Как слониха упала с неба - Кейт ДиКамилло

И вот около дворца графини собралась целая толпа. Горожане начали колотить в ворота, за которыми держали слониху, а когда никто им не открыл, они навалились, надеясь, что ворота распахнутся под их натиском. Но ворота были заперты крепко — накрепко — на засов.

Они словно говорили простому люду: «Вам сюда ходить не положено. А то, что таится внутри, внутри и останется».

Ах, как же это было несправедливо, особенно такой холодной, такой ужасно длинной зимой! Впрочем, влечение не всегда бывает взаимным. Может, жители Балтиза и мечтали пообщаться со слонихой, но сама она ни с кем общаться не желала. Одно то, что она оказалась неведомо где, а именно — в бальном зале графини Квинтет, было для слонихи совершенно невыносимым испытанием.

Сияние канделябров, громыхание оркестра, хохот, аромат жареного мяса, сигарного дыма и дамской пудры — все порождало у слонихи горькое недоумение. Неужели это происходит с ней?!

Усилием воли она пыталась заглушить все эти звуки и запахи. Она пробовала закрывать глаза и держать их закрытыми долго, как можно дольше. Но все её попытки были зряшными. Открыв глаза, она видела всё то же. Ничего вокруг не менялось. В груди у слонихи щемило всё сильнее, дышать становилось всё тяжелее. А мир казался совсем тесным — ей не было в нём места.

Долго и обстоятельно совещалась графиня Квинтет со своими встревоженными советниками и наконец решила, что простые горожане — то есть те, которых обыкновенно не приглашали на её балы, обеды и ужины, — всё — таки должны иметь возможность увидеть слониху. Народ надо просвещать и развлекать, пусть смотрит на слониху в первую субботу каждого месяца, причём бесплатно, совершенно бесплатно. И тогда народ непременно поймёт, как искренне ратует графиня за идеи социальной справедливости.

Графиня заказала в типографии объявления разного формата — от плакатов до листовок, — и скоро ими были обклеены все столбы и заборы в городе. По пути домой из полицейского участка Лео Матьен прочитал, что теперь и он благодаря щедрости графини Квинтет сможет лицезреть великое чудо, а именно — принадлежащую ей слониху.

— Спасибо, графиня, — сказал Лео Матьен объявлению на столбе. — Премного вам благодарны. Это чудная весть, просто расчудесная.

Нищий, стоявший со своей чёрной собакой у порога какого — то дома неподалёку от Лео Матьена, услышал его слова и тут же положил их на музыку.

— Это чудная весть, расчудесная… — запел нищий. — Расчудесная весть станет песнею…

Лео Матьен улыбнулся.

— Верно, — сказал он. — Весть — лучше не бывает. Потому что я знаю мальчика, которому жуть как хочется повидать эту самую слониху. Он даже попросил ему в этом деле посодействовать. И я уже начал кумекать и так и эдак, а тут — на тебе! Все ответы прямо на столбах и заборах! Вот уж мальчишка обрадуется.

— Это чудная весть, расчудесная, мальчик ждал эту тварь бессловесную, — тянул свою песню нищий. — Мальчик ждал, мальчик верил и — на тебе! Объявленье висит на столбе!

Лео Матьен положил монету в протянутую руку нищего, поклонился ему и продолжил свой путь. Он шёл теперь быстрее, насвистывая мелодию, которую только что пел нищий, и размышлял:

«А вдруг графине наскучит новая игрушка? Что тогда произойдёт? А если слониха вспомнит, что она на самом деле не домашнее животное, а царица джунглей? И поведёт себя сообразно — то есть как дикий зверь? Что тогда?»

Когда Лео добрался наконец до меблированных комнат «Полонез», он ещё на подходе услышал, как скрипнуло, открываясь, чердачное окошко.

— Лео Матьен! — донёсся до него голос Питера. — Вы уже придумали, как мне попасть на приём к графине?

— Питер! Чердачный кукушонок! — обрадовался Лео Матьен. — Ты — то мне и нужен. Погоди — ка, а где твоя шапка?

— Шапка? — удивился Питер. — Зачем?

Затем, что я принёс тебе распрекрасную новость, и мне кажется, что, прежде чем её выслушать, тебе непременно надо надеть шапку.

— Хорошо, я сейчас. — Питер на миг исчез из виду, а потом снова появился в оконном проеме, уже в шапке.

— Ну вот, теперь ты одет по всей форме и готов узнать счастливую весть, которую принёс тебе я, добрый вестник Лео Матьен. — Полицейский откашлялся. — Я горд и счастлив сообщить тебе, что отныне слониху фокусника, то есть слониху графини, будут регулярно показывать для просвещения и увеселения народных масс.

— Что это значит? — Питер растерялся.

— Это значит, что в первую субботу каждого месяца ты сможешь её увидеть. То есть уже в эту субботу, Питер! В ближайшую субботу!

