Информация - Мартин Эмис

По случайному совпадению (международная конференция и неделя культуры в Белом доме — сведения предоставил молодой человек по связям с общественностью) на вечере в посольстве присутствовало несколько американских писателей, и хотя среди них не было никого, о ком Ричард писал, это была славная сборная полутяжеловесов, уважаемых героев второго плана. Окажись здесь их британские коллеги, они обязательно уселись бы кучкой, оживленно монолитной и практически неразличимой. Но идолы американской словесности сохраняли дистанцию, и каждый собирал вокруг себя свой собственный кружок. Ричард уже успел походить вокруг этих кружков, инстинктивно оценивая силы отталкивания, заставлявшие их держаться на расстоянии. Почему они так ненавидят друг друга? Причина была очевидной. Быть может, я немного утрирую, но подумайте сами: вон там коротышка из Алабамы уткнулся в лохань со спиртным, а тут возвышается красавица из Виргинии с мятным коктейлем и медоточивой речью; там — скрежещущий зубами еврей из Днепропетровска, а здесь — странствующий ливанец; тут — внучка африканского раба, а за ней — брамин из Бостона и шведский хиппи из Сент-Пола. Америка — это мир в миниатюре. А теперь посмотрите на этот мир. Люди не ладят друг с другом. А писатели, по врожденному убеждению Ричарда, просто обязаны друг друга ненавидеть. Когда речь заходит о деле. Ибо они состязаются за право обладать тем, что существует в единственном числе: за право обладать вселенной. Они просто не могут не рваться в драку.

— Извините, вы Люси Кабретти? Ричард Талл. Редактор «Маленького журнала» в Лондоне. Скажите, вы уже видели рецензию на вашу книгу «Парное свидание» в нашем журнале?

— Нет, еще не видела!

— Мне сказали, что вы будете здесь, поэтому я захватил экземпляр. Вот, пожалуйста. Интересная рецензия, к тому же благоприятная. Лично я думаю, что вы заняли наиболее здравую позицию. Вам удалось чрезвычайно прояснить ситуацию с правовой точки зрения, не упуская из виду тот факт, что речь идет о реальных мужчинах и женщинах.

Люси поблагодарила его. Ричард действительно бегло просмотрел «Парное свидание. За и против» — это было пособие на тему, как сделать так, чтобы тебя не изнасиловали все твои друзья. Он был согласен с ее аргументами, но вместе с тем недоумевал, кого они могут заинтересовать. С другой стороны, кто может объяснить тот факт, что «По-своему»[11] выбрали гимном современной Америки? Американцы не хотят делать по-своему. Они хотят делать по-вашему.

— Я сопровождаю Гвина в его турне. Пишу о нем очерк. Мы старинные приятели. Мы познакомились еще в Оксфорде. Оба были стипендиатами. Я приехал из Лондона, а Гвин — с долин Уэльса.

— Как романтично.

— Романтично? Да, пожалуй.

— Простите, но я совершенно несносная англофилка.

— Он родом из Уэльса, а не из Англии, — сказал Ричард, поразившись, что англофильство в Америке еще не перевелось. — Это нечто вроде Пуэрто-Рико.

— Тогда это еще более романтично.

— Романтично? Да, Гвин был невероятным… «дамским угодником», если выражаться пристойно.

— Правда?

— Если выражаться очень пристойно, — сказал Ричард, чувствуя, что может чересчур увлечься. — Пойдемте присядем там и что-нибудь выпьем. Вам это понадобится.

Ричард так и не нашел, чем себя занять в Вашингтоне — в этом центре мира. Дни напролет он валялся в постели в своем номере, погруженный в транс коварных планов. Гвин провел четыре фотосессии и шесть интервью для разных СМИ, и еще он нашел время посетить коллекцию Филлипса, Сенат, Библиотеку Конгресса и Американский музей Катастрофы. А Ричард за это время успел лишь вымыть голову. Ах да, еще он звонил в «Лейзи Сьюзен» (туда оказалось не так просто дозвониться), и там ему сказали, что у них есть два экземпляра романа «Без названия». Вымыть голову — это тоже не простая формальность. Ричард снова и снова возвращался к зеркалу в ванной, преследуемый мыслью о том, как один и тот же человек может быть одновременно таким плешивым и таким косматым. В конце концов Ричард сходил в аптеку и намазал волосы разными муссами и кондиционерами. Но это не помогло — его волосы по-прежнему выглядели ужасно… На вечер в посольстве Ричард добирался самостоятельно. То ли из-за погоды, то ли в соответствии с местными законами водитель постоянно подсаживал новых пассажиров — этих осиротевших детей Млечного Пути, присыпанных звездочками снежинок. Ричард сидел на заднем сиденье, а таксист не спеша развозил их по городу: по бульварам, по заснеженным полям американской истории. От сильного ветра стекла в машине поскрипывали. Они миновали Джорджтаун, Хилл, Дюпон-серкл, а маячивший в снежной дали многоглазый Капитолий, казалось, нисколько не приблизился. Город строился с большим размахом, и его планировка, очевидно, доступна лишь существу высшей породы. Ричард попросил высадить его в районе посольства. В дверях его встречал Гвин.

