Ненастоящая семья - Мария Манич

— Что ты сказал? А ты? — Поворачиваюсь к маме.

— Ничего, — спешно произносит она.

— Приехали. Выходи.

Папа ударяет по тормозам и, насупившись, смотрит перед собой, на новенькое стеклянное здание аэропорта и прилегающую к нему парковку. Я тоже перевожу туда взгляд и приоткрываю рот.

— Рома! — звонко оповещает нас всех Зоя, тыча пальцами в окно. Роман Дроздов собственной персоной.

Мой муж.

Сердце подпрыгивает к горлу от радости. Красивый донельзя, в белой помятой рубашке и брюках от свадебного костюма, с всклокоченными волосами, утренней щетиной и злой как чёрт. По всей видимости, на меня. Сердце падает в низ живота, минуя своё привычное место в грудной клетке.

Остановившись у нашей машины, где мы все сидим в тягостном молчании, упирается руками в крышу и заглядывает в салон. Папа опускает вниз стекло, пожимает Роме руку и докладывает:

— Привёз.

— Спасибо, Сан Саныч, заберу её у вас на пару минут.

— Да уж будь добр, на побольше и не спеши с возвратом. Иди, чего сидишь? — а это уже мне.

— Вы что, сговорились? — бормочу свистящим шепотом.

Не получив ответа от родителей, вздёрнув подбородок, вылезаю на улицу.

Рома достает мой багаж и кивком головы указывает на аэропорт. Развернувшись, медленно идёт в его сторону, тащит за собой чемодан, с особым остервенением задевая колёсами все ямы.

Вздохнув, плетусь следом.

Дроздов останавливается напротив информационного табло, вчитываясь в написанное.

— Туда.

— Ты проводить меня решил? Спасибо, обойдусь, — говорю я. — Вали к своей Филатовой. Я вот сваливаю, как ты и велел!

Надо остановиться, но я как завелась с самого утра, так и не могу найти, где у меня тормоз. К глазам опять подбегают слёзы, успевшие высохнуть при внезапном появлении Дроздова. Я и не думала, что он появится здесь. Не мечтала.

Мне нужно знать, очень нужно, что у него ничего не было. Ни с Филатовой, ни с другой какой-то женщиной в тот небольшой промежуток времени, пока мы «играли» в пару.

Рома молча доходит до нужной мне стойки регистрации и отпускает ручку чемодана, оставляя его стоять между нами.

Смотрит мне в глаза, затем спускается к губам. Сглатывает. Вижу, как дёргается его острый кадык и он на секунду опускает ресницы. Догадка болезненно простреливает сердце, разливаясь жгучей болью под рёбрами.

Прощается.

Он со мной прощается.

— Зачем ты здесь? — спрашиваю, переминаясь с ноги на ногу. — Скажи хоть что-то…

— Я тебя люблю, — чётко произносит Рома, глядя на меня. Воздух со свистом покидает мои лёгкие.

— Что?

— Я тебя люблю. И, если ты действительно хочешь улететь работать, если это действительно твоя мечта, я тебя отпускаю. Лети. Работай. Живи.

— Ром…

— Держать рядом с собой насильно не буду, хотя не стану скрывать, мне очень понравилось держать тебя в своих руках.

У меня нет слов, я смотрю на него, широко распахнув глаза. Покачнувшись, потому что не держат ноги и трясутся коленки, хватаюсь за ручку чемодана, чтобы не упасть.

Рома болезненно морщится и качает головой. Кусает нижнюю губу, оставляя на ней белый след от зубов, и, сжав кулаки, отворачивается. Мне больно оттого, что больно ему. Он выглядит несчастным, расстроенным, действительно разбитым.

А ещё он прощается… со мной.

— Я не хочу уезжать от тебя, но я должна знать: те фото… она… они настоящие? — выдавливаю из себя.

Вцепившись в ручку чемодана, двигаю его в сторону, а сама делаю крохотный шаг вперёд. Рома возвращается глазами ко мне.

— Я тебе не изменял. У меня и в мыслях не было. Боже, ты же Лена Канарейкина! Девчонка, по которой я сох почти пять лет без перерыва.

— Ты встречался с другими.

— А ты от другого родила. И что теперь?

Делаю ещё шаг.

— Ты был без футболки и с расстёгнутой ширинкой.

Впиваюсь взглядом в его лицо, стараясь уловить хоть малейший намек на враньё или лукавство. Хоть что-то, что может меня оттолкнуть.

Рома лишь бесконечно устало качает головой и вдруг двигается с места. Тоже шагает навстречу. Между нами не больше тридцати сантиментов.

— Ей стало плохо в подъезде, было плохо в квартире. Живет Таня одна. Я просто остался ненадолго, проследить, чтобы она не захлебнулась. Её постоянно отключало.

В бреду она начала болтать про поджог, до этого я её лишь подозревал, улик у меня не было. А тут созналась. Как только ей стало лучше, я рванул к тебе. Всё.

— Ты прогнал меня, — произношу тихо.

Я почти сдалась, почти ему верю. Рома хороший парень, не зря я несколько раз в шутку называла его джентльменом. Это в его духе — помочь своей бывшей не заблевать квартиру и не умереть.

Мысленно усмехаюсь. Сушёная вобла, видать, совсем отчаялась. Потому что знала: даже будучи с ней, он всегда был моим. Я приподнимаю лицо, Рома, наоборот, опускает своё. Теперь мы ещё ближе.

Его дыхание щекочет мой лоб.

— Я разозлился на тебя. Не думал, что твой отъезд будет так скоро. Могла бы и предупредить.

— И всё равно готов меня отпустить работать в другую страну?

— Да.

— Почему?

— Потому что хочу, чтобы ты была счастлива.

Рома наклоняется чуть ниже, зависая напротив моих губ. Кончиками пальцев касаюсь его напряжённой шеи, веду по тёплой бархатистой коже и останавливаюсь на быстро бьющейся венке.

Он нервничает. До сих пор не уверен, выберу его или улечу. Глупый.

— А что, если я скажу, что счастлива лишь рядом с тобой?

— Я скажу: к чёрту Дубай. Поехали обратно в отель, у нас медовый месяц, моя Лена Дроздова.

Эпилог

Год спустя

— Мам, всё нормально, — устало повторяю в сотый раз за утро. — Да, мы уже у врача. Нет, пока не выходила. Откуда