Марина Мнишек - Вячеслав Козляков

Более показательно, однако, что имя царицы Марины Юрьевны отсутствует в «повинных» челобитных городов, переходивших на сторону царя Дмитрия Ивановича, и в его ответных «похвальных» грамотах этим городам в октябре-ноябре 1608 года. Все это могло означать, что участие Марины Мнишек в представительских церемониях в Тушинском лагере не распространялось дальше границы больших «таборов».

Между датами появления Марины в Тушине в сентябре 1608 года и ее бегства в Калугу в момент распада Тушинского лагеря в январе 1610 года есть еще одна примечательная веха – начало января 1609 года, когда подмосковные «таборы» покинул воевода Юрий Мнишек с другими близкими «царицы». Марина осталась одна в окружении своего двора и слуг. Именно с этого момента, ознаменовавшегося какой-то неясной размолвкой Марины со своим отцом, можно видеть, как она понемногу выходит из тени своих родственников, чтобы уже без них пройти по той гибельной дороге, на которую они ее привели. Подоплеку событий, связанных с отъездом воеводы Юрия Мнишка, несколько проясняет автор «Дневника Марины Мнишек». Согласно этому источнику, сандомирский воевода начал готовиться к отъезду из Тушина в обстановке, в целом благоприятствовавшей видам тушинского царя на занятие Москвы, уже в начале декабря 1608 года. Сначала он отправил часть своих слуг и челяди «на своих возах». Но его собственный отъезд задержался из-за того, что «рыцарство» не захотело его отпускать.

Это известие лишний раз демонстрирует, что самозванец не был реальным хозяином положения в Тушине. Власть там принадлежала польским отрядам во главе с гетманом князем Романом Ружинским. Сандомирский воевода собирался ехать на сейм или, как записал автор «Дневника Марины Мнишек», «чтобы попасть хотя бы на конец сейма». В Тушине получали сведения, что отъезд воеводы Юрия Мнишка стерегли в Москве и что царь Василий Шуйский посылал для его перехвата специальные отряды. Но не судьба Мнишков волновала войско, а уплата заслуженных им денег. В «Дневнике» в записи от 6 января 1609 года говорится: «Пан воевода готовился в дорогу в Варшаву, прислали к нему от жолнеров, чтобы не уезжал до тех пор, пока пан Побединьский не привезет деньги – 50 000 рублей, которые (как говорили) он должен был взять в Пскове (они возвращены были)». Пан воевода «вынужден был задержаться». Несколько дней спустя деньги были привезены, часть средств выделена самому воеводе Юрию Мнишку. Но дележ денег рассорил войско и восстановил его против тушинского царя: «Отыскали также письма царские, которые царь тайно послал своей “москве”, чтобы товарищество, отправленное от войска за этими деньгами, утопили в реке» [257]. Правда ли, что самозванец сам хотел завладеть присланной из Пскова казной, или это вымысел, не так уж и важно. Главное состоит в том, что реальная власть в Тушине уходила из рук Лжедмитрия И. Польское воинство приняло свои меры. Оно насчитало астрономический долг в 14-17 миллионов злотых, числившийся за «царем Дмитрием», и взяло финансы под свой контроль. Наемники самозванца избрали децемвиров (дух Древнего Рима все-таки витал над Тушином), и те по сути узурпировали правление под Москвой: «Наши, видя, что он раздавал, не различая, что и кому, выбрали между собой в войске decem viros, то есть десять мужей, которых облекли полномочиями, с тем условием, что Димитрий должен был принимать все их постановления» [258]. Все это произошло после 1(11) февраля 1609 года, когда оставалось три недели до срока уплаты денег за еще одну четверть службы у Лжедмитрия И. 11 (21) февраля 1609 года «царь Дмитрий» «прорепетировал» свой возможный отъезд из Тушина [259]. Однако узнавший о планах бегства «царика» гетман князь Роман Ружинский посадил его под «домашний арест». Подобные маневры не укрылись от взглядов посторонних наблюдателей. Приезжавшие в Тушино купцы и лазутчики разносили вести, «што вор хочет побежати и боитца Ружинского и с козаками; у таборех будки покрыты соломою, а двои ворота, въехати и выехати; и ужо скучилося у войску, и Вору платить нечим, говорил своей жене Марине: “знаю летниками платить жолнерем, а не заплатим”» [260]. При этом войско сознавало, что без самозванца не получит ни весной, ни летом не только миллионов, но и нескольких десятков злотых, и стало искать компромисс.

В такой обстановке воевода Юрий Мнишек и уезжал из лагеря под Москвой. Марина оставалась совсем одна, если не считать ее верную гофмейстерину Барбару Казановскую.

Немного подбодрить Марину могло письмо, привезенное из Самбора слугой ее матери. Ядвига Мнишек и раньше принимала участие в московских делах своего мужа. Еще после майских событий 1606 года она дала приют Михаилу Молчанову, изображавшему в Речи Посполитой спасшегося царя Дмитрия Ивановича. Пани Ядвига отправила своих младших сыновей Николая и Сигизмунда в Рим, где они получили аудиенцию у папы Павла V и убеждали его в том, что имеют прямые подтверждения того, что миссия чудесно спасшегося царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек в Московском государстве продолжается. Присутствие в тушинском войске людей, приехавших мстить за своих задержанных родственников, делало сандомирскую «пани воеводину» не одинокой в своем стремлении любой ценой помочь освобождению близких и особенно дочери. Можно думать, что она сразу же была извещена о том, что они попали в подмосковный лагерь (наиболее подробные сведения ей мог сообщить посол Николай Олесницкий).

Слуга Ядвиги Мнишек приехал в один из дней, на которые уже был назначен отъезд сандомирского воеводы. Одновременно он привез достоверные сведения о «коронных делах» и особенно о сейме, куда так торопился воевода Юрий Мнишек. Несколько раз назначалось «коло» – войсковой круг, на котором «о его отъезде должны были договариваться», однако всякий раз «коло» откладывалось. Наконец, 7 (17) января 1609 года, солдаты согласились на отъезд сандомирского воеводы, и отец Марины Мнишек без промедления покинул Тушинский лагерь. Он даже не успел как следует проститься с дочерью. «Выехали мы с паном воеводой из лагеря часа за два до вечера. Сам царь и рыцарство нас провожали», – записал уезжавший в его свите автор «Дневника Марины Мнишек» [261]. Дорога воеводы лежала через Можайск, Калугу, Брянск и оттуда «рославльским путем» через Стародуб в земли Речи Посполитой.

Весь 1609 год прошел для Марины Мнишек в тягостном ожидании. Мысли ее были поглощены тем, доехал ли отец, встретился ли он с ее матерью, удалось ли ему что-нибудь сделать по «московским делам». Она часто писала отцу, некоторые из писем были написаны ею собственноручно. Но из всех ее посланий сохранились только четыре: два датированы январем и еще два – 23 марта и 10 августа 1609 года.