Обед в ресторане «Тоска по дому» - Энн Тайлер

— Честно говоря, — сказал Бек, — я не рвусь жениться на ней. И дело не только в ее дочери, дело во мне. Во мне самом. Думаешь, у меня не было любовниц? Да я мог бы жениться чуть не на каждой. Многие умоляли: «Напиши жене, разведись, и мы поженимся». «Давай еще подождем», — говорил я, но так ничего и не предпринимал. Сам не знаю — почему.

— Ты оставил нас в ее когтях, — сказал Коди.

Бек посмотрел на него.

— Что?

— Как ты мог так поступить? Как мог бросить нас на произвол матери? — Коди наклонился к Беку и сразу почувствовал легкий запах нафталина от его костюма. — Мы же были тогда совсем маленькими, не могли защититься. Ты был нашей единственной защитой. Мы напрягали слух, ожидая, когда за дверью прозвучат твои шаги, шаги заступника. Но ты отвернулся, палец о палец не ударил, чтобы нас защитить.

Бек смотрел мимо Коди на проезжавшие машины.

— Она доконала меня, — сказал он наконец.

— Доконала?

— Убила все хорошее, что было во мне.

Коди выпрямился.

— Сначала она считала меня прекрасным человеком. Ты бы посмотрел на ее лицо, когда я заходил в комнату. Мы познакомились, когда она уже была старой девой и примирилась с этим. За ней давным-давно никто не ухаживал, подруги просили ее посидеть с детьми, которые называли ее тетей Перл. И тут появился я. И сделал ее счастливой! А себя загубил, сынок. Беда в том, что если я делаю женщину счастливой, то не могу ей ни в чем отказать. Будь она щербатой, уродливой или толстухой — чем хуже, тем лучше! Разведись я с твоей матерью, я бы, вероятно, уже раз шесть женился заново — переходил бы всякий раз к новой женщине, которая была бы счастлива лишь оттого, что видит меня, и уходил бы, как только она, привыкнув ко мне, переставала быть такой счастливой. Именно привычная близость вечно все портит. Не подпускай к себе людей слишком близко, сынок. Разве я не говорил тебе этого, когда ты был мальчиком? На первых порах у нас с твоей матерью все шло прекрасно. Казалось, я просто не мог сделать что-нибудь не так. Однако постепенно она стала замечать мои недостатки. Я не скрывал их; но, как теперь выяснилось, они все же имели значение. Я совершал ошибки, и Перл их видела. Видела, что я слишком часто уезжаю из дома, мало помогаю ей, не продвигаюсь по службе, полнею, много пью, не так разговариваю, не так ем, не так одеваюсь, не так вожу машину. Что я ни делал, все было не так. Все было испорчено. Оборачивалось несчастьем. Привезу из поездки какую-нибудь игрушку, чтобы порадовать вас, а из-за нее непременно начнется скандал — ваша мать всегда найдет к чему прицепиться: то игрушка слишком дорогая, то очень опасная, то слишком сложная. И вы, дети, тоже начинали ссориться, кому первому играть. Помнишь тот набор — лук и стрелы? Я-то думал, все будет хорошо, сблизит нас, поедем всей семьей за город, прикрепим мишень к дереву и станем упражняться в стрельбе. Но ничего не получилось. Сначала Перл сказала, что она не спортсменка, потом Дженни захныкала, что слишком холодно, потом вы с Эзрой заспорили и в конце концов подрались, выпустили стрелу и ранили мать.

— Помню, — сказал Коди.

— Попали ей в плечо. Кошмар. На следующей неделе, пока я был в отъезде, что-то стряслось с ее раной. Возвращаюсь домой, а она говорит, что чуть не умерла. Инфекция какая-то, что ли. Это была последняя капля. В воскресенье вечером я сидел на кухне, пил пиво и вдруг, к собственному удивлению, сказал: «Перл, я ухожу».

— Значит, это тогда ты ушел от нас? — спросил Коди.

— Собрал чемодан и ушел, — кивнул Бек.

Коди сел на ступеньки.

