Магия обреченных - Варвара Клюева

– Но они ничего не знают о Хайне!

– Зато они знают о существовании могучей силы, которая сорвала их планы, лишила магического Дара и едва не прикончила самих. Вряд ли они приписывают эти подвиги лорду Региусу, поскольку своими глазами видели его агонию. Еще сомнительнее, что они винят в своих бедах недоучку Валента или лорда Хедрига, чье магическое искусство ограничивается домоводством. Остальные же маги в это время весело пировали среди кущ Зачарованной рощи. Так что заговорщики догадаются поискать неведомого могущественного врага среди обитателей дворца. Как ты думаешь, ведьмочка моя ненаглядная, сколько продлятся их поиски после того, как до них дойдут слухи о странной сгорнийской девочке, которая почему-то пользуется покровительством владыки нагорнов?

Глава 26

По законам нагорнов участие в заговоре с целью государственного переворота, равно как и покушение на жизнь государя, каралось смертью, медленной и мучительной. Малих с полным основанием мог считать себя счастливчиком: владыка не только сохранил ему жизнь, но даже избавил от ужасов городской темницы. Если не обращать внимания на гвардейцев, что несут караул за дверью и под зарешеченными окнами роскошных покоев, можно вообразить себя почетным гостем, остановившимся во дворце по приглашению радушного хозяина. Еда и напитки изысканностью превосходят самые сладостные фантазии, мягкость и удобство ложа наводят на мысли о нерукотворном чуде, а развлекает дорогого гостя не кто иной, как сам венценосный Кармал. Двух-трех дней не проходит, чтобы владыка не удостоил своим визитом. Неслыханная честь, как уверяют слуги, хорошо знакомые с дворцовыми порядками. Малих должен чувствовать себя польщенным.

Но не чувствует. Неизреченная милость Кармала необъяснима, а потому настораживает и вызывает тревогу. Есть такое сгорнийское выражение: затейливый, как мысль нагорна, но только теперь Малих сумел оценить, насколько же прихотлив ум уроженцев Плоскогорья. Долгие часы одиночества плененный маг развлекался, пытаясь поставить себя на место владыки и придумывая причину благосклонного отношения к пособнику покушения на собственную жизнь, но безуспешно. Даже если предположить, что Кармал ищет смерти, у него нет оснований симпатизировать Малиху – ведь покушение-то не удалось! Да и с чего бы молодому здоровому монарху-нагорну, обладателю несметных богатств и неограниченной власти, желать себе смерти? Ведь нагорнам неведомо томление духа, одержимого стремлением раздвинуть границы возможного; их мечты, даже самые дерзкие, в конечном счете сводятся к обладанию теми или иными земными благами.

До недавнего времени ограниченность и всепобеждающий прагматизм этого народа вызывали у Малиха лишь снисходительную жалость. Каким же пустым должен быть внутренний мир людей, сосредоточивших все телесные и душевные силы на обретении богатства и превосходства над себе подобными! И ведь они знают, что даже самые удачливые, самые благополучные из нагорнов рано или поздно умрут и смерть превратит в ничто любые их достижения. Для мертвого тела нет разницы, хорошо ли холили и нежили его при жизни. Для отлетевшей души не имеет значения, сколько завистников и почитателей осталось за гробом. Нагорны не отличаются глупостью, а значит, не могут не понимать очевидных вещей. Понимают и продолжают растрачивать жизнь впустую? Выходит, иначе не умеют. Ну как их, убогих, не пожалеть?

Мог ли Малих предположить, что придет день, когда он будет им завидовать? Нелепость! Никогда парящий в заоблачных высях оакс не позавидует курице, не способной взлететь выше забора.

Никогда? А если ему отказали крылья? Оаксы не умеют ходить. Расстояние в несколько пядей, отделяющее их гнездо от бездны за краем скалы, они преодолевают бочком, двигаясь неуклюжими мелкими рывками. Их редко привлекает дичь, бегающая по земле, – ведь в охотничьем азарте можно не рассчитать последний рывок, промахнуться и врезаться в земную твердь. Даже если священная птица переживет столкновение, ей уже не подняться в воздух без обрыва под боком. Лишь в падении с высоты в дюжину саженей оакс может развернуть свои могучие крылья.

Что чувствуют, о чем думают оаксы, нечаянно приземлившись на птичьем дворе? Завидуют ли курам, умеющим ходить и бегать и не подозревающим о том, какое это счастье – парить над горными вершинами? Вряд ли. Охваченные отчаянием, они, наверное, даже не замечают суетливых тварей, квохчущих вокруг. Скорее всего воля священных птиц, ставших пленниками земного притяжения, целиком сосредоточена на попытке взлететь. Или умереть, когда становится ясно, что взлететь не удастся.

Жаль, что люди не отличаются такой же цельностью. Даже впадая в отчаяние, они способны получать удовольствие от вкусной пищи, размышлять о прихотливости ума и обычаях чужого народа и вопреки очевидности надеяться на перемены к лучшему.

Малих не очень отчетливо сознавал, на какие, собственно, перемены надеется. С исчезновением магического дара его жизнь утратила смысл, а как можно изменить к лучшему то, что не имеет смысла? Бросит ли его владыка в темницу или отпустит на свободу, по большому счету это ничего не меняет. Даже победа над Верховными лордами, ради которой Малих год назад рискнул жизнью, его более не волновала. Какая разница, появится ли у других магов шанс приблизиться к тайнам мироздания, если для него, Малиха, такой шанс утерян навсегда? Что за дело ему теперь до справедливости и верности идеалам? Маг, утративший Дар, неизбежно утрачивает вкус к вечным истинам.

Дар Малиха проявился очень рано. Он еще не умел говорить и не понимал, что имеют в виду родичи, называя его будущим магом, а уже ощущал свою особую связь с миром. Позже, овладев речью, маленький Малих пытался выразить это ощущение в словах, но не сумел. Речь сгорнов, живущих в поднебесье по обычаям предков, скудна, как почва их гор. Язык магов куда богаче, но он больше подходит для описания предметов, явлений и связей между ними, чем для выражения тонких душевных переживаний. Только познакомившись с образной речью нагорнов, с их чудесными сказками, Малих нашел недостающие слова.

Тот малыш, которым он был когда-то, чувствовал себя долгожданным гостем в зачарованном замке, где каждый предмет только и ждет, чтобы он протянул руку и сорвал тонкую завесу, за которой угадываются смутные очертания чего-то до боли знакомого и желанного. И тогда мир откроется ему во всем своем великолепии, во всей своей полноте. Одно маленькое усилие – и он поймет, о чем поет эта птица, увидит рождение этой скалы, проникнет взглядом в недра горы. Ему не хватает какой-то мелочи, сущего пустяка. И главное, он чувствует, что эта мелочь где-то здесь, у него под рукой. Просто он пока не знает, как она выглядит и как ею пользоваться. Но со временем узнает обязательно. Вот подумает хорошенько и поймет.