Гамсун. Мистерия жизни - Наталия Будур

Мы вместе покупали все подарки. Конечно же их всегда было много. И это было почти изменой тому Рождеству, которое оставалось в памяти бедного мальчика. Но щедрость Кнута всякий раз перевешивала. Он никого не забывал, а кроме того, заставлял меня составлять список всех, кого надо поздравить. Теперь я могу всех забыть.

...Однажды он сказал: "Я положу для него чек в конверт и ничего ему не скажу. Чек будет на пять тысяч. И я охотно дал бы тысячу, чтобы посмотреть на выражение его лица!” Он добродушно улыбался. Речь шла о приятеле, который нуждался. Он получил чек, а Кнут порадовался его благодарности.

Вообще ему претило проявление благодарности со стороны других. Единственное, что он мог принять, так это пожатие детской руки.

Иногда он оставлял работу, чтобы сочинить стихи ко дню рождения сына или дочки» [146] .

Гамсун стал землевладельцем, хозяином настоящей старинной усадьбы с традициями, истинным Исааком из «Соков земли». Первым делом он занялся хозяйством, а перестройку дома оставил на потом.

У него имелась своя ферма с коровами, которыми он очень гордился, – они были особой породы (через несколько лет поголовье возросло с 9 до 40 коров), – он расчищал заросшую пашню, ремонтировал хозяйственные постройки, прокладывал новые дороги, вспоминая, как в молодости работал в Дорожной службе. Иногда его хозяйственные заботы приобретали весьма экзотический «оттенок»: так, например, коровы в хлеву стояли по росту, как солдаты на плацу.

Случалось, что его обманывали, поскольку пустить пыль в глаза великому писателю ничего не стоило. Однажды к нему пришли рабочие, которые обещали вымостить гать через болото и сделать это наилучшим образом. Гамсун поверил, и рабочие действительно быстро провели красивую дорогу. Они получили деньги и отбыли восвояси, причем было хорошо известно место их проживания, а через короткое время после их отъезда гать ушла в болото. Мария страшно разозлилась и стала ругать мужа за потраченные деньги, на что тот спокойно возразил, что у всех есть семья, которую надо кормить. И, когда спустя несколько месяцев умер ребенок одного из рабочих, Гамсун оплатил его похороны.

В другой раз писатель выписал из Швеции инженера, который умел строить земляные дома. Швед приехал, его прекрасно приняли, выделили отдельную комнату в доме и дали в помощь рабочих. Он долгое время готовился к осуществлению постройки большого сарая, наконец построил его, насыпав стены из земли, – и на следующий день строение рухнуло. В день катастрофы инженер сбежал из Нёрхольма.

А вот запущенный дом для себя и своей семьи Гамсун, старательно модернизировавший усадьбу, считал подходящим, потому что с детства привык обходиться малым.

«Нормой для Кнута, – вспоминала Мария, – являлся уровень жизни в доме детства. Даже клопы, наверное, не были чем-то незнакомым в далекой нурланнской деревушке былых времен.

Очень скромная маленькая спальня в Нёрхольме и рабочий кабинет на лужайке – его еще называли писательской избушкой – молчаливо свидетельствуют о крайней неприхотливости. Свидетельствуют также, вероятно, о глубоком уважении, о преданности родителям, которые столь достойно, не ропща, прожили свою жизнь в бедности. Его мать ослепла на один глаз. Обычно она говорила: "Другие не получают и того, что можно увидеть одним глазом...”

Бывало так, что я с течением времени хотела приобрести себе что-нибудь из современной бытовой техники, которая теперь есть во многих домах: холодильник, электрическая плита, стиральная машина, уже не говоря о ванной и прочих удобствах.

И всякий раз он останавливал меня вопросом: "Ты родилась с этим, Мария?” Единственное, на что он согласился, так это на большую ужасную деревянную ванну, и то ради детей» [147] .

Когда же была получена Нобелевская премия, все, повторим, изменилось. В усадьбу провели электричество, дом отремонтировали и поставили уже упоминаемые на страницах книги шесть «гамсуновских» колонн, а управлять хозяйством, которое стало отнимать слишком много времени, пригласили племянника Гамсуна Оттара из Хамарёя и его жену Хильду. К сожалению, честному Оттару весной 1921 года пришлось уехать домой, поскольку, как и многие его родственники, он заболел чахоткой и в 1922 году умер от нее. С тех пор Гамсуну не очень везло на управляющих и с некоторыми из них даже приходилось судиться.

После получения премии у писателя появились деньги и на восстановление когда-то большого леса Нёрхольма, гордости усадьбы. Он заказал саженцы ели и сосны. И вскоре на вырубках зазеленел молодой подлесок.

Гамсун с удовольствием чувствовал себя хозяином имения, тем более что сил у него, несмотря на весьма солидный возраст, было много.

«Я помню один случай, – писал Туре Гамсун, – когда уже в старости сила и темперамент отца выдержали серьезное испытание. К нам в усадьбу пришел цыган и попросил поесть. На кухне ему приготовили целую гору бутербродов. У него создалось впечатление, что дома нет никого, кроме детей и служанок, и он, отшвырнув пакет с бутербродами, потребовал вместо еды денег. Позвали отца, и требованиям цыгана был положен конец. Отец побелел от гнева, скулы у него заострились, а глаза превратились в светящиеся точки. Цыган, оборонясь, поднял палку, но был тут же обезоружен. Железной хваткой отец вцепился ему в плечо и вытащил за ворота, на шоссе. Там со словами: "Чтобы духа твоего тут не было!” – он швырнул цыгана так, что тот пролетел несколько метров. А отцу было уже за семьдесят» [148] .

Несмотря на то, что Гамсун во всеуслышание объявил себя крестьянином в первую очередь, а уж потом писателем, литературный труд всегда был у него на первом месте. Работал он в избушке на краю усадьбы.

Первым после переезда в Нёрхольм был написан роман «Женщины у колодца», вышедший через несколько недель после получения Гамсуном Нобелевской премии.

«Женщин у колодца» (1920) многие критики считают романом циничным и безысходным, одной из самых сумрачных книг Гамсуна.

В нем рассказывается о вымирании маленькой приморской деревушки, зараженной ложными, с точки зрения автора, ценностями современного мира. Сам сюжет как бы почерпнут писателем из сплетен местных женщин у городского колодца. Однако мелкие происшествия в городе постепенно вырастают в пародию на современную жизнь, в которой «люди наталкиваются друг на друга, переступают друг через друга, одни падают наземь и служат другим мостом, иные умирают – это те, которые трудней всего переносят толчки, наименее способны к сопротивлению, – и они гибнут. Без этого не обходится! Но другие цветут и преуспевают. В этом и заключается бессмертие жизни! И все это было известно тем, у колодца».