Меч судьбы - Татьяна Скороходова

— И колдуны?

— Дура баба! — ударил о землю посохом леший. Я чуть не сверзилась с ветки. — Нет чистого и нечистого! Есть земля, небо, солнышко, род людской и силы природные. Посему всё, что Матерью создано, всё — кровь, сердце и душа земли нашей!

— Ну да. А ещё задница и утроба ненасытная, — буркнула я. — А волк? Кто он?

— Хорт в первых рядах бился, и волчье войско с ним. Получил власть над силой серою, тучей грозною. Дети его по лесам живут, аж до сердца льда дальнего, где лесов уж нет, — леший встал, потрепал по загривку волка. Тот зажмурил глаза. — Слазь, дева. Охрана тебе будет и друг верный.

Я, цепляясь за ветви, начала медленный спуск. От страха ёкало сердце, тряслись руки, но летать, к моему глубокому огорчению, я не умела. Главное — не смотреть вниз! Зря я это подумала. Пересчитав ребрами и прочими частями тела ветки, я сверзилась на землю. Полежала, проверяя, не осталось ли чего от меня на сосне, и открыла глаза. Так и есть. На меня смотрел волк, глаза в глаза, вывалив розовый язык. Если бы это был человек, можно было бы подумать, что он ухмыляется. Нагло сунув нос мне под мышку, втянул воздух, фыркнул, и продолжил знакомство. Даже в штаны морду сунул! Отпихнув нахала, я встала на ноги.

От далекого грозного времени нам остались лишь печальные песни да величественные былины. Да гиблые места напоминали о том, что здесь полегли защитники земли нашей. И орды захватчиков. Но о том, что ведам оставили некий знак, с помощью которого можно позвать на помощь, я даже не догадывалась. Хотя, на месте Лиды и мамы, тоже бы не распространялась до поры до времени.

— Деда, а что я с ним в городе делать буду? Собаки, лошади, охотники, он же зверь лесной! — я погладила лобастую голову по мягкой серой шерсти.

— Не боись, сам разберется, — ответил леший.

Я обернулась, но на бревне уже никого не было. Сын Хорта осторожно взял в пасть мою руку и потащил прочь из леса.

Влетев в дом, первым делом я метнулась к зеркалу. Странно, волосы остались черными. Волк во весь рост нагло растянулся у дверей, блаженствуя в прохладе. Псиной от него не пахло, что не могло не радовать. Предложить ему выметаться во двор у меня язык не поворачивался. Открылась дверь, вошла Лида. Не видать мне сегодня яичницы. С улицы доносились подвывание Динки да истошное кудахтанье кур. Наш маленький птичий двор приветствовал нового хозяина. Лида с ходу нашла общий язык с гостем, сунув ему ощипанную курицу. После третьей тушки эту пару стало уже не разлить водой. Жуш засел в подполе и выходить не собирался. Близилась ночь.

Наша последняя ночь вместе.

Вейр лежал, задрав ноги в сапогах на спинку кровати, краем глаза наблюдая за светлячками искр, летящих из камина и медленно умирающих на черном от сажи поддоне. Тени ветвей скользили костлявыми призраками по бревенчатым стенам, звуки пирушки проникали сквозь стены, не давая уснуть. Впрочем, какой уж тут сон, когда в глаза смотрит сама Смерть.

Где-то там, внизу, так близко и так бесконечно далеко, горланили посетители, стучали кружки о столы, заливались хохотом разбитные девицы и басили влюбленные на одну ночь ухажеры. Тренькала лютня, подпевая охрипшему певуну. Хмельная, праздная жизнь била ключом, но его праздник жизни, скорее всего, уже отшумел. Так же будут жеманно хихикать девки и наливаться пивом мужики, когда он уйдет во тьму. Впрочем, выход был. Он знал, как можно разделить силы, но для этого девчонку придется убить, а Жрица бессмысленную жертву может не принять. Обряд сорвется, и смерть веды будет напрасна. Пока не испробованы все возможности, о ритуале переселения и думать нечего. После него уже надежды не останется, а рисковать он позволить себе не может. Веда сама должна сделать выбор.

Вейр перевел взгляд на паучка, деловито пеленающего белой нитью муху. Вот и он так, попал как кур в щи. Так опростоволоситься, даже не поставить защиту! Какая-то деревенская девчонка сделала его, как прыщавого юнца. Хотя… хороша деваха, приодеть, причесать, и пару незабываемых минут, она, может быть, и доставит. Скрипнула, отворилась дверь, в комнату вплыла рыжеволосая хозяйка с подносом в руках. Покачивая бедрами, прошла к столу и принялась расставлять дымящиеся тарелки, то и дело, принимая аппетитные позы. Вейр не отводил взгляда от роскошного тела. Помирать, так с музыкой. Дора выпрямилась, сверкнула глазами. Он сел, похлопал по одеялу:

— Иди сюда.

— Ты, колдун, больно много о себе думаешь. Я тебе не девка желторотая!

Он смотрел, не отводя взгляд. Бесцеремонно, нагло, не скрывая желания. Дора молчала, но блеск зеленых глаз сказал ему все.

— Я жду, — тихо, властно проронил он.

— Муж узнает, — она шагнула к постели, словно нехотя.

Вейр ухмыльнулся:

— Ты ждала, пока он укатит в город. Я дважды не повторяю.

Лег на постель и отвернулся. Он ждал, закрыв глаза, не сомневаясь, что она придет. Постель дрогнула, прогнулась под тяжестью. Пахнуло запахом разгоряченного женского тела, сдобы, жареного мяса, лицо защекотали пушистые мягкие волосы. Прохладные пальцы расстегнули рубашку и скользнули по груди, животу. Вейр усмехнулся и сгреб Дору в объятия.

Ранним утром я выползла на крыльцо, потягиваясь и зевая. Челюсть отозвалась тупой ноющей болью. Вчера мне было не до примочек и лечений. Вечером, поужинав и немного посидев на крыльце, мы рано легли спать. Лида предупредила, что Золт, узнав о моем отъезде, сказал, как отрезал, что утром Данко приведет лошадь. Ни мальчонки, ни лошади до сих пор не было. Где-то застрял, наверное, по своему мальчишечьему обыкновению.

Ворота открылись, и моему заспанному взору предстало его аристократическое мерзейшее высочество. Под Вейром гарцевала вороная красавица-кобыла. Как его до сих пор не прибили на тракте? Колдун скользнул взглядом по моему помятому со сна лицу. Распухшая челюсть красоты тоже не прибавляла. Что-то мягко толкнуло в бок. Волк сунул лобастую голову мне под руку и замер, разглядывая гостей. Кобыла заплясала, встала на дыбы, истошно заржав. Вейр грохнулся на землю, едва успев увернуться от страшных копыт. Вороная, хрипя, заметалась по двору. Я остолбенела. Серый наблюдал за взбесившейся лошадью, замерев и только поворачивая голову следом за кобылой. Та метнулась вправо-влево, разбежалась, птицей перелетела через высокий забор и умчалась в лес вместе с колдунской поклажей. Волк сбежал с крыльца, сладко и неторопливо потянулся, перемахнул ограду, и скрылся следом за вороной кобылой.

Вейр молча отряхнул штаны и кожаную куртку, из под которой выглядывал ворот белоснежной рубашки. Не понимаю я этой нежной привязанности к белому. Хотя, вряд ли он стирает сам. Отряхнувшись, одарил меня любящим взглядом. Я показала язык.