Мышеловка - Сайра Шах

— Хм.

Я предпринимаю жалкую попытку обернуть все в шутку:

— Всем женщинам, которые жалуются на последствия хирургических операций, следует попробовать на себе программу реабилитации под названием: «У моего ребенка нет мозга».

Но Марта, похоже, не видит в этом ничего смешного и бросает на меня строгий взгляд.

Она привезла с собой подарок практического толка — упаковку из пяти детских комбинезончиков и акриловое одеяльце, которое легко стирается, — и я немедленно нахожу этому применение. Тобиас с шумом открывает бутылку шампанского, которую я припрятала в сумке, когда собиралась в роддом. Я воображала, как мы с ним сразу после рождения ребенка выпьем эту бутылку вдвоем, переполненные счастьем и любовью. Он разливает ее в три пластиковых стаканчика, взятых у бутыли с питьевой водой в коридоре.

— Дай мне ее подержать, — говорит Марта.

Я вынимаю сонную Фрейю из ее кроватки. Когда она уютно прижимается к груди Марты, я вдруг чувствую укол ревности: мой ребенок на руках у другой женщины.

Звонит мой мобильный. Я до сих пор не отвечала на звонки. Мне не хочется рассказывать людям о Фрейе: я понятия не имею, что им сказать. Но это Сандрин, которая вряд ли звонит просто для того, чтобы справиться, как мы тут. Поддавшись импульсу, я отвечаю на звонок и, многозначительно кивнув Тобиасу, включаю громкую связь.

— Вы что-то нашли? Какую-то недвижимость? — быстро спрашиваю я, чтобы упредить ее возможные расспросы.

— Ну да… несколько больше, чем вы просили, но думаю, что этот вариант стоит рассмотреть… фермерский домик на вершине холма. И по деньгам укладывается в ваш бюджет.

Как приятно снова говорить о нормальных человеческих проблемах! О чем-то, не имеющем никакого отношения к моему ребенку.

— Это не совсем там, где вы хотели, — говорит она.

— Но это, по крайней мере, не слишком далеко от Экса?

Голос ее звучит растерянно:

— Э-э-э… это не в Провансе. В Лангедоке. В той части, которая ближе к Испании. Послушайте, Анна, купить то, что вы хотите за такие деньги, в Провансе нереально. А в Лангедоке цены намного меньше. Я думаю, что вам, возможно, стоит посмотреть это место. Вы могли бы съездить туда в новом году.

— Мы хотим поселиться поближе к Экс-ан-Прованс. Я рассчитываю получить там работу преподавателя. К тому же я не уверена, что в данный момент мы вообще сможем куда-то поехать.

— Ребенок? — спрашивает Сандрин.

— Да.

— Он уже родился! О, ваше маленькое сокровище!

Я знаю ее уже шесть месяцев, но до сих пор видела исключительно в строгом деловом костюме с планшетом для бумаг наперевес. Я не узна´ю этот мягкий воркующий голосок. Дети являются пропуском в тайный клуб. Они раскрывают в людях такие аспекты, которые в обычной жизни спрятаны.

— Мы все еще находимся в больнице, — говорю я.

— Какие-то сложности?

— Сандрин, она… не совсем в порядке. По правде говоря, она будет инвалидом.

На том конце линии повисает долгая, очень долгая пауза. Когда она говорит снова, воркующие нотки уже исчезли, и это опять все та же деловая Сандрин:

— Разумеется, вы не сможете поехать во Францию прямо сейчас. И эта недвижимость вам не подойдет.

Я уже не слушаю ее, а думаю о том, как мне подобрать правильные слова, чтобы все объяснить о Фрейе, потому что от этого разговора очень многое зависит. Я отключаю телефон.

— Не расстраивайся, — говорит Марта.

Она всегда решительно выступала против моих планов переезда во Францию. Она ведет меня в столовую внизу и настаивает, чтобы самой заплатить за бутерброды и кофе. Я вижу, что она чувствует свою беспомощность и неспособность сделать жест, соответствующий драматизму ситуации, несмотря на нашу многолетнюю дружбу: ничего подобного раньше не было, и каких-то накатанных шаблонов поведения тут нет. Это раскрывает нас с другой стороны, и мы должны заново пересмотреть правила взаимных обязательств.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает она.

— Ох, Марта, ну что я могу делать? Материнская любовь, по идее, должна быть безусловной, но сколько родителей проверили это на себе? Три недели назад в моей жизни было все. А теперь… теперь я могу потерять все ради нее. Я могу потерять Тобиаса. А что, если я откажусь ради нее от всего, а она потом возьмет и умрет у меня… С чем я тогда останусь? Послушай, я понимаю, что звучит это жутко эгоистично…

— Вовсе нет, — перебивает меня Марта.

