Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На мою ногу мало кто шьет приличную обувь… – она повертела длинной ступней, – если говорить в континентальных мерках, у меня сорок первый размер… – девушка фыркнула:
– Хаиму мои баскетбольные кеды пока велики, ему всего одиннадцать лет. Туфли мне прислали бесплатно, я снималась в рекламе Феррагамо для Vogue… – даже на небольшой шпильке Ева была выше почти всех собравшихся. Стянув темные волосы в строгий узел, девушка едва тронула тушью длинные ресницы. Сабина настояла на помаде и румянах для Маргариты:
– Там будут молодые доктора, – подмигнула она девушке, – а тебе всего двадцать два года… – доктор Кардозо привыкла считать себя старше:
– Это все Африка, – поняла девушка, – когда ты один врач на территорию размером в две Бельгии, невольно ведешь себя по-другому…
Она вспомнила долгие переговоры с деревенскими шаманами, испуганных женщин, прячущих детей от вакцинации, стоячую воду озер, набитую паразитами, пропитанный влагой воздух, незалеченные язвы пациентов, пистолет в кармане докторской куртки:
– Правильно Виллем говорил, – она вытащила из сумочки текст доклада, – в Африке один год считается за пять лет… – Сабина деликатно молчала, но Маргарита знала о тонких морщинках под ее большими голубыми глазами:
– Хорошо, что мерзавец Шуман не утащил меня дальше в глушь, – вздохнула она, – но я бы, конечно, вырвалась. У любой на моем месте появились бы морщины. Тетя Марта в моем возрасте успела овдоветь. Теодор-Генрих попал в руки нацистов, она скрывалась от гестапо, кочевала по СССР, спасая себя и Виллема… – подумав о кузене и Африке, Маргарита отогнала мысли о Джо:
– Его больше нет, – упрямо сказала себе девушка, – он существует, но он меня не интересует. Пусть что хочет, то и делает, он ко мне больше никакого отношения не имеет… – сердце все равно болело. Она вздрогнула от прикосновения прохладной, ласковой руки. Серо-синие глаза Евы пристально смотрели на нее:
– Все пройдет хорошо, – неслышно шепнула кузина, – мы с тобой вчера репетировали, у тебя все подготовлено. Насчет вопросов не беспокойся, я задам первые два, об остальных позаботятся ребята… – Ева кивнула в сторону стайки парней, аспирантов института. Маргарита невольно хихикнула:
– Ты словно цветок, а они пчелы. Компания вьется вокруг тебя со вчерашнего дня… – Ева пристроила пустую чашку на столик:
– Может быть, я схожу потанцевать, – она смешно сморщила нос, – в субботу мы с Джоном улетаем в Марокко, где, как и в Конго, танцев не ожидается… – Маргарита усмехнулась
– В Леопольдвиле есть ночные клубы, но приличные девушки туда не ходят. Наслаждайся свободой, пока ты в Лондоне… – она танцевала с Джо в Париже, в подвальчике на Монмартре:
– Мы целовались в подворотне… – на губах зашипело сухое шампанское, – я видела, что он еле сдерживается. Может быть, стоило тогда… – она одернула себя:
– Кюре прав, нельзя размениваться по мелочам. Надо молиться святым Елизавете и Виллему, избавляющим от греховных страстей… – Маргарита, врач, знала, что надо делать, но напоминала себе:
– Такое тоже запрещено. Целомудрие есть целомудрие, верующей девушке не пристало заниматься этими вещами. Надо терпеть и думать о работе… – она не сомневалась, что бывший жених терпеть не собирается:
– Он, наверное, завел себе подружку из местных, – хмыкнула Маргарита, – но в Париж он ее не привезет. Он не Виллем, действительно любивший Клэр. Виллем ничего бы не побоялся, а Джо трус, привыкший сидеть у материнской юбки… – Ева пожала ей руку:
– Не волнуйся, милая, все пройдет отлично… – Маргарита почувствовала спокойное тепло:
– Она права, никак иначе быть не может. Я посылала черновик доклада научному руководителю, он согласился с моими выводами… – Маргарита говорила о протоколе лечения второй стадии сонной болезни. На ступенях террасы зазвенел медный колокольчик, кто-то из профессоров откашлялся:
– Коллеги, заседания по секциям начинаются через пять минут. Список комнат находится в ваших папках… – седоватый человек в очках и сером пиджаке подхватил бесхозную папку. Таблички с именем он не носил:
– Как и половина участников вокруг, – он оглядел террасу, – вид у меня вполне подходящий. Ученый и ученый, никто не поинтересовался тем, кто я такой. Удивительно беспечные люди. Хотя симпозиум открытый, о нем писали в газетах… – об участии доктора Кардозо в конференции Филби узнал от своего подопечного, Моцарта. В задании, полученном из Москвы, ему строго запрещалось подходить к врачу:
– Мне велели только посмотреть на нее… – Филби затерялся в толпе, – каланча рядом, это дочка покойного Ягненка, мисс Ева Горовиц…
Ему не нравилась небрежная, уверенная повадка девушки:
– Она похожа на отца… – Филби вспомнил Теруэль, – не удивлюсь, если она подвизается в ЦРУ, а здесь только для вида… – Москву Ева пока не интересовала:
– Им нужна доктор Кардозо, – ему не объяснили, для чего Лубянке понадобилась врач, – но вряд ли она поедет в СССР на конференцию. Я по лицу ее вижу, что она осторожна… – Филби напомнил себе, что есть и другие пути, которыми может воспользоваться Лубянка. Участники потянулись в вестибюль, он сунул папку под мышку, —
– Но это дело будущего и техники. Сейчас мне надо было ее увидеть, что я и сделал… – седоволосый человек в потертом костюме затерялся в толпе.
