь делать? — сказал он. — Куда мне идти? Что я буду есть завтра? Ничего я не знаю.

Он положил трубу, взял узелок со своими вещами, который носильщик снес вниз; пожал руку гостиничной прислуге, пришедшую проститься с ним у дверей коридора; поклонился бывшим товарищам по пансионату и медленно поплелся к выходу.

У выхода, порывшись в кармане, он обнаружил монету в десять центов. Вернулся.

— У меня осталось еще два сольдо, — произнес он, взял трубу, поднес ее ко рту и звонко затрубил среди сочувственного молчания присутствующих, пока Арокле трубу у него мягко, однако настойчиво не отнял.

Джанни Джанни вышел.

Было видно, как его согбенная годами фигура медленно пересекала дорогу.

Mors tua, vita mea[13]. Силач-гренадер коршуном набросился на инструмент и принялся дудеть, а в это время постояльцы направлялись к своим столам, поскольку прозвучал сигнал к завтраку.

Но нашлась добрая душа, пожалевшая Джанни Джанни. Это был Уититтерли — догнав несчастного долгожителя, он сказал ему:

— Послушайте, оставайтесь сегодня в пансионате за мой счет, а завтра… — Он собирался сказать: завтра поможет бог; но, не желая огорчать старика, закончил: — А завтра, будем надеяться, вы умрете.

Джедеоне пулей влетел в гостиницу и сказал супругам Суарес:

— Идемте в номер, мне нужно вам кое-что сказать.

Тем временем, поскольку стояла суббота, синьор Афрагола разослал своим постояльцам счет за неделю и заперся на два оборота ключа. Несколько мгновений спустя весь пансионат гудел у него под дверью. Силач-гренадер с трубой в руках подавал сигналы к битве. Афрагола ломал руки, вопрошая с тоской:

— Как же я смогу выйти вечером за продуктами?

И прислушивался к грозному шуму за дверью.

— Тут, — сказал он себе, — нужен такой маскарад, который донельзя напугает постояльцев, а меня сделает неузнаваемым.

Ему в голову пришла блестящая мысль.

— Я наряжусь гостиничным вором! — сияя, воскликнул он.

Он разрыл солидный запас своих маскарадных костюмов, и несколько минут спустя черная майка и маска сделали его неузнаваемым даже для самого тренированного глаза. Он вылез через окно в сад и осторожно вошел в гостиную в надежде незаметно выбраться из здания. Но, когда он проходил, постояльцы в страхе шарахались от него, и из уст в уста пробежало имя, наводившее ужас:

— Мистерьё… Мистерьё…

«Пока все неплохо», — подумал Афрагола. И чтобы успокоить народ и рассеять возможные сомнения, он сказал очень вежливым тоном, проявив феноменальную наглость:

— Да, господа. Я и есть Мистерьё. Но я не хочу никому причинить зла. Позвольте пройти.

И направился к выходу.

Однако при виде такого любезного гостиничного вора постояльцы воспрянули духом. Многие дамы сбегали в номера за альбомами и стали кричать, протягивая их лже-Мистерьё:

— Пожалуйста, автограф!

Фальшивого гостиничного вора эти легкомысленные создания окружили с радостными восклицаниями восхищения. Дамы пожирали его глазами. Силач-гренадер протянул ему альбом и ручку со словами:

— Вы не напишете какое-нибудь пожелание? Видите, здесь автографы самых знаменитых деятелей искусства и политики.

Афраголе некуда было деваться; он торопливо нацарапал:

Не будьте жестоки к ворам.

— Как прелестно! — воскликнули все.

И хотели предложить псевдо-Мистерьё выпить с ними чашечку кофе; а он, заметим, был сам не свой.

— Расскажите нам о каком-нибудь из своих дел, — стала умолять какая-то дамочка, — что-нибудь пикантное и одновременно ужасное.

— Да, — сказал силач-гренадер, — о какой-нибудь гостиничной проделке!

«Да уж! — подумал Афрагола, который был начисто лишен воображения. — Если я расскажу о своих гостиничных проделках, меня тут же узнают».

Он медленно заговорил:

— Однажды…

Но тут открылась входная дверь, и появилась стройная фигура другого гостиничного вора в черной майке.

— Ох… — сказал Афрагола, который страшно побледнел под своей маской, — дорогой коллега…

Пришедший не обратил на него внимания. Он обратился к Арокле:

— Могу я видеть синьора Мальпьери?

— Он в номере; о ком доложить?

— Мистерьё.

Взрыв бомбы произвел бы на постояльцев меньшее впечатление.

Афрагола упал на стул.

— Но, — сказала одна дама, показывая на него пришедшему, — вот Мистерьё.

Настоящий Мистерьё пожал плечами и бросился вверх по лестнице за Арокле. А тем временем силач-гренадер, заподозрив неладное, стал внимательно присматриваться к лже-Мистерьё; ему показалось, что под трико на одной из ягодиц у гостиничного вора торчит громадный нарыв.

— Друзья, — внезапно закричал он, хватая самозванца, — у него сумка для продуктов.

Постояльцам не нужно было других слов. Они набросились на несчастного и хорошенько бы его поколотили, оставив лежать без чувств на полу, если бы Афрагола, который по части ловкости мог бы поспорить с настоящим Мистерьё, не вверил свое спасение ногам.

Когда Арокле узнал о случившемся, он сказал:

— И вы туда же — переодеться гостиничным вором! Господи, да только так вас и можно узнать!

— Вы захватили отмычки? — спросил Джедеоне, когда Мистерьё вошел в номер к Суаресам.

— Разумеется.

— Тогда подождите минутку.

Он пошел звать Катерину, оставив вора в компании с супругами Суарес, которые, заметим попутно, отнюдь не чувствовали себя спокойными, хотя Мистерьё, чтобы не пугать их, даже снял свою маску. Послышались шаги Джедеоне, который возвращался с девушкой. Дверь отворилась, Катерина вошла и:

— Цветок в грязи! — воскликнула она, покачнувшись.

Мистерьё выронил из рук отмычки.

— Катерина! — пробормотал он.

— Кто-нибудь мне объяснит… — начал было Джедеоне, ошеломленно глядя на окружающих, изумленных не менее его, хоть и каждый по своей причине.

Мистерьё, к которому вернулось самообладание, жестом остановил Джедеоне.

— Вы, — сказал он старику, — не сказали мне, в чем состоит дело. — Он собрал отмычки, снова надел маску и добавил: — Я никогда не стану им заниматься. Всего хорошего, господа.

И исчез, оставив всех стоять в позах, которые они приняли бы, если бы за мгновение до того среди них взорвалась бомба.

XIII

Когда после драматичной слезной сцены Катерина рассказала про свои ночные разговоры с Цветком в Грязи, Джедеоне разорвал помолвку и ушел, бросив в лицо Суаресам:

— У меня для сына найдется не одна, а сотня партий получше вашей Катерины. Вы еще будете локти кусать!

— Злобная тварь! — крикнул ему вслед Суарес.

Этот на вид такой миролюбивый человек был способен на самые страшные поступки, если его раздразнить.