— Понимаешь, — сказал Бек, — я думаю, виной всему — беспросветность. Унылая беспросветность жизни. Все оказалось перепутанным, сложным и нисколько не прекрасным. Я так не мог. Мать могла, а я не мог. Что ж, надо отдать должное твоей матери. — Бек вздохнул и провел рукой по подкладке пиджака. — По правде говоря, когда ушел, я не думал, что когда-нибудь снова захочу увидеть вас. Но потом иной раз и задумывался: интересно, что сейчас делает Коди? Чем заняты Эзра и Дженни? Семья у нас была не ахти какая счастливая, думал я, но так или иначе это все, что есть у человека. К тому времени прошло года два или три с тех пор, как я ушел от вас. И вот однажды вечером я очутился проездом в Балтиморе. Оставил машину в соседнем квартале и пошел к вашему дому. Чуть не замерз, пока ждал на другой стороне улицы: мол, если кто-нибудь выйдет из дома, тогда подойду. И вот появился ты. Сперва я даже не узнал тебя, решил, что в доме живет другая семья. А потом сообразил, что это ты так вырос. Стал почти мужчиной. Ты прошел по дорожке и нагнулся за вечерней газетой, выпрямился, подбросил ее в воздух и поймал — и тут я понял, что ты проживешь без меня. Ведь ты способен на такой беззаботный жест — подкинул газету и поймал ее. Из тебя будет толк, подумал я. И оказался прав, верно? Смотри! Разве из вас не получился толк — живете хорошо, все трое. Это ее заслуга, это Перл добилась. Я и тогда знал: она справится. И я вернулся к машине… После я жил будничной жизнью. Были кой-какие приятели, время от времени появлялись любовницы. Потом кто-нибудь начинал мною восхищаться, и я говорил себе: «Вот бы Перл узнала об этом». Изредка я посылал ей весточку. Сообщал свой последний адрес. Но на самом деле я писал, чтобы сказать ей: «Новый важный начальник очень ценит меня» — или: «Одна дама в восторге, когда я захожу к ней». С ума сойти, правда? Мне кажется, что все эти годы, когда мне выпадала удача, я мысленно как бы выставлял ее напоказ перед вашей матерью. «Вот, Перл, полюбуйся», — думал я; а теперь ее нет, так что же мне делать?

Бек горестно покачал головой.

Не зная, что ответить, Коди рассеянно глянул в сторону Прима-стрит и увидал, как его родня веером сворачивает к ним, на Бушнелл-стрит. Впереди во весь дух мчались дети, за ними вприскочку бежали подростки, а за теми, стараясь не отставать, почти бегом следовали взрослые — вид у них у всех был неожиданно радостный. Из-за темной траурной одежды лица их казались на диво светлыми. Руки и ноги детей так и мелькали, малышка подпрыгивала на плечах Джо. Коди был удивлен и тронут. Он почувствовал, что они притягивают его к себе, что не они к нему направляются, а он к ним.

— Они нашли нас, — сказал он Беку. — Пойдем закончим обед.

— Не знаю, как и быть, — замялся Бек, но разрешил Коди помочь ему подняться. — Ладно, разве что последнее блюдо, — добавил он, — но предупреждаю: я уйду до того, как подадут десертное вино.

Поддерживая отца под руку, Коди повел его навстречу родным. Над их головами парили чайки, а небо сияло чистой синевой, навевая воспоминания о загородных прогулках детства — поездках на машине, пикниках, осенних походах, прогулках среди весенних цветов. Он вспомнил ту поездку, с луком и стрелами, и ему вдруг почудилось, что он снова видит изящный, трепетный полет стрелы. Видит распрямленную фигуру матери на фоне сухой травы, ее золотистые волосы, маленькие руки, поправляющие букет в тот самый миг, когда стрела уже была в полете. А в вышине, как ему казалось теперь, висел тогда почти недвижимый коричневый самолетик, гудящий, как шмель, в солнечных лучах.

Примечания

1

Одна из популярнейших песен английской группы «Битлз».