— Правда? Я её увижу! — Питер просиял. Лицо его осветилось, точно солнцем. Лео Матьен даже оглянулся проверить, не совершило ли солнце этот неожиданный подвиг, не пробилось ли сквозь тучи, чтобы направить лучи прямёхонько на личико мальчишки. Солнца, разумеется, не было.

— Закрой окно, — донёсся из глубины чердака голос Вильно Луца. — На дворе зима. Собачий холод.

— Спасибо! — крикнул Питер Лео Матьену. — Большое спасибо!

Он закрыл створки окна и скрылся из виду.

Этажом ниже, в квартире Матьенов, Лео уселся у печки, вздохнул и принялся стягивать сапоги.

— Фу! — поморщилась его жена Глория. — Немедленно отдай мне свои носки.

Лео послушно снял носки. Глория тут же сунула их в лохань, над которой высилась шапка мыльной пены.

— Если б не я, — сказала Глория, — ты бы давно всех друзей растерял. Кому охота нюхать твои грязные носки?

— Не хочу тебя разочаровывать, — ответил ей муж, — но в общественных местах я сапог обычно не снимаю, поэтому мои носки никому нюхать не приходится.

Глория подошла к Лео сзади и положила руки ему на плечи. Потом она наклонилась и поцеловала его в макушку.

— О чём ты думаешь? — спросила она.

— Вспоминаю Питера. Как же он обрадовался, что сможет увидеть свою слониху! Прямо засветился весь от счастья.

— У этого мальчика неправильно устроена жизнь, — сказала Глория. — Его держат тут, словно в тюрьме. Всё этот, как его… Не могу запомнить, как его зовут.

— Его зовут Луц, — ответил Лео. — Вильно Луц.

— Он гоняет бедного мальчика целыми днями, точно на плацу. Заставляет его маршировать с утра до ночи. Я же слышу, как он орёт на бедняжку. Ужасная жизнь для ребёнка, ужасная.

Лео Матьен покачал головой:

— Да уж, не позавидуешь. Мальчик — то нежный, особенный, для солдатской жизни совсем непригодный. Нет, непригодный, уж поверь. Зато в нём много любви. У него большое, доброе сердце.

— Бедняжка! — Глория вздохнула.

— А он торчит на своём чердаке, взаперти, совсем один. Ему эту любовь и потратить не на кого. Это очень — очень вредно — когда любовь переполняет тебя до краёв, а тебе некуда её деть. — Лео Матьен откинул голову назад, взглянул на жену и улыбнулся. — А мы с тобой тут внизу. И тоже совсем одни.

— Перестань. — Глория помрачнела.

— Да я так, к слову. — Лео вздохнул.

— Не надо, — сказала Глория. — Молчи. — Она приложила палец к губам Лео. — Мы же пытались — не вышло. Бог нам детей не дал. Так уж он решил.

— Да кто мы такие, чтоб знать Промысел Божий! — возразил жене Лео Матьен и надолго задумался. — А что, если?..

— Не смей, — остановила его Глория. — Мое сердце уже разбито. Много раз. Я не в силах слушать твои дурацкие вопросы.

Но Лео Матьен не хотел молчать.

— А всё — таки, — шепнул он жене. — Что, если попробовать?

— Нет, — сказала Глория.

— Почему нет?

— Просто нет.

— А вдруг так бывает?

— Нет, — ответила Глория. — Так не бывает.

Глава 8

В «Приюте сестёр вечного света» под сводами огромной спальни — пещеры в железной кроватке спала Адель. Ей опять снилась слониха. На этот раз слониха стучала — стучала в двери, но сестра Мари отлучилась со своего поста, и открыть было некому.

Адель проснулась и тихонько лежала, уговаривая себя, что это просто сон, обыкновенный сон. Уговаривала, уговаривала — да всё без толку. Стоило девочке закрыть глаза, как она снова видела слониху: она стучит, стучит, стучит, а никто не открывает.

Через некоторое время Адель не выдержала, вылезла из постели, спустилась по холодной тёмной лестнице и с облегчением увидела сестру Мари: она сидела на своём обычном посту, у самых дверей. Монахиня спала, сгорбившись, склонив голову, так что подбородок её почти упирался в живот. Плечи старушки мерно вздымались и опускались, а из приоткрытого рта вырывался тихий храп.

— Сестра Мари, — позвала Адель и тронула монахиню за руку.

Сестра Мари тут же вскинулась.

— Войдите! — воскликнула она. — Наши двери всегда открыты. Стучите и входите!

— Я уже здесь, — напомнила о себе Адель.

— Ах, это ты? Ну да, конечно. Ты здесь. Это ты. Это Адель. Как хорошо, что ты здесь. Хотя тебя тут быть, разумеется, не должно. Сейчас ведь ночь. Середина ночи. Ты должна спать.