Но по ее тону я понимаю, что зашла слишком далеко. Я переступила какую-то запретную черту. Внезапно между нами возникает необъявленное противостояние или даже столкновение, как будто я ее каким-то неопределенным образом предаю.

— Марта, я даже сама еще не знаю, смогу ли полюбить этого ребенка. В данный момент мне кажется, что я чувствую себя связанной с ней физически, но буду ли я в состоянии полюбить ее? И смогу ли я позволить себе любить ее, если могла от нее отказаться?

— Я не могу вмешиваться в такое, — говорит она.

Это не ее подход — раньше она никогда себя так не вела. Начиная с того момента, когда в пять лет меня попробовал поцеловать Томми Макмэхон, Марта всегда осуществляла руководство мною в отношении всех моих мальчиков, каждого продвижения по службе и каждого важного жизненного решения, всегда помогала мне выпутываться из неприятностей, произошедших из-за того, что я игнорировала ее советы. Но на этот раз она отошла от своих принципов.

— Я должна идти, — вдруг говорит она, пожалуй, слишком поспешно, и по ее легкой скованности я чувствую, что моя лучшая подруга постепенно отстраняется от меня.

***

Доктор Фернандес опоздала на наш большой консилиум. Тот самый, на котором мы должны окончательно решить, насколько тяжелым является состояние Фрейи.

Я мысленно снова и снова возвращаюсь к ее словам, что все доктора склонны к тому, чтобы в первую очередь прикрыть свою задницу. Какая-то моя часть по-прежнему, как и моя мать, питает надежду, что здесь имеет место некая ошибка или по крайней мере преувеличение. Я ничего не могу с этим поделать, но все откладываю окончательное суждение до тех пор, когда доктор честно вынесет свой вердикт, как она это обещала.

Пока мы с Тобиасом ждем в напряженном молчании, в голове моей всплывает воспоминание: я со слезами на глазах сижу в больнице, куда определили нашего любимого девяностотрехлетнего соседа Фреда. Когда же меня в конце концов к нему допускают, он сбивчиво рассказывает мне историю о своей дочери, которая пропала без вести во время школьного похода на байдарках. Спасатели искали ее и в воде, и на суше с воздуха, но тело так никогда и не было найдено. Он начинает плакать, и меня по-детски поражает тот факт, что в мире существует такое горе, которое в состоянии заставить плакать старика в девяносто три года.

Наконец в сопровождении медсестры появляется доктор Фернандес, уводит нас в ту маленькую комнатку, которая обставлена под гостиную, и усаживает в удобные мягкие кресла. Сама она устраивается на краю стола, а медсестра садится на жесткий стул позади нее. Коробка салфеток «Клинекс», как и раньше, стоит на своем обычном месте.

— Мы по-прежнему многого не знаем о ее мозге, — начинает она. — Как у профессиональных медиков, у нас есть большое искушение перестраховаться.

Сделав паузу, она надевает очки, висящие на шнурке у нее на шее, и неторопливо продолжает.

— Однако вам необходимо честное суждение о том, чего ожидать. Поэтому я обошла всех специалистов и попросила их высказать свое мнение не как медиков, а чисто по-человечески. При этом вырисовалась следующая картина, с которой я полностью согласна. Мы считаем, что у Фрейи будут сложности с простыми вещами. Например, с тем, чтобы сидеть, ходить и разговаривать.

На мгновение в комнате устанавливается тишина. Ее слова словно повисают в воздухе.

— Она сейчас вялая и пассивная — это является отражением функционирования ее мозга. В будущем она может остаться такой же вялой, но, возможно, со временем окрепнет. Это может создать физические проблемы. Есть риск, что легкие не развернутся хорошо, а это может привести к инфицированию дыхательных путей и пневмонии. У нее могут быть сильные судорожные сокращения мышц, хотя тут может помочь физиотерапия. Также ей может понадобиться хирургическая операция для высвобождения сухожилий в возрасте от пяти до десяти лет, если она доживет.

— Сколько она вероятнее всего проживет? — спрашивает Тобиас.

— Трудно сказать. В первую очередь вы должны знать, что в случае таких нарушений с мозгом, как у нее, иногда это само собой рассасывается и исчезает. Кроме этого, в первые два-три года жизни многие такие детки страдают от инфекций дыхательных путей, которые могут быть фатальными для них. Однако у Фрейи хороший рвотный рефлекс и в данный момент нет проблем с дыханием. Если она благополучно минует младенчество, то может пережить и вас.