— Наверное, для этого существует какой-нибудь медицинский термин, — продолжал Ричард. — Сатиромания или что-нибудь в этом роде.

— По крайней мере, у него есть свой стиль, — снисходительно сказала Люси. — И потом все те хорошенькие студентки…

— Да нет же. Это не были студентки. Это были отнюдь не чаровницы из колледжей Сомервилль или Святой Хильды. Отличницы с веснушчатыми носиками.

— Гвин не мог остановиться.

— Это были не студентки. Нет, нет, — Ричард выдержал паузу и добавил: — Для своей забавы дружище Барри выбирал девушек из обслуги.

Люси нахмурилась: на ее лобике под темными завитками волос появилась морщинка. На прощание Ричард вызвал из запасников памяти подлинное воспоминание о своем первом годе в Оксфорде: вот он заваливается к себе в два часа ночи после оргии в какой-нибудь комнатке в общежитии школы секретарш и видит Гвина, склоненного над книгами, грызущего гранит науки. Раз в две недели на выходные приезжала Гильда — автобусом из Свонси. Обычно она сидела тихо, как мышка, в маленькой спальне Гвина. В воскресенье утром, позавтракав в столовой, Гвин приносил ей спрятанную в кармане сдобную булочку с джемом. Гильда любила апельсиновый джем. В любом случае, джем — это все, что ей доставалось.

— Он прославился тем, что любил приударить за посудомойками. В те дни университетская прислуга практически была на положении рабов. Когда начинались летние каникулы, их всех скопом увольняли и осенью нанимали снова, а летом им приходилось ютиться по ночлежкам. Так что, если юный джентльмен хотел воспользоваться случаем… — Ричард покачал головой, словно стараясь припомнить. — Особенно неприятная история вышла с одной кухаркой, которой едва исполнилось шестнадцать. Трогательная девочка. Темные кудряшки. Ребенок, да и только. Поговаривали, что она цыганка, подкидыш, — Ричард напрягся. Ложь, словно дым, ела ему глаза. — Так вот, Гвин… Гвин побился с одним своим дружком об заклад. Не стану утомлять вас подробностями. В общем, Гвин выиграл, но его приятель — его звали Трелони — отказался платить. Хотя речь шла всего лишь о нескольких гинеях.

— Гинеях? — спросила Люси.

— Это денежная единица, предпочитаемая игроками, — Ричард придвинулся к Люси и чуть повысил голос. — Тогда Гвин решил прижать Трелони к стенке. Он ее опозорил — он стащил у девочки кое-что из нижнего белья и прибил к доске объявлений в комнате младшекурсников.

— И что дальше? Трелони заплатил? Он заплатил Гвину гвинеями — то есть гинеями. А сколько это — гинея?

— Двадцать один шиллинг, — Ричард подумал, что с гинеями он, пожалуй, перегнул палку.

Люси сложила руки на груди и вздохнула:

— Знаете, в вашу историю очень трудно поверить.

— Вот как? Почему же?

— На вид он такой симпатичный и совершенно нормальный. А его книги? Взять хотя бы «Амелиор». Он пишет как-то по-щенячьи.

— Как?

— Как щенок, который вечно поджимает хвост, потому что страшно боится кого-то обидеть. Конечно, это приятное чтение, но его проза — она совершенно неживая.

Ричард был счастлив и горд. Он понял, что не стоит терять времени на Люси Кабретти.

— Приятно было побеседовать, — сказал он, вставая. — Надеюсь, что вам понравится рецензия.

— Спасибо. Вы приятный собеседник. Постойте. А что стало с той девочкой?

— Какой девочкой?

— С той служанкой. Цыганочкой.

Ричард ответил не сразу. Он уже приготовился начать свое тяжеловесное шествие к дверям. В самом деле — что? Забеременела? Угодила за решетку? Оказалась выброшенной на улицу в ненастье — в лохмотьях, без гроша за душой? Но Люси и без того считала прозу Гвина дерьмом, поэтому он сказал только:

— Кто знает? Кто знает, что случается с этими бедными девочками, после того как их используют и выбросят?

Вернувшись в гостиницу, Ричард позвонил домой и поговорил с Лизеттой, Мариусом и Марко — Джина куда-то вышла… Потом он сел к письменному столу и усилием воли заставил себя чем-нибудь заняться: точнее, взяться за очередную биографию. Ричарда уже давно мучили подозрения, что кольцевая дорога его обозревательского плана покрыта изморозью и гололедицей. Он чувствовал, что его швыряет из стороны в сторону и работать он может только из-под палки. Короче, над Ричардом нависла катастрофа — он мог просрочить все мыслимые сроки. На самом деле сейчас Ричард писал больше рецензий, чем когда бы то ни было раньше. Правда, он частично воскрес как романист, но зарабатывать романами не представлялось никакой возможности. Потребовалось время и неоднократные напоминания Джины, чтобы до него это дошло. Биографии валялись… Нет, биографии грудами громоздились по всей комнате. У Ричарда закружилась голова, и это было странно, так как на вечере в посольстве он держался молодцом и старательно подсчитывал количество выпитого: всего набралось семнадцать порций. Еще несколько биографий лежали в чемодане, но он его так и не распакует — этот чемодан, обремененный трудными жизнями.