Мазепа - Татьяна Таирова-Яковлева

Неизвестно, знал ли гетман о тех тайных переговорах, которые в этот период вели Петр и его окружение, пытаясь найти новую удобную кандидатуру на польский престол (ввиду отречения Августа) или новых союзников в войне с Карлом. В частности, переговоры велись с Англией, и герцогу Мальборо за посредничество предлагался доход с «княжества Киевского»[575]. Можно себе представить, какая была бы реакция в Украине, если бы подноготная этих контактов стала бы там известна.

В середине июля гетман выступил опять в Киев для наблюдения за завершением строительства Печерской крепости. По указу Петра он отправил своего племянника Войнаровского с 12 тысячами казаков для разъездов вдоль Вислы. В случае наступления шведов ему приказывалось отступать, уничтожая весь фураж[576]. Тяжелая служба на фронтах Северной войны приводила к тому, что казаки разбегались. Около пяти тысяч человек бежало от Войнаровского. Это дало Петру лишний повод писать Мазепе, что казацкие полки, «некомпанейские», кроме «худа», никакого «добра» не приносят, так как, не имея определенного жалованья, они занимаются только грабежами и норовят сразу вернуться домой[577]. В связи с этим пришло подтверждение указа о преобразовании к осени — зиме всех малороссийских полков в компанейские[578]. По сути, это было началом воплощения в жизнь тех принципиальных изменений структуры Гетманщины, о которых было объявлено в Жолкве.

Мазепа открыто не показывал своего недовольства этими реформами. Его чувства и недовольством-то трудно было назвать. Перед ним словно разверзлась пропасть, поглощавшая все его мечты и идеалы. По многолетней привычке он продолжал докладывать царю о выполнении поставленных задач. Бежавших от Войнаровского казаков ловили и заковывали в колодки. Относительно устройства «компаний» гетман обещал «со всяким тщательным прилежанием» стараться исполнить данный указ[579].

Хотя Орлик потом писал, что гетман ни единым знамением, ни словом, ни делом откровенных своих мыслей и намерений «никому не являл», было бы несправедливо сказать, что Мазепа полндстью скрывал свои чувства и не говорил о них Петру. Еще во время все того же совета в Жолкве гетман высказывал крайнюю озабоченность в связи с тем, что от «непрестанных нынешних трудных служб и походов» Войску Запорожскому «наносятся немалые тяготы», равно как и жителям Украины от переходов войск. На это царь дал официальную грамоту, в которой выражалось «сожаление», но подчеркивалось, что в условиях войны со шведами без таких убытков «обойтись не возможно», и предлагалось «для общей государственной пользы… то снесть». При этом Петр обещал по окончании войны «понесенные трудности и убытки» вознаградить[580]. Вряд ли такие заверения могли удовлетворить Мазепу, против которого, как исполнителя воли царя, все больше поднимался ропот в Украине. Все больше сомневался он и в целесообразности Северной войны для интересов Гетманщины.

Не порадовал Мазепу и полученный 1 сентября 1707 года от императора по рекомендации Петра титул князя Священной Римской империи[581]. Как раз в это время гетману пришло письмо от Дольской, которая описывала следующую сцену, имевшую место во Львове. Княгиня была там крестной вместе с Борисом Петровичем Шереметевым и, сидя за праздничным столом между Шереметевым и Реном, упомянула похвальным словом Мазепу. На это Рен тоже отозвался с похвалой о гетмане и добавил: «Смилуйся Бог над этим добрым и разумным Иваном! Он, бедный, не знает, что князь Александр Данилович яму под ним роет и хочет, его отставив, сам в Украине быть гетманом». На это якобы Дольская, удивившись, обратилась к Шереметеву. Но тот подтвердил сказанное Реном. Тогда Дольская спросила, почему же никто из «добрых приятелей» не предупредит Мазепу о таких замыслах Меншикова. Шереметев объяснил, что это невозможно, «мы и сами много терпим, но молчать принуждены».

Прочитав письмо Дольской, Иван Степанович сказал Орлику: «Знаю я сам очень хорошо, что они думают о вас (старшине. — Т.Я.) и о мне. Хотят меня удовлетворить княжеством римского государства, а гетманство взять, старшину всю убрать, города под свое управление отобрать и поставить в них воевод или губернаторов. А если будем сопротивляться, то перегнать за Волгу и своими людьми Украину осадить»[582].

В отличие от сдержанного Мазепы, полковники его были гораздо более эмоциональны. Орлик описывает, что после получения указа об устройстве «компаний» полковники и старшины были так напуганы и раздражены, что ни о чем ином не могли говорить. Они справедливо рассуждали, что выбор «пятаков» есть не что иное, как этап перед переустройством полков в «драгуны и солдаты», а соответственно — конец казацким вольностям. Недовольная старшина собиралась у генерального обозного Ломековского и миргородского полковника Апостола, где обсуждала, что делать и как защититься. Апостол принес из Печерской библиотеки текст старого Гадячского договора гетмана Выговского с Речью Посполитой[583]. Какие планы рождались на этих собраниях? Об этом мы можем только догадываться, хотя нетрудно предположить, в какую сторону обращались взгляды старшины.

Гетман даже написал Головкину, ссылаясь на мнение полковников, что быстро решить вопрос о «компаниях» вряд ли удастся. Предполагалось, что все лето и осень казаки будут задействованы на строительстве Печерской крепости, после чего, разумеется, захотят заняться своим «убогим господарством». Для проведения отбора, кто годен для компанейской службы, а кто нет, полковникам надо будет вывести весь свой полк в поле, пересмотреть казаков, лошадей, оружие. Сделать это в морозы и в снега — трудно и «не безбедно». Поэтому старшина предлагала хотя бы отложить реформу до весны[584].

Ситуация складывалась для Мазепы крайне тревожная. Открытое недовольство выражала как раз та старшина, на которую он опирался все последние годы, в союзе с которой он строил свою Гетманщину — с сильной властью и государственной структурой. Еще год назад в Киеве Апостол и Горленко требовали от Мазепы принять меры по защите «казацких вольностей», унаследованных от Хмельницкого. Теперь эти требования должны были звучать еще громче, угрожая в случае бездействия лишить Мазепу поддержки его единомышленников.

Кроме того, действовать побуждала и владевшая всеми всеобщая паника перед лицом шведского наступления. Было бы несправедливо считать, что гетман проявил малодушие, преувеличивал возможности Карла или грозившую Украине опасность. Таково было мнение о шведах и в России, и в Европе. По приказу Петра началась срочная подготовка к обороне Москвы. В частности, предполагались эвакуация ценностей в район Белоозера, создание запасов продовольствия, укомплектование гарнизона и т. д. В Кремле должны были выкопать колодец, починить стены, выкопать рвы. Чтобы освободить пространство для стрельбы, предполагалось даже снести Гостиный ряд, Литейный двор и храм Василия Блаженного[585]. Не меньше боялись Карла и в Англии, где готовы были поступиться интересами своих купцов, лишь бы не раздражать шведского короля. Английское правительство не сомневалось в безнадежности положения Петра, как только на него обрушится мощь шведской армии[586]. В такой обстановке было бы трудно ожидать от Ивана Степановича, чтобы он по-иному смотрел на расстановку сил на фронтах Северной войны.