Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— Я? Это все Юба.

И он же некогда спас Цезаря от покушения.

Октавия испытующе посмотрела на меня своими ласковыми глазами.

— К тому же Юба сегодня утром явился ко мне и предложил кучу денег за то, чтобы выкупить Галлию. — Я смятенно потупилась. — Отныне она свободна. — Я быстро вскинула глаза. — Стыдно сказать: несмотря на склонность к благотворительности, мне никогда не хватало на это великодушия.

— Галлию отослали вместе с Гаем из-за меня. Нужно было остановить ее!

— И перейти дорогу Ливии? — Хозяйка виллы безжалостно рассмеялась. — Ты ничего не могла поделать.

— Если бы только ее нашли раньше…

— Галлию обнаружили до того, как насильник ее удавил, Селена. Еще немного — и ни одна душа в Риме не рассказала бы правды. Думаешь, стражники или рабы выдадут своего господина?

— Где она сейчас? — прошептала я.

— Переселилась в дом к учителю Веррию.

— И ты не сердишься?

Октавия сцепила и расцепила руки.

— Жаль, что я отпустила Галлию не по собственной доброте. Грустно лишиться лучшей подруги. Я была такой собственницей, удерживая ее при себе как рабыню. И пожалуй, во многих других вопросах тоже.

— Нет. Ты — воплощенный дух доброты, — серьезно сказала я. — Любой человек желает чего-то и для себя.

— Ценой чужой жизни?

Она поднялась, и я так и не поняла, чья жизнь имелась в виду: сенатора, павшего от меча Юбы, или же бывшей царевны, превращенной в рабыню.

— Возможно, Галлия к нам вернется, — промолвила сестра Цезаря. — Однако прежде ей нужно поправиться.

Поднявшись из кресла Витрувия, я проследовала за ней через комнату. На пороге Октавия остановилась.

— Впрочем, Селена, если надумаешь освободить еще кого-нибудь, побереги свои денарии. Галлия мне подруга, — предупредила она, — но я не Красный Орел.

Луперкалии отпраздновали без меня. В то время, когда Марцелл с Александром принесли в жертву козла, а потом наблюдали, как юноши в косматых шкурах бегут вниз по склону Палатина и хлещут кожаными ремнями любого, кто встретится на пути, я сидела в комнате и рисовала. Слышался женский визг: многие римлянки намеренно подставлялись под удары, сулившие получение приплода в грядущем году. Когда вопли утихли, из коридора донесся голос Марцелла.

Первым в комнату вошел Александр. Увидев его, я в ужасе вскочила с кушетки.

— Что случилось?

— Да это козлиная кровь, не моя, — рассмеялся брат.

— Для чего?

— Так ведь луперкалии! Не будь ты ужасной соней, могла бы пойти вместе с нами. Жалко было тебя поднимать…

— Кого было жалко — меня или Галлию? — строго спросила я, и он помрачнел во мгновение ока. — Так-то ты собираешься царствовать над Египтом? Словно не видел, до чего довели отца бесконечные пьянки с пирами!

— Почему бесконечные? — тихо промолвил брат. — Всего одно утро.

— Да, после ночи насилия и убийства!

— Я знаю о твоем добром деле, — шепнул племянник Цезаря. — Мама сказала, ты дала выкуп за Галлию.

За его спиной Александр и Юлия подскочили словно ужаленные:

— Освободила рабыню?

— И Октавия это стерпела? — поразился мой брат.

— Кажется, да.

— Как по-вашему, Галлия к нам вернется? — спросил Марцелл.

— Твоя мать говорит, это очень даже возможно. Я бы на ее месте навеки покинула Рим.

— Сегодня Ливия в добром расположении духа, — с тревогой произнесла Юлия. — Проведает о том, что ты сделала, — будет рвать и метать.

— Значит, никто ей не скажет, — решительно заявил Марцелл. — Галлии неизвестно, кто это был; вот и Ливии необязательно знать.

Брат посмотрел на меня исподлобья.

— В Александрии тебя не очень-то занимали рабы.

— В Александрии мы были царями. А теперь — велика ли разница между нами и Галлией?

— Римское гражданство, — ответила Юлия.

— Нет, просто кости упали по-разному, — возразил мой брат. — Нас точно так же могли бы сделать рабами.

— Детей царицы? — возмутилась девушка.

— Разве Галлия не была царской крови?

Юлия скорчила гримаску.

— Галлы — обыкновенные варвары.

Я спросила:

— А если твой отец и египтян объявит варварами?

Дочь и племянник Цезаря промолчали.

— Пожалуйста, никому не рассказывайте, — взмолилась я.

Девушка молча кивнула, но я сомневалась в том, что она сумеет сохранить тайну.

Вечером по дороге на виллу Октавиана Марцелл пропустил Александра вперед, чтобы наедине шепнуть:

— У тебя очень доброе сердце, Селена.

К счастью, серебряный лунный свет не выдал румянца, залившего мои щеки.

— Я надеялся дать ей свободу, когда стану Цезарем, только не знал, как воспримет мама… Ты совершила то, на что мне не хватало духу.

— Подумаешь, ничего особенного.

— Я так не думаю, — нежно промолвил он.

Наши взгляды встретились, и на мгновение мне почудилось, что и губы встретятся тоже. Тут в портике появилась Юлия, облаченная в новую серебристую тунику, и замахала нам издали. Марцелл отвернулся. Больше мы не сказали друг другу ни слова.

Глава четырнадцатая

Июнь 28 г. до н. э.

Галлия вернулась к нам летом, когда Октавиан готовился отбыть в свой летний дворец на Капри. Вся вилла была взбудоражена, когда она неожиданно появилась на утреннем салютарии и спросила, нужна ли еще Октавии. Ее голубая туника была усеяна мелким жемчугом, а в длинных волосах мерцал черепаховый гребень. Оставленные Гаем кровоподтеки давно зажили, чистая кожа сияла здоровьем. При виде бывшей рабыни Октавия расплакалась от радости, а возможно, еще и от облегчения. Вечером она отпраздновала возвращение Галлии, велев подать жареного самосского павлина и редких устриц из Тарента.

— Значит, ты едешь с нами на Капри? — поинтересовался Марцелл.

Мы вместе сидели в триклинии, где Галлии прежде не разрешалось принимать пищу.

Обмахиваясь ладонью, она пошутила:

— Думаете, я предпочту остаться в этой ужасной жаре?

Свобода украсила Галлию. Она прямо-таки светилась — от позолоченных украшений на волосах до золотистой вышивки на дорогой шелковой столе. Никто из нас ни словом не обмолвился о происшествии с Гаем; кстати, Юбу так и не наказали за убийство.

Утром перед отплытием, когда мы остались наедине, я тихо спросила:

— У тебя все в порядке?

Присев на мой дорожный сундук, она поразмыслила над моим вопросом.

— Ну, я поправилась. И разумеется, рада быть вольным человеком. Отныне никто мне не сможет приказывать, — жестко прибавила Галлия. — Один только Цезарь.