Морковка была прошлогодней, но крепкой.
Пауль принес засыпанный речным песком ящик из холодного подвала, где Клара хранила овощи. На досках виднелся ярлычок с четким почерком миссис Мак-Дугал, помощницы Марты: «Морковь Император, Мейденхед, 1960». Клара держала кухонные грядки, но в загородном доме Кроу выращивали даже картошку. На длинном столе старого дуба Клара пристроила пожелтевшую, в пятнах тетрадь.
Покойная мать писала разборчиво:
– Прага, 1938 год. Морковный торт с лимонной глазурью и грецкими орехами… – слезы капали в миску с морковью. Отставив терку, Клара вытерла глаза:
– Я такой торт делала покойному Аарону. Тогда всего неделю, как мне привезли Пауля. Мама сказала, что надо думать не о себе, а о малышах… – она услышала твердый голос матери:
– Делай так, как будет лучше для детей, Клара…
Дом еще спал. Над ухоженным газоном реял легкий туман. Кусты жасмина зашевелились, Томас высунул наружу голову. Поведя ушами, кот изящно выбрался на траву. Он устроился у закрытой двери спаленки при садовом домике:
– Делай так, как будет лучше для детей… – засыпав морковь сахаром, приоткрыв форточку, Клара закурила, – мама была права. Джованни прав, это у Лауры детское. Ей всего шестнадцать, она скоро одумается… – едва упомянув, что монашеская стезя не подходит дочери, Клара увидела, как поморщился муж:
– При всем уважении к тебе, милая, – заметил Джованни, – ты не католичка и вообще не христианка. Ты не можешь судить о таком. Лаура верующая девушка, она воспитана в уважении к церкви… – не говоря ничего Джованни, Клара съездила к главному раввину империи, доктору Броди:
– Он тоже ничем не помог… – женщина ткнула окурком в пепельницу, – он сказал, что Лаура еврейка, однако если она захочет вернуться к нашему народу, ей придется окунаться в микву, как не евреям, из-за монашества, то есть послушничества… – о монашестве Клара и думать не хотела:
– Все ненадолго, – она бросила взгляд на садовый домик, – к Хануке Лаура одумается и вернется домой. Она получит аттестат в Квинс-Колледже, поступит в Кембридж… – дочь уезжала в обитель на следующих выходных:
– Джованни успел послать ее папку в тамошнюю школу, – грустно поняла Клара, – он, кажется, хочет стать отцом святой… – женщина прислонилась седым виском к прохладному стеклу. Когда речь зашла о летних каникулах, Лаура закатила темные глаза:
– Мама, я не школьница. Я послушница и скоро произнесу обеты. В монастырях не устраивают каникул… – увидев лицо матери, девушка спохватилась:
– Вы можете ко мне приезжать, встречи с родственниками разрешены. Ты с папой и Паулем, Аарон с Тиквой… – сшитые руками Клары занавески спаленки не колебались:
– Пусть выспятся, – ласково подумала Клара, – в театре они за полночь репетируют… – на встрече с главным раввином она заодно договорилась о хупе сына. Раньше Клара хотела устроить свадьбу в местной синагоге Хэмпстеда.
